Патриарх держал у себя на дворе и всячески ублаготворял желающих креститься, в том числе спасавшихся от «опалы» светских властей («опричь измены»); то же он рекомендовал епархиальным архиереям. Священники–миссионеры шли по благословению архиереев с казаками–землепроходцами: по красивому выражению А. П. Смирнова, «свет веры Христовой засветился от подошвы Урала до Енисея».

Чем более рьяно ругают в последние годы русскую колонизацию, тем более необходимо подчеркнуть мирный характер православной миссии на Востоке. Царские и патриаршие указы строжайше запрещали не только насилие, но и «украдом тайные подговоры» язычников креститься.

Даже давая защиту опальным, священники не должны были ставить крещение условием спасения. Язычников и магометан следовало «к себе приучати и приводить ко крещению с любовию, а страхом и жесточью ко крещению никак не приводити» [182].

Не была свойственна «жесточь» и самому патриарху. Соперники его по влиянию на царя, сосланные и «расточенные», были жертвами политической традиции и вряд ли могли справедливо сетовать на то, что с удовольствием проделали бы с Филаретом (и что с ним, помнится, творили другие).

Между тем обруганный и тут же обласканный Киприан занял место митрополита Ионы, более шести лет до возвращения Никитича из плена управлявшего делами патриархии. Весьма показательно, что патриарх долго не отстранял Иону, хотя немедля по прибытии в Москву отменил его суровый и несправедливый приговор справщикам (редакторам книг) Дионисию Зобниновскому с товарищами.

Справщики, обвиненные во внесении «еретических» исправлений в Требник, были оправданы после длительных прений на соборе русских архиереев в присутствии Иерусалимского патриарха Феофана и царя Михаила Федоровича (в 1619 г.). Но их правка в Требнике не была утверждена: патриарх ограничился припиской на полях книги о спорности вопроса.

Только в 1625 г., получив детальные разъяснения от восточных патриархов, Филарет распорядился замарать в Требниках всех церквей слова «и огнем» в молитве на Богоявление, из–за которых разгорелся бурно–доносительный и строго–наказательный спор. Впредь книги печатались без сего «прилога».

Примечательно, что соборно посрамленный митрополит Иона не претерпел гонений и в 1620 г. сам заспорил с Филаретом, просвещенно не желая перекрещивать католиков при обращении оных в православие. На новом соборе против Ионы патриарх обстоятельно доказывал, что «латиняне–папежники суть сквернейшие и лютейшие из всех еретиков», подробнейше «вычитал» их заблуждения — в большинстве мелочные, не относящиеся к вере или вовсе чуждые католикам.

В конце концов Иона зарыдал, покаялся и… был прощен! А настойчивый Филарет вскоре устроил новый собор и утвердил подробные правила перекрещивания «белорусцев» — подданных Речи Посполитой, которые только «именуются православными». Расследованием дел о вере и крещением католиков, протестантов и западных православных патриарх со всей тщательностью занимался сам.

Под его подозрение подпадали даже православные русских земель, отошедших по Столбовскому миру к Швеции (1617 г.). Шведы были согласны, чтобы православное духовенство и храмы этих областей находились под юрисдикцией митрополита Новгородского. Русские власти немало лет сомневались, тянули с решением, придумывали разные отговорки… В итоге даже «твердых в православии» заграничных богомольцев запретили пускать в Софийский собор, а «пошатнувшихся» — и в сам Новгород (1629 г.).

Филаретом двигали не столько национальная или религиозная нетерпимость, как обычно считают, сколько представление о букве закона. Присоединившихся по его правилам к православию патриарх жаловал выше достоинства.

Так, склонный к унии западнорусский архимандрит Иосиф–Иезекииль Курцевич был поставлен архиепископом Суздальским (в 1625 г.) и при Филарете избегал кары, несмотря на взяточничество, притеснения паствы и явный ночной грабеж.

А бывший униатский архиепископ Афиноген Крыжановский, получивший от патриарха должность келаря в Угрешском монастыре, был наказан лишь тогда (в 1632 г.), когда на ворованные деньги захотел наладить связь с турками!

Столь же формально Филарет относился к «литовским», то есть западнорусским, книгам. Они свободно распространялись до 1627 г., когда в «Учительном Евангелии» знаменитого просветителя Кирилла Транквиллиона Старовецкого случайно и отчасти по недоразумению обнаружилась «ересь».

Царь и патриарх немедля указали россиянам собрать и сжечь все книги Транквиллиона (что, судя по составу библиотек, не было выполнено народонаселением). Велели также вообще не покупать никаких «литовских» книг (еще менее успешно).

Затем последовал указ составить опись таких книг по всему государству, чтобы постепенно заменять их в церквах русскими. Но до той поры разрешалось не только читать, но и в церквах служить по «литовским» книгам (1628).

При всем том в Москве был ласково принят «литовец» Лаврентий Зизаний, и в 1627 г. издан под редакцией Филарета его «Катехизис», послуживший объектом яростных, хотя и мелочных прений. Следует отметить, что обладавший большой библиотекой патриарх много потрудился над книгопечатанием, лично подбирая справщиков и участвуя в редактировании текстов.

Для исправления книг совместным указом царя и патриарха по стране собирались древние пергаменные рукописи, положившие начало знаменитой Типографской библиотеке. Редактирование, правда, велось исключительно на славянском наречии, хотя часть справщиков, несомненно, знала греческий.

Двойственное отношение к греческому авторитету вообще было характерно для Филарета, утверждавшего в «Сказании» закономерность установления в России патриаршества, поскольку в других странах православие пришло в упадок.

При этом авторитет греческих архиереев ценился Филаретом весьма высоко. Это выражалось не только в почтении, но в более существенных для обнищавших Поместных церквей пожертвованиях. Никитич был щедр, и весьма…

Двойственность прослеживалась и в исправлении книг. Филаретовские издания разнятся между собой. Допускалось использование в службе старых, нередактированных книг, даже содержащих ненавистные патриарху «ереси», вроде «обливательного крещения» (вместо православного «погружательного»).

Из отечественных изданий лишь Церковный Устав 1610 г. был сожжен — и то по недоразумению. Книгу репрессировали как напечатанную без благословения патриарха Гермогена. Между тем оное помещено прямо в предисловии книги!

Поддержка книгоиздания самим патриархом позволила напечатать большими тиражами множество книг, подготовить такие капитальные публикации, как 12–томник Миней месячных, вычитывавшихся Филаретом лично (1619—1630 г.).

По воле царя и патриарха книги предоставлялись церквам, монастырям и торговцам–оптовикам по себестоимости, а в некоторые отдаленные от культурных очагов места, например в Сибирь, отправлялись бесплатно.

Содействуя литераторам шире, чем возможно было уследить, Филарет временами пугал своей мелочной придирчивостью, но отнюдь не был фанатичен и жесток. Подозрительно относясь к греческому благочестию, он оплачивал переводы греческих книг, открыл под конец жизни греческую школу для детей (в 1632 г.). Заслужить от Никитича наказание было весьма трудно.

Митрополит Иона сумел–таки потерять кафедру и удалился в Спасо–Прилуцкий монастырь на покой лишь после третьего собора о его прегрешениях (в 1621 г.), когда выяснилось, что он без суда и следствия (а также без вины) лишил сана и упек в ссылку архиепископа Вологодского Нектария. Страдальца Филарет освободил и при первой возможности вернул ему епархию (в 1625 г.).

Преследуя безнравственность, патриарх, насколько известно, навечно заточил в монастырь лишь двух отъявленно развратных дворян (Семичева и Колычева). В то же время не раз изобличенный в «великих винах» князь С. И. Шаховской продолжал литературное сотрудничество с Филаретом и еще жаловался в стихах, что патриарх (вполне законно) запрещает ему четвертый брак.