— Идем! — Ромас потянул меня за рукав. Попрощавшись, мы стремглав выскочили из кабинета, оставив там растерянного наставника.

Вскоре наша группа распалась. Будущих гимназистов увезли в новициат в городок Пероса-Арджентина. Мы ехали на том же дряхлом автобусе, мотор кото­рого часто глохнул. Дорога была в рытвинах, разбита машинами. Меж высоких скал поблескивали многочисленные речушки. Изредка попадались большие кир­пичные усадьбы. Иногда дорога петляла у опушки леса.

Мы обгоняли крестьян, едущих на двуколках, в которые были запряжены мулы или ослики. Встречались охотники верхом на лошадях, с ружьями, держащие на поводке гончих собак.

Проехав большую часть пути, наш автобус стал подни­маться в гору. Вскоре у подножия горной гряды мы увидели шахтные сооружения. И только когда вечерние сумерки скрыли вершины гор, мы въехали в город. За оградой из серого камня виднелись домики с плоскими крышами. Кое-где сквозь густую листву деревьев виднелось развешанное белье.

Наша машина покатилась по пригороду, так и не повер­нув к центру. Монастырь, окруженный высокой каменной стеной, стоял, упершись в огромную скалу. Дальше начина­лись Альпы.

Нас встретил привратник-монах, открыл тяжелые метал­лические ворота, и мы въехали на просторный двор.

Наставник Бирбилас отвел нас в общежитие. Только мы успели разместиться, как послышался звон колокольчика, призывающего к вечерней молитве. В алтаре церкви я вновь увидел изображение святого Боско в окружении мальчиков. Сейчас он показался мне гораздо более близким. Я истово ему молился, веря в то, что ив дальнейшем он будет охра­нять меня.

Помолившись, я огляделся. Рядом со мною стояли на коленях незнакомые ребята. Впоследствии выяснилось, что это - чехи. Все они были одеты в черную форму с высокими, как у священников, воротничками. Они тоже поглядывали на нас и перешептывались.

«Интересно, как они сюда попали, — подумал я. — По своему желанию? А может, и они были проданы или просто отданы миссионерам?..»

В заключение мы прочитали общую благодарственную молитву. Слышалось лишь невнятное бормотание. Я был удивлен и подумал, как это бог различает и понимает, чья это молитва, хотя нам и объясняли, что бог «бесконечно мудр». Мне захотелось громче молиться, чтобы бог услышал нас пер­вых и понял, что наша молитва усерднее других.

Ужинать нас отвели в трапезную, которая находилась в подвалах церкви. Мы расположились за общим столом вместе с чехами. Их дежурные принесли нам по мисочке ус­певших надоесть макаронов, посыпанных тертым сыром. По случаю знакомства каждому из нас преподнесли по рюмоч­ке итальянского вина. Но как познакомиться, если говорить по-итальянски никто из нас почти что не умел? Пришлось обменяться лишь дружелюбными улыбками.

После ужина, возвратись в общежитие, мы почувствовали усталость. Все потихоньку дремали. Но воспитатель повел нас на спортивную площадку, где были установлены баскетболь­ные щиты, сооружены обнесенные сеткой теннисные корты, беговые дорожки, качели...

Мне так захотелось прилечь на недавно скошенную лу­жайку, но я побоялся, что заработаю новый минус. Спустя некоторое время нас построили в шеренгу на поверку. После вызова своей фамилии каждый отвечал по-латыни:

- Adsum! Есть!

Потом все побежали в комнату для умывания. В ком­нате на скамейках были сложены деревянные шайки, на стенах укреплены краны. Мальчики толкались, смеялись, брызгались водой. За нами внимательно наблюдали вос­питатели.

Наспех умывшись, мы пошли в спальню. Мне хотелось тотчас же упасть на кровать и уснуть. Но наставник построил нас и сказал:

— Сейчас вы можете сесть на кровати. Сложите на коле­нях руки и прослушайте слова господни.

После того как мы присели на кроватях, наставник рас­крыл большой молитвенник и стал читать Символ веры. Мы же следили за ним и громко повторяли:

«Верую, господи, во все, что ты сотворил и во что велел нам верить посредством нашей святой церкви, потому что ты, будучи сама истина, не можешь ошибаться либо вводить дру­гих в заблуждение. Ты есть наша вера и свет».

Наставник оторвал глаза от книги и осмотрелся. Заметив, что один из воспитанников облокотился на колени, он подо­шел к нему и, ударив по щеке, погрозил пальцем. Бедняга в испуге вытаращил глаза.

А Бирбилас продолжал читать дальше: «Я люблю тебя, господи, всем сердцем своим, всею ду­шою, всем разумом, всеми своими силами, ибо ты бесконечно добр, бесконечно достоин любви и величайшего уважения. Посредством молитвы ты даешь нам духовную пищу, подоб­но тому как даешь хлеб нашей плоти. Молитва — это таин­ственная лестница, по которой можно достичь твоего трона и поведать тебе о своих делах».

Я кусал губы, чтобы не заснуть. Чувствовал, как немеют колени, но не смел оторвать глаз от наставника, хотя и ничего не слышал, что он там бормочет под нос.

«Когда же кончатся эти муки!» — в раздражении думал я и вздохнул с облегчением вместе со всеми, лишь когда услы­шал слово «аминь».

Я уже хотел было повалиться на бок, но наставник про­должал:

— За салезианскую конгрегацию и за всех замученных миссионеров прочтем по-латыни трижды молитву во здравие девы Марии и трижды заупокойную молитву.

«Кончатся ли когда эти молитвы? - я весь дрожал от зло­сти. — Можно с ума сойти».

И опять я включился в общий нестройный хор.

Я и не заметил, как голова склонилась на грудь, и, толь­ко получив пощечину, раскрыл глаза и увидел рядом с собою черную рясу. Сильные пальцы Бирбиласа схватили меня за ухо. От боли я закричал:

— Sanctificetur nomen tuum[7].

— Что за молитву ты читаешь? - разозлился наставник. -У, бессовестный!

Только тогда я понял, что стал читать не ту молитву. Не­ужто опять будет минус? Кроме того, из гимназии могут ис­ключить... Наконец молитвы закончились. Я забрался под тонкое одеяло, укрылся с головою и уснул.

Внезапно кто-то резко сдернул одеяло с головы. Неужели пора вставать к утренним молитвам? Ничего не соображая, я огляделся... Мальчики легонько посапывали, вокруг царила тишина, только горел ночник.

— Положи руки поверх одеяла, — услышал я голос на­ставника. — Если держать руки под одеялом, можно потерять целомудрие. Монах, будущий миссионер, не может позволить себе никаких наслаждений, даже прижимать свои руки к грешному телу. Ибо так нарушается обет не­винности.

— Я не стану прижимать руки к телу, — не выдержав, воз­разил я.

— Руки и через рубашку будут ощущать теплоту тела, и ты можешь увидеть греховный сон, совершить недопустимый грех. Из-за него тебе придется раскаиваться.

— Я не смогу уснуть, — простонал я.

— Ничего, привыкнешь, как и другие, — продолжал на­ставник. — Прошу не возражать. Если еще раз увижу, что ты держишь руки под одеялом, будешь убирать туалет.

Вынув руки из-под одеяла, я поднял голову и посмотрел в окно. Было темно. Ребята ворочались, бормоча что-то во сне. Я понял, что теперь началась настоящая монашеская жизнь: душу и тело опутали оковы.

Вскоре начался учебный год. В честь этого события церковь украсили. Сплели длинные цветочные гир­лянды, и пономарь развесил их в храме. На алтарях среди свечей появилось множество цветов. Цер­ковь словно посветлела и была наполнена нежным ароматом. Церковный двор посыпали красной мраморной крошкой, дорожки сверкали, словно их покрасили.

Нас переодели в новую гимназическую форму, такую же, как и у наших чешских друзей. Вид у всех был торжествен­ный. Стройными рядами вошли мы в храм и были очень удив­лены, когда рядом с нами оказались девочки. Они были в бе­лых блузочках и черных юбках, на головах — черные береты. Я не знал, что при нашем монастыре имеется женский новициат, который основала в помощь миссионерам Мария Мазарели. И еще более поразился, услышав, что некоторые из девочек перешептываются по-литовски. Как они сюда попали?! Точно так же, как и мы? Как было бы сейчас инте­ресно перемолвиться с ними хотя бы одним словечком. Но мы стояли по разные стороны серой ковровой дорожки, по­ложенной вдоль храма.