— Ну, поправляйся, Иван. Мы поехали.

— Ты довези Ларису до дома, ладно?

— Конечно! Ольга, наверное, уже приехала…

— Привет передай. Спасибо тебе за все.

— Чего там!

— Да, еще одно. Зайди на почту, спроси — нет ли мне писем.

— Сделаю.

— А от кого ты ждешь писем, а? — спросила шутливо грозным тоном Лариса.

— От матери. От кого же еще…

Дорофеев вернулся поездом. Вышел из вагона. Сощурился весело, подняв голову к яркому, без единого облачка, небу.

— Благодатища!.. А там морозы лютуют. Пока бегал по Москве — не заметил, как уши обморозил. Как пельмени раздулись, а потом кожа облезала… Азиатская доверчивость. Пришлось экипироваться… Ну, что нового? Как в директорском кресле?

Встречали Сергея Петровича Каюмов и Лидия Федоровна. Шофер принял у Дорофеева чемодан и авоську, до отказа набитую свертками, кулечками и апельсинами, ушел вперед.

— Привыкаю. После вас, Сергей Петрович, и легко, и трудно быть директором, как это ни парадоксально.

Каюмов глядел себе под ноги.

— Не понимаю, — признался Дорофеев.

— Не напрашивайтесь на комплименты, Сергей Петрович. Вы задали заводу высокий ритм. Сейчас и еще долго коллектив будет работать по инерции…

— Не то говорите, дорогой мой, не то, — перебил Дорофеев. — Ни обо мне, ни о себе не думайте, будто все может и все делает один директор. Это не так, Камал, Даже в условиях, когда повышены права и единоначалие руководителя предприятия. Директор — это, прежде всего, организатор…

— Прежде всего, но не только, — заметил Каюмов. — Вы были душой завода.

— Ну-ну-ну… Давайте без мистики, товарищ директор! — замахал свободной рукой Дорофеев. В другой он держал кожаную папку. — Если хотите, будьте душой или мозгом, дирижером или запевалой в заводском хоре, но помните, что это характеризует лишь стиль директорской работы, его отношение к делу.

Дорофеев помог жене сесть на первом сиденье, сам поместился рядом с Каюмовым на заднем, положил папку на колени, похлопал по ней ладонью.

— Приказ о своем и вашем утверждении привез… Ну, так что нового?

— Ох, Сережа! Такой ужас, такой ужас! — заговорила Лидия Федоровна. — Страшно было из дома выходить! Эти, тюремные, устроили поножовщину во Дворце.

— Что? — воскликнул Дорофеев. — Вот сукины дети! Как же это случилось?

Каюмов положил смуглую руку на рукав дорофеевского пальто.

— Лидия Федоровна с чисто женской эмоциональностью преувеличила немного… Не поножовщину, и не во Дворце, а около Дворца, извините, Лидия Федоровна. Один попытался свести счеты с другим. Не понравилось Дурнову, что Одинцов отбился от его компании.

— Живы?

— Жив! Дурнов в больнице умер. Он, когда Грисс и другие выбежали из Дворца, пытался улизнуть. Да угодил башкой в кирпичи… Одинцов в больнице. Поправляется, — сообщил шофер.

— Нехорошо. Все же не выдержал испытания Дурнов… Заедем на минутку домой, высадим Лидию Федоровну, — обратился Дорофеев к шоферу.

Машина остановилась перед коттеджем. Дорофеев вынул из авоськи несколько свертков, оставил в машине.

— Скоро вернусь, Лида.

— Голодный, наверное, Сережа?

— Изжога замучила. От ресторанной пищи, наверное. — Дорофеев взял у шофера тяжелый чемодан, донес его до двери. Лидия Федоровна отперла дверь, он чмокнул ее в щеку. — Вернусь, будем собирать вещи. Рада, поди?.. А чему, спрашивается? Вся история человечества утверждает, что женщина более оседла, чем мужчина, а ты — рада… Ну, да ладно. Хорошо, хоть ты довольна… — Дорофеев спустился с крыльца и крупными шагами направился к машине.

— А чай твой любимый я привез, Камал. — Дорофеев положил сверток на колени Каюмову. — Держи! На Кировской не было, нашел в Столешниковом.

— Спасибо, Сергей Петрович.

— Ну, рассказывайте, Сергей Петрович. — Каюмов положил связку ключей — от сейфа, ящиков стола, от кабинета — перед Дорофеевым, расположившимся в кресле, и сел тоже в кресло напротив него.

Дорофеев придвинул связку к Каюмову.

— Что рассказывать?.. В Москве утвердили. Ездил смотреть строительную площадку. Городок небольшой. На окраине деревянные тротуары сохранились кое-где. Ты видел тротуары из досок?

— Дувалы из досок видел, а тротуары — нет.

— Занозы из них торчат. Босиком, мальчишкой был, ногу себе сбрушил такой занозой…

Дорофеев умолк, задумался.

— О чем я? Да, железнодорожную ветку тянуть надо в первую очередь. И шоссе. Жить придется до лета в городе… А там вроде жилья и не строят. Да и кому строить?! Ремонтный завод сельхозтехники, молочный завод — вся промышленность… Еще комбинат добрых услуг… Зато рабочих рук — не занимать!.. Да, послушай, Камал Каюмович, что скажу. Как директор — директору. Хочу пару человек с собой увезти с завода. Уступишь?

— Вы серьезно, Сергей Петрович?.. Кого вы хотите переманить?

— Ну вот, сразу и ощетинился! Мне ведь новое огромное дело начинать. На голом месте. Посочувствуй.

— Моя воля, так я бы и вас не отпустил, — Каюмов рассмеялся. — Знаю, что трудно вам будет. Так кого?

— Бучму… Заместителем по снабжению.

— Та-а-ак… Второй кто?

— Отдаешь Бучму?

— Допустим. Хотя жалко.

— И Медведовского… Может быть…

— Медведовского! — не поверил Каюмов. — Да он…

— Что он?! Изленился? Кроссворды решает? Это я виноват. Он чуть сдал, а я его груз на себя, он растерялся, а я осерчал и совсем отстранил от забот.

— Может, лучше пусть у нас до пенсии дотянет?

— Не надо. Понижать его не следует. Это его подрежет. А новое назначение взбодрит. Я его так загружу, что забудет про шарады и кроссворды, да и болеть некогда будет.

— Кем же вы его?

— Главным! Вот так! Отдашь?

— Больше никого! — уточнил Каюмов.

— Я бы больше забрал. Всех бы увез, да бодливой корове бог рогов не дал.

— Да, — грустно произнес Каюмов. — Теперь я вижу, что вы уже мыслями не здесь. Вы уже не наш директор. Когда провожать-то вас? Где вы остановитесь?

— Сам не знаю. Лидию Федоровну к дочери отправлю, пока с жильем устроюсь… Да, забыл совсем. Об этих двоих рассказали вы мне. А третья как?.. Лихова? Вернулась с учебы?

— Работает… Одну машину отрегулировала.

— Двое из троих… Много это или мало? Какая там норма рецидива положена по уголовной статистике? Наверное, кем-то учитывается, а? Ну, я зайду к Медведовскому…

— У себя Медведовский?

— В кабинете.

Дорофеев положил на стол перед Ниной коробку конфет.

— Это вам, Ниночка. Из Москвы.

Нина зарделась:

— Ну зачем вы тратились?!. Вам письмо, Сергей Петрович.

— Если служебное — Каюмову.

— Личное. — Она вынула из стола конверт. — От Одинцовой. Мать, наверное, нашего…

Дорофеев поглядел конверт на свет, надорвал один конец. Письмо было длинное — на четырех листах ученической тетради. Дорофеев улыбнулся, покачал сокрушенно головой.

Он дочитал письмо, заботливо сложил листки и вздохнул:

— Трудная штука жизнь, Нина… Мать Одинцова приехать хочет сюда. На каникулы… Когда в школах зимние каникулы?

— Сразу после Нового года, Сергей Петрович… Дней десять, помнится.

— Вы помните… А я уже нет…

Дорофеев открыл дверь в кабинет к главному.

— Здравствуйте, Анатолий Леонтьевич. — Дорофеев протянул руку для приветствия. — Только из Москвы. Уезжаю. Переводят меня. Уже утвердили…

Медведовский тяжело опустился в кресло, переплел пальцы и похрустел ими.

— Большому кораблю — большое плавание.

— Оставлять завод жалко… Немыслимо как жалко!.. Но там размах! Объем работ почти втрое больше, чем нам с вами здесь пришлось перелопатить.

— Значит, уезжаете? Вы, с вашей работоспособностью, справитесь…

— Верите?

— Я… При чем здесь моя вера?! Уж если вас из Москвы заметили…

— В министерстве и вас помнят, — схитрил Дорофеев. Медведовский пожал в ответ плечами. — Помнят, как очень дельного инженера.