Уже в коридоре она почувствовала, что в столовой происходит неладное: не так громко звенела посуда на кухне, тише разговаривали повара и кухонные работницы. Всегда веселая розовощекая Сонечка пробежала мимо заплаканная.

Ольга открыла дверь в кабинет и вошла, держа сумку перед собой, остановилась у порога. В тесном кабинете, кроме Сони Аркадьевны и шеф-повара, находились посторонние. Здесь был и Турсунходжаев. Он сидел в углу, ближе к двери, курил и стряхивал пепел в чайное блюдечко, которое держал в левой руке. Заведующая сидела не на своем месте за столом, а на стуле, около стены. Она что-то горячо доказывала полнолицему смуглому человеку, который занимал ее стул. На скрип двери она оглянулась и, увидев Лихову, смутилась.

— Вот, не дождалась вас… Куда ее? — сказала Ольга и поставила сумку на пол.

— Что такое? Зайдите потом! Видите, я занята! — и глазами подала знак, означавший не то «уходи», не то «молчи».

— Сумку вашу, говорю, куда поставить? — повторила Лихова.

— Сумку? Какую сумку? Идите, не мешайте работать!

— Заходите, заходите! — сказал тот, который сидел за столом. — Ну-ка, дайте сюда эту сумку!

Лихова поставила свою ношу сбоку стола.

— Так чья она? — спросил широколицый. — Кому она принадлежит все-таки?

— Ей! — Лихова кивнула на заведующую. — Она мне ее дала… Отвезти, сказала, домой.

— Врешь! — закричала Соня Аркадьевна, и темно-карие глаза под широкими бровями стали у нее круглыми от негодования. — Врешь ведь! Она все врет, товарищ Юрченко! Ай, какая воровка!

— Выходит, нет хозяина… Ну, ничего. Хозяина найдем! — сказал Юрченко.

— Эх ты, бесстыжая! — крикнула Ольга. — Да ведь вы же мне ее дали! Домой отвезти велели!..

— Значит, эта сумка не ваша? — обратился Юрченко к Лиховой. И когда та подтвердила, повторил вопрос заведующей: — И не ваша?

Та покачала головой.

— Сумку приобщим к вещественным доказательствам, — произнес молчавший до сих пор Турсунходжаев. — Ведь все равно узнаем, кому принадлежит она и откуда в нее попали продукты. А вы, — он обратился к Лиховой, — вы идите, работайте… Когда понадобитесь, вызовем…

Уже на следующий день Турсунходжаев точно знал, что хозяйственная сумка принадлежит заведующей столовой. Это подтвердили соседи, живущие в одном с ней большом доме в районе старого города. Побывал майор в трамвайном и троллейбусном парках. По маршрутным листам водителей с точностью до минут установил, что пассажир с сумкой сперва сел в трамвай на кольце у Колхозного рынка и одним из первых оплатил проезд, а в автобус, идущий до суперфосфатного завода, пересел получасом позже…

Еще проще было установить, что сгущенное молоко — со склада столовой: на их крышках выбиты одни и те же буквы и цифры, что и на банках в початом ящике. Эти надписи объясняли посвященному, какого числа, какой сменой и на какой поточной линии завода изготовлены консервы.

Внезапная проверка, проведенная торговой инспекцией, подтвердила сигнал работниц: в порции первых и вторых блюд мяса и жиров попадало меньше, чем положено; животный жир заменяли растительным и маргарином. На складе были выявлены излишки многих продуктов.

— Да, Лихову тогда перед обедом вызвала заведующая. Потом Ольга вернулась и сказала, что та попросила ее съездить в город, — подтвердила Анастасия. — Было это, точно…

Буфетчица Роза Мартиросова долго не могла вспомнить, что видела Лихову в кабинете заведующей в этот час. Но потом память к ней вернулась. Она даже припомнила, зачем сама заходила в кабинет, — сказать, что пришел городской автобус.

— Да, и сумку видела… Вот здесь она стояла. Около диванчика. А Лихова, значит, вот здесь…

— Лихова, очевидно, будет проходить по делу столовой как свидетельница, — сказал Турсунходжаев Дорофееву. — Это в случае, если она только выполняла просьбу, а не была в сговоре, соучастницей. О том, что продукты украдены, Лихова могла и не догадываться.

— Когда будет суд? — спросил директор завода.

— После праздников. Материалы переданы следственным органам.

Дорофеев поймал себя на том, что заключение работника ОБХСС о непричастности Лиховой к хищениям в столовой его почему-то даже обрадовало.

— А как эти двое… Дурнов и Одинцов? — обратился он к Стародумову. — Поинтересуйтесь, пожалуйста, как работают, как в быту?.. Черт забрал бы у нас эту столовую, а заодно и весь отдел рабочего снабжения! Давно же решили передать городскому торгу и столовые, и магазины! Отдел самоснабжения, а не рабочего снабжения получается! Холодильников всего три штуки достали… Кому их продавать на праздник?

— В лотерею разыграть, — посоветовал Турсунходжаев.

Лихова за эти несколько дней, пока велось следствие, осунулась, потемнела лицом. Она приходила домой позже обычного: что бы там ни было, а столовая продолжала работать и мытье посуды лежало на ней и на Анастасии.

— А посуда жирнее стала, — заметила Настасья. — Смотри, какой слой жира на тарелках-то! Не отдерешь без кипятка!..

Ольга теперь избегала встреч с Василием. Стояла на широком крыльце столовой за круглой колонной, ждала, пока веселенький Васин автобус не скроется, помигав огоньками. Она шла домой пешком, неторопливо — спешить-то некуда. Уже возле общежития долго стояла около щита с рекламными картинками новых фильмов, идущих во Дворце. В кино бы пойти, но не было денег: те десять рублей она бросила на стол заведующей.

— Подавись своими деньгами! — сказала ей Ольга.

Она умышленно сказала ей «ты». Пусть эта расфуфыренная, надушенная тетка знает, что ничем она не лучше воровки Ольги Лиховой. Одна им цена стала… «Тоже, нашлась, — на честность проверять, деньги подбросила. А сама?!»

Вчера вечером маленький автобус подъехал к общежитию. Завидев его еще издали, Ольга, таясь, убежала через двор на другую улицу. Она возвратилась в общежитие замерзшая, молча забралась под одеяло и лежала, сжавшись, грея холодные ладони между ледяными коленками.

— Поужинай, Оля, — предложила ей Люба. — Мы тебе каши гречневой оставили… И капуста соленая есть… Хочешь? — Люба присела к ней на постель, положила руку на плечо. — Поешь, а?

— Не хочу я ничего! — глухо ответила Ольга, кусая губы, чтобы не разреветься. Про себя подумала: «Небось считает, что и я на кухне мясо воровала, а притворяется, что жалеет».

— Уходи ты из этой столовки! Идем в цех работать. Знаешь, как у нас здорово! — продолжала Люба.

«Уехать бы куда подальше… Куда уедешь без копейки-то денег? Еще и Андрею Михайловичу должна… Вот ведь жизнь какая проклятущая!.. Глаза бы не смотрели на эту столовку! Вся начисто пропахла этими борщами и макаронами… А опять же, куда уйдешь, даже в цех, если нет денег? В столовой хоть обедаешь под зарплату…»

В комнате тепло и по-домашнему пахнет глаженым бельем. Отутюженные платья, комбинашки, юбки лежат на кроватях — чтобы ни одна старательно заложенная складка не помялась. Сегодня во Дворце вечер.

Рита сидит на краешке кровати уже одетая в нарядное платье, поверх накинув легкий халатик, и пытается соорудить на голове что-то замысловатое. Нет, опять что-то не то! Она выдергивает шпильки.

— Обрежу, не могу больше, как они мне надоели! — отчаивается Рита.

— Не дури! Сейчас я тебе помогу, — откликается Зина. — Такие волосы всю жизнь потом будешь растить — не вырастишь!

Валя натягивает на ногу чулок — осторожно, чтобы, не дай бог, не зацепить нитку, которую и не разглядишь, такая она тонкая; не спустить бы петлю. Чулок нескончаемо длинный…

— Нет, велики!.. Надо же было родиться с такими короткими ногами! — вздыхает Валя. — Или бабы немецкие такие длинноногие все, что чулки ихние мне до ушей…

— Это не немки длинноногие. И у тебя ноги вовсе не короткие. Нормальные советские ноги! — успокаивает Зина подругу. — Мода такая…

— Скорее, девочки! — просит Люба. — В буфете мандарины будут…

Одна Ольга ничего не гладит и никуда не торопится. На душе скверно. Хуже, наверное, не придумаешь. Лучше бы не приходить в общежитие. У всех праздник. Только не у нее.