— Вам приходилось заваривать чего-нибудь вроде этого? Можно сварить? Мы с Дорофеевым решили посоветоваться с вами…

— Как же угораздило сломать такую махину? — удивился Одинцов. — Может, проще новую купить?

— Купить не проще… Мы их за рубежом покупаем… Золотом платим… Понимаете?

— Понимать-то понимаю, да не совсем. На кой хрен, извините, платить золотом? Сами, что ли, не можем сделать такое?! Сколько в стране заводов! Корабли космические научились мастерить!..

Каюмов рассмеялся:

— Сделать такую шестерню проще простого. Но экономически нецелесообразно. Не выгодно! Шестерен таких для всех заводов страны нужно несколько штук в год. Даже при условии, если они будут ломаться. Это — не серийное производство. Шестерни обойдутся дороже золота.

— Итак, говорите, золотом платим?

— Выгоднее покупать, чем самим лить… Так как вы думаете, можно заварить? — Каюмов кивнул на колесо.

— Попытаться можно… Вот если бы Василий Петрович — этот смог бы. Сверлов!

— Кто такой?

— Сверлов-то? Мастер… Я у него учился, подсобником был у него. Василий Петрович смог бы! На его работу Патон какой-то приезжал глядеть, когда он еще молодым был… Он у нас вольнонаемным был.

— Очень нужна нам шестерня! Попробуйте, может, и вы сможете, ученик Сверлова?..

— Подумать надо, — нерешительно ответил сварщик. — Ведь надо, я понимаю, так заварить, чтобы внутри, — он пощелкал ногтем по трещине, — чтобы там ни трещины не осталось, ни раковины или пустоты не образовалось. Иначе не будет прочности…

— Так и варите, чтобы ни трещинки, ни раковины…

Одинцов пожал плечами:

— А как узнать, будет там раковина или не будет?! В амбулаторию на рентген не поведешь, чтобы посмотреть.

— А почему бы и нет! Можно и рентгеном, и другие средства есть. Проверим!

— Боюсь, не получится. Тогда что?

— Да ничего… Жалко, конечно… До завтра подумайте, Одинцов!.. Пойдемте…

Они вернулись в цех, шумный от веселых голосов, звона металла, урчания автомашины и глухих ударов, будто там кидали что-то.

— Нужно вот эту обрешетку привести в порядок: кое-где приварить, обрезать лишние концы. С запасом нарубили, торчат, как у ишака уши. — Каюмов подобрал с пола обломочек красного кирпича и, как мелком, стал помечать выступающие концы прутьев.

Одинцов шел следом за начальником цеха. И тут и там на оборудовании лежали свертки, сумочки, аккуратно сложенные и небрежно смятые пальто, плащи, косынки, шарфики.

И вдруг Одинцов будто наткнулся на невидимую преграду. Встал как вкопанный, напрягся. Сердце у него оборвалось и рухнуло, ладони покрылись потом. Взгляд его упал на красивую сумку с застежкой «молния». Сумка лежала на полотне транспортера. Через бок ее шел длинный след разреза, аккуратно зашитый толстой, наверное суровой, ниткой. Под сумкой лежал свернутый красный плащ.

Одинцов готов был по первому признаку опасности сорваться и бежать куда глаза глядят. Но никто и ничего не угрожало ему, и он расслабил напружинившиеся мышцы, догнал Каюмова. В конце помещения стоял самосвал. Парни носилками и на тачках подвозили к машине строительный мусор, а девчата бросали его в опрокинутый кузов. Одинцов вглядывался в лица девушек, надеясь и боясь узнать хозяйку сумки.

И, уже работая, он нет-нет да и бросал взгляд туда, где стояла сумка, в расчете, что хозяйка подойдет к ней за чем-нибудь.

В час дня кто-то постучал железкой о железку, а потом из репродуктора по всей территории завода объявили, что перерыв на обед и все участники воскресника могут идти в столовую.

Иван отрезал в это время конец тавровой балки. Металл тек из-под острого пламени резака на землю, под ноги. Земля под растущей лужицей металла горела, песок вокруг сваривался в бурое пупырчатое стекло, похожее на грязный зернистый лед. Возле сварщика собрались любопытные. Огненные брызги и искры летели с шипением в разные стороны из лужи и падали застывшими капельками. Иван поддерживал левой рукой конец балки, чтобы она не упала в лужу металла, и когда тот отвалился, отложил в сторону. Зрители разошлись. Одинцов поднял очки на лоб и оглянулся на то место, где стояла сумка. Теперь там лежала только газета. Он закрутил вентиль на кислородном баллоне, вынул из автогенного аппарата шахту с остатками карбида и направился в столовую, поводя занемевшими плечами. Впереди двигались группы заводских и студентов. Одинцов выбил в кассе чеки, взял алюминиевый поднос, встал в очередь к окнам выдачи первых и вторых блюд, поглядывая с тревогой и надеждой на столики.

Спроси, зачем ему хочется увидеть ту, у которой месяц назад выкрал деньги, — он не смог бы ответить. Желание это ничего общего не имело ни с раскаянием, ни с необходимостью убедиться, что он вне подозрения, а значит, и в безопасности. Говорят, что преступника тянет к месту преступления. Но раньше его никогда не влекло туда, где воровал. Никогда не хотелось ему заглянуть в глаза жертв — ни тогда, когда лез в карман, резал бритвой борт пиджака или дамскую сумку, ни после.

Одинцов прошел в дальний угол зала. Отсюда все столики в поле зрения. Сел спиной к широкому окну и склонился над тарелкой.

— Здесь не занято?

Иван поднял голову:

— Садитесь.

— Лариска! — закричала девушка. — Сюда! Я нашла места! — Она переставила с алюминиевого подноса на стол тарелки, а поднос поставила на подоконник, за спину Одинцова.

Иван с аппетитом хлебал щи, не обращая внимания на девушку. Только заметил, как она ломтик черного хлеба посыпала солью, разгладила соль пальцем и намазала хлеб горчицей…

На углу стола появился новый поднос. Проворные руки расчистили на столе место для тарелок. Он поднял глаза… Поднял глаза и чуть не поперхнулся: перед ним стояла она.

Иван, может, и сейчас не узнал бы ее, если бы на согнутой в локте руке не висели красный плащ и знакомая сумка с нарисованным белым самолетом.

Лариса перекинула плащ через спинку стула и прислонила сумку к ножке стола, прежде чем сесть.

— Приятного аппетита! — улыбнулась она.

— Угу!.. — буркнул в замешательстве Одинцов.

— Ох, и вкусно борщ пахнет, Нелька! — сказала Лариса. — Пододвинь-ка горчицу. От черного хлеба не толстеют, да? А вы сварщик? — обратилась она к Одинцову.

Иван не сразу понял, что вопрос обращен к нему.

— Сварщик, угадала? — повторила Лариса.

Он посмотрел ей в глаза. Глаза зеленые, с коричневыми искорками. Одна бровь приподнялась — не то вопросительно, а может, и насмешливо, — не разберешь… И вообще совершенно не известно, как надо разговаривать с образованными студентками. Умно как-то следует говорить! Но он ничего выдающегося не придумал, как пошутить:

— Летчик…

— Это который лед возит? — прыснула вторая.

— Космонавт, — как можно серьезнее заверил Одинцов.

— «Мама, я летчика люблю! Мама, я за летчика пойду», — шепотом проговорила-пропела Нелька. — Автогенный летчик, факт! По очкам видно! Это вы карбидом в цехе воздух попортили! — она смешно сморщила нос.

Он переводил взгляд с одной девушки на другую, дольше глядел на Ларису и думал: «Узнает или нет?»

Лариса тоже нет-нет да и посматривала на сотрапезника, все пытаясь вспомнить, где и когда видела этого интересного парня с черными непокорными кудрями и доброжелательно-покровительственным взглядом карих глаз.

— А ведь я вас где-то видела, — сказала она. — Вы не заочник? Или в лабораторию к нам приходили? От завода…

«Если узнает — и я узнаю, если нет — то и я не обязан», — решил Иван.

— Обознались! Я недавно на заводе… И в городе недавно.

— По комсомольской путевке, да? — спросила Неля.

Одинцов рассмеялся:

— По зову сердца… Климат мне здесь светит… Ну, нравится, значит… Ешьте, скоро перерыв кончится… А вы — студентки?

— Ага, — ответила Неля.

— На каком курсе?

— Четвертый, — сообщила Лариса.

Они доедали второе.

— Лимонада хотите? Или компота? — Иван поднялся.

Девушки переглянулись:

— Можно.