Улыбка Дитриха была усталой, однако одновременно и нежной.

— А теперь выход из положения найдет юный граф Орнемюнде! — заявил он. — С помощью мудрых советов своей супруги. Мы сразу же отправим десятину в Майнц. С извинениями и заверением, что имение теперь в надежных руках.

Герлин постепенно взяла под свой контроль кухню и погреба крепости и постоянно была чем-то занята, что приводило в изумление поваров, управляющих погребами и служанок. Дитрих и Флорис осудили ее, когда как-то заметили, как она в старом платье помогала в кухне печь и варить, вместо того чтобы просто наблюдать за работой поваров.

— Хоть вы и выглядите очаровательно в переднике и платке на голове, однако вы подрываете свой авторитет! — заявил Флорис. — Да, я знаю, вам это нравится. Но неужели вы не можете найти себе занятие, более подходящее для хозяйки крепости? Разве не лучше было бы помочь какому-нибудь женскому монастырю, или чем там еще занимаются благородные дамы?

Герлин рассмеялась.

— Для начала нужно, чтобы было чем помогать! Но после потребовавших больших затрат празднований в честь посвящения в рыцари и оплаты десятины епископу нам больше нечего раздаривать! А вышивать алтарные покровы не доставляет мне удовольствия. Позвольте мне еще поиграть в хозяйку, господин Флорис, пока не наступит весна. Следующим летом в крепость снова прибудут юные рыцари, и я буду приветствовать поэтов и певцов. Их я поощряю охотней, чем монашек в монастыре, да простит меня Господь! Возможно, вскоре к нам пришлют пару девочек на воспитание, а новые оруженосцы могут привезти своих сестер. Если они будут вышивать вместе со мной…

Госпожа Лютгарт уныло наблюдала за тем, как своенравно Герлин управляет крепостью. Было очевидно, что она не находит себе дела, и Герлин надеялась, что она попросит Дитриха предоставить ей эскорт, чтобы вернуться в крепость своих родителей. Лютгарт была еще совсем молодой женщиной, ей не составило бы труда выйти замуж второй раз. Но, похоже, она все еще горевала по Роланду.

— А ведь она шпионит для него! — заметил господин Соломон, который снова нанес визит в крепость, однако в этот раз с радостью обнаружил, что Дитриху стало лучше. — Что слышно от господина Рюдигера, госпожа Герлин?

Новостей было немного. Как и ожидалось, Роланд Орнемюнде перезимовал в Бамберге, но весенней порой также не имело смысла отправляться на поиски приключений. Даже в Аль-Андалусе сражения стихали в холодные месяцы года. Конечно, молодой рыцарь мог вернуться к своей семье в Тюрингию, однако, похоже, служба при епископе нравилась ему больше. Наверняка рыцарь был в почете — епископ часто просил сопровождать его в поездках, и Рюдигер как оруженосец Роланда изъездил все епископство. Ни о каких-либо интригах он ничего не знал.

Так прошла первая зима Герлин в крепости, а весной ее живот настолько округлился, что Лютгарт наверняка сообщила Роланду эту новость, если она действительно поддерживала с ним связь.

Дитрих снова стал объезжать владения, наблюдал за тем, как косят сено, и вершил правосудие — причем большей частью ему приходилось иметь дело с дичекрадами, как правило, это были крестьяне, чьи запасы истощились к концу зимы. Как и прежде, его приговоры были мягкими — иногда он больше порицал глав деревень, которые не требовали от своих людей, чтобы те запасали достаточно провианта, чем сознавшихся и раскаивающихся грешников.

— Если вы голодаете, приходите в крепость и просите подаяние! — объяснял он крестьянам. — Тогда вы избавите мои леса от ущерба, а себя — от ударов плетью!

Вскоре Герлин уже не могла ездить верхом, однако она не забросила хозяйство. Юная графиня к тому же следила за счетами и разговаривала с крестьянами, которые привозили подати и церковную десятину. Так она узнавала, кто из ближайших соседей крепости был зажиточным, а кто бедствовал, где хозяйка стала вдовой или же забеременела уже пятый раз за последние четыре года. Дитрих поручал своему управляющему отсрочить оплату или даже освободить крестьян от налогов и давал многодетному отцу особое разрешение на ловлю рыбы и охоту, а вот богатых, но ленивых помещиков не жаловал.

В целом жители Лауэнштайна были более чем довольны своим юным господином. Герлин также не могла пожаловаться на своего супруга. Когда у него было время, серьезный хозяин крепости Дитрих из Лауэнштайна превращался в пылкого, безумно влюбленного юного рыцаря, о котором мечтала любая девушка при «дворе любви». Тогда он вытаскивал Герлин из кухни или погреба и вел ее в сад или бегал с ней по полям. Он плел ей венки из луговых цветов и веточек цветущих яблонь, валялся с ней на душистых лугах и целовал ее под звездным небом.

Герлин любила смотреть на мужа, когда он засыпал, положив голову ей на колени, а ветер играл его кудрями. Тогда он выглядел по-детски милым, она радовалась юности и его открытой благодарности за ее любовь и ребенка, которого она носила под сердцем. Дитрих не уставал прикладывать руку или даже щеку к ее животу и чувствовать, как шевелится малыш и бьется его сердце.

— Ты не можешь это услышать! — дразнила она его, но Дитрих уверял ее, что сердце сына бьется в такт с его сердцем.

Ребенок родился одним солнечным днем в августе, когда повозки с урожаем одна за другой въезжали в ворота крепости, и Герлин была раздосадована тем, что ей помешали учитывать поступления. Когда отошли воды, она нехотя передала свои обязанности не очень расторопному, однако умеющему писать придворному священнику. Повивальные бабки толпились в ее покоях, чуть ли не наступая друг другу на ноги. Крестьяне, узнав о предстоящих родах, сразу же отправили в помощь травниц из своих деревень, некоторые — своих жен.

Присутствие этих женщин не могло успокоить Дитриха.

— Ты правда собираешься довериться этим бабам? — нервно спросил он. — Может, мне стоит послать за лекарем?

Герлин улыбнулась, превозмогая боль.

— Почему нет? Я представляю, что они волшебницы. Смотри, их ведь семь, не так ли? Они положат в колыбель нашего ребенка семь даров.

В конце концов совсем юная девушка с длинными каштановыми косами вручила Герлин ее сына. Дочь повивальной бабки из Людевихсдорфа не была мистической особой и, несомненно, желала первенцу госпожи только всего самого хорошего. Для первого раза роды были достаточно легкие, хотя ребенок был не маленьким. Он размахивал ручками и ножками и пинался, когда женщины пеленали его, при этом крича так, словно его резали. Только когда Герлин приложила его к груди, он успокоился, и все еще нервничающий отец впервые увидел своего сына уже спящим.

— Почему он так кричал? Ему чего-то не хватало? — спросил он, восторгаясь крошечным человеческим созданием с красным личиком.

Теперь Дитрих действительно слышал его сердцебиение, а окончательно успокоился он, только когда на следующий день господин Соломон обследовал ребенка и объявил, что он полностью здоров.

— Это абсолютно здоровый, крепкий маленький мальчишка, госпожа Герлин! — радостно сообщил он и вручил изысканную цепочку юной матери и серебряную погремушку для ребенка — маленькое произведение искусства из земель мавров. — Он вырастет превосходным рыцарем. Только не позволяйте женщинам так крепко пеленать его. Он едва может дышать и уж точно не сможет даже пошевелить ногами. Неудивительно, что ему это не нравится.

Дитрих в честь рождения маленького Дитмара одарил всех своих подданных. В деревнях лилось рекой вино и пиво, в огромных кастрюлях готовилась каша и жарились быки на вертеле. Так крестьяне и ремесленники делили радость со своим графом и его женой. Только поздравления от Лютгарт прозвучали немного холодновато.

Уже в первый судный день после сбора урожая, когда Дитрих вершил правосудие в большом зале крепости — улаживал споры и выслушивал крестьян и рыцарей, явившихся поведать ему о своих заботах и бедах, — перед ним предстали двое молодых людей и попросили выслушать их.

— Господин, мы хотим попросить вас дать разрешение раскорчевать участок для создания новой общины… — Лоисл, который держал слово, худощавый, однако жилистый молодой человек с густыми светлыми волосами, сразу приступил к делу, — которую… которую мы… хотим назвать Дитмарсдорф в честь вашего сына!