Гита не поняла, что он хотел этим выразить. Он продолжал:

— Естественно, что, не найдя ответа на свои чувства, я должен нести свой жребий, как бы тяжело это ни было. Я поступил вполне искренно.

— Когда предложил переспать с тобой? В этом твоя искренность?

— Ничего подобного я не требовал. И я желал бы объясниться, прежде чем выслушивать разные обвинения. Иначе я буду считать себя оклеветанным.

— Считай, как хочешь. Такие номера со мной не пройдут. Если Вики нарочно заперла ворота, чтобы заставить меня спать с тобой, то она жестоко ошиблась! Я порядочная женщина, хоть и люблю повеселиться!

Гита тщательно оправила платье и стала спускаться под гору.

— Найдется, надеюсь, и для меня местечко, где я смогу преклонить голову без того, чтобы меня принуждали… Не так ли?

Глядя на нее, Аспарух непрерывно твердил про себя: «Только бы не разболтала эта дура, только бы не разболтала!» И сделал последнее отчаянное усилие.

— Нам нужно объясниться, Гита, — крикнул он ей вслед.

Гита не ответила, скрытая темнотой.

Ружа Орлова и Колю Стоев жили в новом квартале, который имел то преимущество перед другими городскими кварталами, что был новый, чистенький, еще пахнущий красками и известкой. Но и недостатки вы смогли бы обнаружить в первый же день, если бы вам, не дай бог, понадобилось сходить в овощную или бакалейную лавку. Долго до них добираться, и мало их. Эти неудобства не имели, однако, значения для молодой четы. И раньше и теперь, когда уже появился Мартин, они питались в рабочей столовой на «Балканской звезде» и были вполне довольны.

Ружа не испытывала ни малейшего влечения к домашней работе. С первых же дней их семейной жизни, когда домовитый Колю начал, словно муравей, таскать с базара веники, кастрюли и сковородки для «обзаведения хозяйством», стало ясно, что дело на лад не пойдет. Все будто чего-то не хватало, чтобы почувствовать уют в гнездышке, как говорила их посаженная мать Мара Минковская. То в кухонном буфете не было должного порядка, то столик в гостиной забывали накрыть кружевной скатеркой, а случалось, и оконные стекла были до того пыльные, что на них можно было расписаться. И полушутя, полусерьезно Мара, на правах матери, оставляла иногда на стекле свою подпись, а сверху два восклицательных знака. Колю и Ружа краснели от стыда и как встрепанные принимались засучив рукава убирать в квартире. Чистили так заботливо и усердно, что в сверкающих стеклах начинали отражаться, словно в зеркале, небеса с облаками. Этот пароксизм чистоты порой овладевал ими с такой силой, что они весь дом переворачивали вверх тормашками: выбивали ковры, мыли, натирали паркет, вода лилась даже по лестнице. Все делалось торопливо, сгоряча, с каким-то ожесточением. Мара дивилась их усердию, и все же этот хозяйственный пыл молодой четы не удовлетворял ее. Какая-то нервозность чувствовалась во всем этом. Не хватало системы, порядка и постоянства в домашней работе. Этим людям хотелось, очевидно, сделать как-то все сразу — вымыть, выбить, вытереть, чтобы раз и навсегда отвязаться от бесплодной, глупой и утомительной суеты. Да так оно и было — целый месяц после этого они не обращали на свое хозяйство никакого внимания, пока снова не появлялась подпись тети Мары на одном из окон. И тогда — давай все сначала!

— Нет, дорогие мои, — заявила однажды Мара. — Так не хозяйничают в доме. Нужны система и постоянство.

— Нужно время, тетя Мара, — вспыхнула Ружа, — понимаешь? Время нужно!

— И любовь к хозяйству.

— Это дело второстепенное.

— Знаю, ты и раньше развивала такие теории, еще когда была в общежитии. Подружки твои и готовить научились, и кружева вязать, а ты так нескладной и осталась.

— Да, но я вечернюю школу окончила, прошла авто-и мотокурсы, я…

— Довольно хвастать.

— Ты принуждаешь меня к этому. Думаешь, я не могла бы накинуть халатик, как другие, и расхаживать в мягких туфлях по квартире? Смотрите, мол, какая я хозяйка!.. — Она презрительно повела бровями. — Люди мне целую фабрику доверили, и чтоб я с квартирой не справилась… Большое дело!

— Ладно, ладно, — проворчала Мара, — и ты начала хвалиться, как Борис Желев.

Ружа осеклась — ее в жар бросило от такого сравнения.

Вопрос о времени, которое необходимо уделять хозяйству, и о правильном распределении этой действительно докучливой работы не сходил в молодом семействе с повестки дня. Каких только правил и систем не измышляли и не разрабатывали они для наиболее удачного решения неизбежных повседневных забот: то брали обед из столовой, то приглашали уборщицу, то по очереди ходили на рынок. Неурядицы продолжались до тех пор, пока, привыкнув, они не перестали обращать на них внимание. Даже Мара редко теперь нападала на них.

Больше всех страдал Колю. Как всякий труженик пера, он был крайне беспомощен в бытовых делах. Не умел ни брюк как следует выгладить, ни пуговицу пришить вовремя и на место, ни купить что-то съедобное. Словом, он только увеличивал беспорядок, и не раз в кухне велись затяжные споры относительно пуговиц, тарелок, брюк, ботинок. Споры мелочные, но резкие и неприятные. До того иногда доходило, что они заново начинали обсуждать проблему равноправия мужчины и женщины. И Колю склонял знамя, признавая, что женщина равноправна и домашняя работа должна быть распределена по справедливости.

Но жизнь развивалась как-то очень сложно, и все во вред Колю. Он стал помощником главного редактора газеты «Работническа дума», а Ружа все равно не хотела признать, что он очень занят. Он должен был просматривать кучу материалов, писать передовые статьи, отвечать на письма читателей, присутствовать на разных совещаниях и конференциях, следить за своевременным выходом номера. Втайне от всех он приступил к сочинению романа, но застрял на десятой странице.

Все шло кое-как до появления Мартина. Когда родился Мартин, в доме воцарился неписаный закон, не признающий никаких дискуссий, никаких схем. И Ружа и Колю целиком ему подчинялись.

В первый год приходила помогать одна старушка, на другой год — девушка, но все это временно, а дитя явилось на свет, чтобы жить долго. И отец постепенно превратился в няньку. Только когда ребенка поместили в ясли при фабрике, Колю освободился от обязанностей няньки. Всю неделю Мартин пребывал в яслях, а в субботу вечером родители брали его к себе на воскресенье. Радовались они, как дети, и у них не оставалось уже времени для споров о равноправии.

Ружа действительно была очень занята. Помимо административно-организационной работы, которая пугала ее в какой-то степени из-за нескончаемой переписки, была и другая работа, самая важная — выполнение плана. Этому были подчинены все ее заботы, все старания. Утром, едва открыв глаза и умывшись, чтобы развеять сон, она начинала мысленно обходить цеха и припоминать показатели выработки ткачих. Ряд цифр, бесконечно длинный, вливался в русло вытканных шерстяных тканей с маркой «Балканская звезда». Это было лицо коллектива, вкладывающего в бесчисленные ткущиеся нити свое сердце и душу. И совершенно понятно, что везде, куда бы ни попадали эти ткани, в Болгарии или за ее пределами, лицо это должно привлекать своей красотой, ласкать взгляд, притягивать руки, очаровывать. И часто, проходя по цехам и глядя на станки, Ружа говорила: «Не для других, для себя ткем!» Этим она играла на самолюбии работниц. Охваченная беспокойством, она прямо с фабрики отправлялась по магазинам — узнать, велик ли спрос на их материалы, услышать мнение покупателей. И порой возвращалась расстроенная. «Нет, не нравятся наши рисунки… Все еще выпускаем брак… плохая основа», — говорила она и вызывала на совещания художников, ткачей, красильщиков, мастеров и техников, главного инженера… Обсуждения, перестановка людей, борьба за улучшение качества, подтягивание дисциплины… И в центре всего — она, ибо остановись она в своих поисках, автоматически остановится и движение вперед, все пойдет по проторенным дорожкам. А тогда появятся представители партии, профорганизации, молодежи — потребуют отчета, напомнят об ответственности. И прежде всего ей самой, а потому, зная это, она крепко держала кормило в своих руках и управляла «Балканской звездой» так же искусно и умело, как своей персональной машиной. Честолюбивая настойчивость ее росла день ого дня. «Балканская звезда» должна стать передовым предприятием в городе, во всей стране; она издали должна быть видна, как видна сияющая над долиной красная звезда, укрепленная на высокой башне. Вот какими мечтами жила Ружа Орлова, молодой директор фабрики, вот с какими желаниями она просыпалась и заканчивала свой трудовой день иногда далеко за полночь — фабрика работала в три смены.