— Вот они драпают! — услышал Ефим простуженный голос из рядов шагавших пехотинцев. — Не нравится, как «товарищи» наливают сала за воротник!

— Салонная публика! — отозвался другой голос. — Даже на войне — подай ему удобства и походную жену!

— Во имя чего мы сражались? — спросил третий. — Подумайте, господа, в чем наши идеалы? Чтобы в Ростове и Новороссийске вольготно жилось спекулянтам? Благодарю покорно!

— Да-а, — протянул средних лет штабс-капитан, не то соглашаясь, не то осуждая изверившихся сослуживцев. — Кутеповский корпус — гордость Деникина — прошел от Кубани до Оки, чтобы найти себе могилу.

Генеральное сражение под Орлом, Кромами и Дмитровском, длившееся восемнадцать дней, окончилось победой Красной Армии. Войска Южного фронта обескровили лучшие полки Деникина и погнали их с российских равнин.

Новой директивой командования ставилась задача 3-й армии — разгромить елецкую группировку противника и выйти к станции Касторной для совместных действий с конницей Буденного. А соседней 4-й армии предстояло, энергично наступая на всех участках, нанести удар из района Севска в левый фланг и тыл добровольцам, которые накапливали силы у Дмитриева и Фатежа.

На рассвете 3 ноября красноармейские цепи, возглавляемые Серго Орджоникидзе, без выстрела подошли к селениям Чернь и Чернородье. В коротком штыковом бою были истреблены сводные офицерские батальоны, и в образовавшийся прорыв на полевом галопе проскочила конная лавина, артиллерийские и пулеметные запряжки. Бригада червонных казаков и латышские кавалеристы понеслись в глубь белогвардейского стана.

Безбородко скакал впереди кубанцев, сливаясь в своей бурке с вороной мастью горячего Удальца. Заметив на дороге вражескую пехоту, спешившую к месту прорыва, он крикнул:

— Гуляй, хлопцы, дави шкоду! Не жалей кадетских голов!

Изрубив пехотинцев, советские конники уничтожили захваченные боеприпасы, какие не могли пригодиться в рейде, разрушили телеграфную и телефонную связь. Затем круто повернули на железную дорогу Орел — Курск.

Вблизи от станции Поныри рассредоточились, чтобы отсечь неприятелю пути отступления, и пошли в атаку. Команды воинских эшелонов, охранники, многочисленные беженцы остолбенели, увидав перед собой всадников с красными звездами на шапках.

Через час все было кончено. Кубанцы и латыши не щадили противника, их острые шашки вздымались повсюду. Полотно взорвали, отрезав фронтовые части от деникинских баз снабжения.

— Хлопцы, шо це таке? — Безбородко осадил коня возле товарных вагонов с закрученными проволокой дверями и наглухо забитыми окнами, но изнутри которых слышались человеческие голоса. — А ну, геть чертовы запоры! Побачимо, яких людей белые по передвижным темницам ховают.

Карпухин, перегнувшись с седла, поддел шашкой проволочную закрутку и отдернул дверь. В смрадном вагоне стояли, плотно набитые в него, пленные красноармейцы. Слабые, позеленевшие от голода, они с минуты на минуту ждали расстрела. Под нарами лежали их товарищи, умершие от тифа. Услыхав пальбу и рубку на станции, пленные стали стучать в стенки вагонов и подавать голоса о помощи, чем и привлекли внимание Безбородко.

Несколько минут конники и люди в вагонах смотрели друг на друга, оцепенев, не находя слов и как бы не веря собственным глазам. Затем один приземистый красноармеец, черноволосый, с забинтованным плечом, вздохнул облегченно:

— Наши…

И сразу зашумели, задвигались на путях, выпрыгивая из вагонов, сотни избавленных от гибели бойцов. Окружили всадников, засыпали их вопросами, рассказали о своих мытарствах…

Узнав о том, что конники действуют в тылу белых, они стали просить зачислить их в свои ряды.

— Я пулеметчик, — говорил черноволосый красноармеец с забинтованным плечом. — Возьмите на тачанку, товарищи! Ей-богу, не потужите!

— Ты раненый? — спросил его Безбородко. — В якой части служил?

— С отдельной стрелковой бригадой под Орлом корниловцев лупил. Ранен в деревне Каменец. Ночью меня повезли в лазарет, а белые перехватили.

— Фамилия?

— Нетудыхата. Васькой зовут. Да я вас, товарищ Безбородко, знаю: в прошлом году наших кулаков угомоняли. Из Жердевки я!

— Га? Земляк моего кореша Степана Тимофеевича?

— Так точно, товарищ командир.

Безбородко подумал и поручил Василию Нетудыхате сформировать из освобожденных пехотинцев роту. В нее записалось триста восемьдесят семь бойцов. Похоронив погибших товарищей, бойцы роты вооружились трофейными винтовками и пулеметами и, чтобы не отставать от своей кавалерии, приспособили для марша захваченные у белых подводы.

В тот же день Безбородко смелым налетом занял станцию Возы, а потом ворвался в город Фатеж — прифронтовую базу снабжения кутеповского корпуса. Здесь были склады боеприпасов, пекарни, ремонтные мастерские «цветных» войск. Все это перестало существовать или поступило в распоряжение победителя.

Деникин понял, что остаткам добровольцев грозит полное окружение конницей Буденного и этой летуче!!. группой червонных казаков и латышей. Он приказал «дроздам» и корниловцам спешно отойти на юг.

Белые свернулись в колонны и форсированным маршем двинулись на Поныри и Малоархангельск. Кубанцы носились у них в тылу: изрубили штаб — го корниловского полка, настигли офицерский полк корниловцев и разгромили его.

Попытка белых удержаться на линии Возы — Фатеж — Дмитриев не удалась. Конная группа, получив в свое распоряжение кавалерийскую бригаду 46-й стрелковой дивизии, развернулась в 8-ю кавалерийскую дивизию и понеслась с новыми силами в героический рейд.

Впереди скакал в неизменной черной бурке и кубанской папахе с красным верхом Безбородко. А над всадниками взвивалась задорная песня:.

Полк Семенихина наступал вдоль железнодорожной ветки, по которой он в августе и сентябре с боями откатывался к Орлу.

Вначале Степану казалось простым и естественным желание попасть в Жердевку. Он не мыслил пройти мимо родной деревни, не заглянув в коммуну. Однако чем успешнее развивалось преследование врага, тем становилось ясней, что если полк не пойдет прямо через Жердевку, то увидеть ее не придется: сворачивать в сторону не было времени.

Да! Как ни странно, времени теперь было еще меньше, нежели при отступлении. Белых гнали днем и ночью; усталости не чувствовали, ибо крестьянские подводы облегчали своевременную доставку боеприпасов и питания бойцам.

Все эти дни, встревоженный записями в гагаринской книжке, Степан думал о Ефиме Бритяке, которого он так давно и тщетно искал на фронтовых путях. Успел ли кулацкий выродок отбыть на свой новый зловещий промысел или по-прежнему обретается среди корниловцев? Степан не находил себе места. Какое-то внутреннее предчувствие подсказывало ему, что приближается неотвратимая развязка.

Когда советские войска вошли в родные места Степана, лютый северный ветер закружил на полях снежные вихри, даль потемнела и наполнилась глухим стоном. Снежная буря пустилась в изнуряюще-долгий, бешеный пляс. Сшибало с ног людей, мгновенно заметая их следы. В двух шагах не видно было соседа. Чуткие кони, храпя и задыхаясь от ледяной пыли, теряли дорогу.

Но Красная Армия, свернувшись в колонны, двигалась за командирами и комиссарами вперед. Полк Семенихина, чтобы не сбиться с направления, держался ближе к железнодорожной насыпи, одновременно прикрываясь ею от возможной контратаки противника во фланг.

— Узнай-ка, Бачурин, в чем дело! — сказал командир полка, заслышав у насыпи выстрелы дозорных.

— Есть!

Бачурин рванул коня с места в галоп и скрылся в белом мраке. Лишь стук копыт еще некоторое время доносился с песчаной крутизны, пока ветер не заглушил его разбойным свистом.