На этом острове, названном Колоном Фернандина, и на соседнем, которому он дал имя Изабелла, они провели несколько дней, наслаждаясь красотой здешней природы и не переставая удивляться плодородию земли. На каждом из островов, закрепляя владычество Испании, Колон установил по кресту.

Он собирал образцы местной растительности, трав и плодов, но золота не находил, за исключением украшений, которые охотно предлагали ему индейцы.

Лукаянцы уже настолько хорошо освоили испанский, что смогли ответить на вопрос, откуда берётся этот жёлтый металл. Как выяснилось, его привозили с юга, с острова, называемого Куба, и другого, расположенного восточнее, — Богио. Как понял Колон из разговора с лукаянцами, золото и пряности привозили оттуда торговые суда. Возможно, толкование было слишком вольным, но Колон тем не менее решил, что Куба и есть желанный Сипанго, и направил каравеллы на юг.

Останавливаясь по пути у различных островов, каждый из которых казался им прекраснее предыдущего, двадцать восьмого октября, через полмесяца после высадки на Сан-Сальвадор, достигли Кубы. Она предстала перед ними во всём великолепии, с высокими горами, густыми лесами, побережьем, протянувшимся до горизонта с запада на восток.

Бросив якорь в устье полноводной реки, Колон объявил остров собственностью Испании и назвал его Хуаной, в честь принца Хуана, пажом которого служил теперь маленький Диего.

Красота и плодородие нового острова превзошли все их ожидания. Его обитатели перешагнули стадию первобытной невинности, с которой испанцы встретились ранее, (поскольку местные жители прикрывали тело подобием одежды). Поняли пришельцы и что кубинцам знакомо чувство страха, так как при приближении незнакомцев все они убежали в леса, оставив свои хижины. Хижины эти были посолиднее, чем шалаши на Фернандине. В них испанцы нашли грубо вырезанные статуэтки и маски, сети, сотканные из пальмовых нитей, а также крючки и гарпуны. Из этого испанцы сделали вывод, что питались туземцы главным образом рыбой.

На каждом шагу испанцев поджидали новые чудеса. Одни деревья цвели, на других фрукты наливались соком, у третьих ветви гнулись под тяжестью спелых плодов. Попугаи, зелёные дятлы сидели среди густой листвы, колибри вились над цветами, а уж совсем поразила их стая розовых фламинго, пролетевших над головой.

Они плыли на запад вдоль побережья острова, длиною превосходящего Англию и лишь немного уступающего Англии и Шотландии, вместе взятым. Но не достигли западной оконечности острова, потому что Пинсон со слов двух лукаянцев, находящихся на борту «Пинты», решил, что перед ними — материк.

Колона это не убедило, поскольку он полагал, что они никак не могут находиться на побережье Китая, и он и дальше плыл бы на запад, но лукаянцы уверили Колона, что золота больше всего на Богио, на востоке. В то же время, если они всё-таки достигли Азии, где-то в глубине материка должно находиться государство великого хана, о котором писал Марко Поло. Чтобы ответить на этот вопрос. Колон отправил на берег экспедицию. Вместе с ними пошли один житель Сан-Сальвадора, лучше всех освоивший испанский, и второй — из кубинской деревеньки. К тому времени испанцы уже наладили отношения с местными жителями.

Пока они шли в глубь острова, Колон продолжал плыть на запад вдоль берега дивной красоты, но до его оконечности так и не добрался. В итоге он повернул назад и вновь бросил якорь в устье реки, на месте своей первой стоянки на Кубе, где и стал дожидаться возвращения сухопутной экспедиции. Государства великого хана те не нашли. Им встретилась большая деревня, окружённая обширными полями маиса, где их хорошо приняли. Среди увиденных ими чудес они упомянули о привычке индейцев сворачивать листья какого-то растения, называемого табаком, поджигать их с одного конца и вдыхать дым, который по их словам снимал усталость. Никаких богатств они не обнаружили, за исключением удивительного плодородия почвы, что само по себе, естественно, могло послужить источником богатства, но золота не было, и им также сказали, что источник жёлтого металла сосредоточен на большом острове, называемом Богио.

Так что Колон поднял якорь и взял курс на северо-восток. Вместе с испанцами в плавание отправилось полдюжины кубинских юношей и столько же женщин.

Помимо того, что Мартин Алонсо сбил с толку Колона, утверждая, что они достигли материка, он скорее всего вызнал у своих лукаянцев что-то очень важное, заставившее его самого выбрать иной, отличный от эскадры путь.

Случилось это в конце ноября, когда Колон, столкнувшись со встречным ветром и бурным морем, решил вернуться на Кубу. Сделав крутой разворот, он отдал приказ выстрелом бомбарды подать сигнал двум другим каравеллам следовать за ним. Висенте Пинсон тут же повиновался. Но «Пинта», не обращая внимания на последующие выстрелы, продолжала следовать прежним курсом. Даже после наступления ночи, положив «Санта-Марию» в дрейф, адмирал распорядился продолжать подавать сигналы фонарём с верхушки мачты. Тем не менее когда взошло солнце, «Пинту» они не увидели.

Столь явное неповиновение отданной команде встревожило Колона. Вновь пробудилось в нём недоверие к Мартину Алонсо. В богатом, многоопытном купце, при всех его несомненных достоинствах, чувствовалось необузданное честолюбие. Поэтому Колон с такой неохотой согласился на участие Мартина Алонсо в экспедиции. Он подозревал, что тот, представься удобный случай, попытается присвоить себе лавры первооткрывателя. Может, размышлял Колон, именно этим обусловлено поведение Пинсона. Неужели он сам отправился на поиски Сипанго, чтобы обогатиться найденными там сокровищами, а затем, вернувшись в Испанию, оттеснить Колона на второй план? Предположение это представлялось адмиралу весьма логичным, учитывая те интриги, которые плёл Пинсон в Палосе, стремясь принудить Колона взять его в долю.

Но какими бы ни были истинные цели Пинсона, предпринять Колон ничего не мог, поскольку по скорости «Пинта» значительно превосходила «Санта-Марию». Поэтому, несмотря на негодование и дурные предчувствия, которыми адмирал не замедлил поделиться с Висенте Пинсоном, оба оставшихся корабля двинулись на восток, нанося на карту очертания береговой линии Кубы. В первую неделю декабря они достигли восточной оконечности острова, являющейся, если верить утверждению Мартина Алонсо, и восточной оконечностью Азии.

Колон, однако, рискнул плыть дальше, и вскоре на юго-востоке они увидели вздымающиеся к небу горы. Великолепие нового острова потрясло испанцев. Да и в наши дни Гаити по праву считается одним из красивейших уголков земли.

Колон сошёл на берег, как обычно, объявил остров собственностью Испании, нарёк его Эспаньола, а затем воздвиг крест на высоком холме над бухтой, где бросила якорь его эскадра.

На Гаити они увидели не только деревни, но и связывающие их дороги и другие признаки более развитой, чем на Кубе, цивилизации. И здесь индейцам оказалось знакомо чувство страха, поэтому все они покинули жилища при появлении кораблей, ища спасения в лесах.

Испанцы провели на острове почти неделю, прежде чем им удалось захватить одну индианку, которую тут же доставили к адмиралу.

Цивилизация на Гаити ещё не достигла той стадии, когда одежда считалась обязательной, и девушка, прекрасно сложённая, загорелая, была совершенно нагой.

В ужасе, она боролась изо всех сил, пытаясь вырваться, и двое дюжих испанцев с трудом втащили её на корабль и бросили перед адмиралом. Без сил застыла она у его ног.

Колон подозвал к себе одного из лукаянцев и попросил объяснить девушке, что они пришли с миром и никому не желают зла.

Немного успокоившись при появлении человека её племени, убедившись, что и другие индейцы, похоже, ладят с этими бледнолицыми, бородатыми незнакомцами, она решилась глянуть на высокого, разодетого мужчину, что стоял перед ней. Колон одобряюще улыбнулся, что-то ласково сказал, хотя она не понимала ни слова. Постепенно страх покинул её, она села, огляделась. Теперь её не пугали даже заросшие чёрным волосом мужчины, стоявшие вокруг. Её уговорили пройти с Колоном и лукаянцем-переводчиком в адмиральскую каюту. Там Колон угостил её хлебом и мёдом. Пока она ела, её большие тёмные глаза изумлённо оглядывали каюту. Лукаянец, сидя на сундучке, заверил её, что адмирал позволит ей незамедлительно вернуться на берег.