Медленно, со многими остановками, ползла процессия под уже невыносимо жарким андалузским солнцем, среди запрудившей улицы толпы. Наконец, замкнув круг, авангард колонны достиг Калья де Альмодовара, где в специально сооружённом павильоне дожидалась королева придворные дамы.

Прошло полных три часа, прежде чем вся процессия втянулась в Апельсиновый двор и кафедральном соборе началась торжественная служба.

Эти три часа венецианские агенты использовали весьма продуктивно.

Мастерская Бенсабата как и все другие лавчонки и магазинчики, закрылась по случаю великого праздника. Но ворота во двор портной не запер, а на улице не было ни души, поскольку все ушли на торжества. Так что Галлино и Рокка проникли во двор незамеченными.

Они поднялись по лестнице, и предусмотрительный Рокка достал из кармана связку ключей. С шестой попытки ключ повернулся в замке, и дверь распахнулась.

Обыск не занял много времени. Их внимание сразу же привлёк запертый сундучок, стоявший под окном. Рокка уже собирался взломать замок, поскольку не смог подобрать ключ, но более опытный в таких делах Галлино остановил его. Ему не хотелось оставлять явных следов. С помощью Рокки он перевернул сундучок и осмотрел дно. Как он и предполагал, оно представляло собой несколько тонких планок, прибитых к массивным боковинам. Действуя кинжалом, как рычагом, он без особых усилий оторвал одну планку. Одно за другим доставал он из сундука какие-то книги, одежду, свитки пергамента и металлическую коробку. Из этой коробки Галлино вынул сложенную большую карту, вычерченную самим Колоном, несколько карт поменьше и, наконец, карту с печатью и подписью Тосканелли и его письмо.

Тонкогубый рот Галлино разошёлся в улыбке.

— Теперь у нас есть всё, что нам нужно.

Остальные карты он положил обратно в жестянку, закрыл её, через щель засунул книги, одежду и жестянку в сундук, установил на место оторванную планку, забил гвозди, и сундук вновь оказался под окном, словно его и не трогали.

Менее чем за полчаса до того, как процессия полностью покинула Мечеть, торжествующие венецианцы уже возвращались к себе.

Едва они поднялись в свою комнату в «Фонда дель Леон», возбуждённые и весёлые, Галлино запер бесценные документы в железный ящик.

— Его светлость может наградить нас годовым жалованьем, — неожиданно рассмеялся он. — Дело сделано, и оказалось, что всё не так уж сложно. А этот болван может теперь повеситься на её подвязках. Если, конечно, не задушит её сам, когда обнаружит пропажу. А нам, пожалуй, надо сматываться, да побыстрее. — Он чуть задумался. — Уедем завтра.

Но Рокка покачал головой.

— Ничего из этого не выйдет. Надо подготовиться к отъезду, нанять лошадей и всё такое. Сегодня вся Кордова гуляет, так что с нами не будут же разговаривать. Да и к чему такая спешка? Мы подождём и узнаем решение, вынесенное докторами Саламанки, чтобы доложить о нём его светлости.

— Какая разница, что они решат? — нетерпеливо возразил Галлино.

— Нам, конечно, разницы нет никакой, но дож, возможно, придерживается иного мнения.

— Задерживаться здесь опасно.

— Так ли? День или два погоды не делают. А его светлость, возможно, одобрит нашу медлительность.

С неохотой Галлино согласился.

— Однако мне не будет покоя, пока мы не поднимемся на борт корабля в Малаге, — признался он.

Из Мечети Колон вышел поздно, после того как собор давно уже покинули последние верующие, и мысли его мгновенно переключились с божественного на греховное. Прямым ходом он направился к Загарте.

Харчевню заполнили гуляющие. Не осталось ни одного свободного места ни во дворе, ни за столиками на галерее, ни в кабинетах. Загарте и его слуги, мужчины и женщины, сбились с ног, ублажая дорогих гостей.

Колон, протиснувшись сквозь заполнившую двор толпу, добрался до лестницы и поднялся в комнату Беатрис, в которой как раз прибиралась её служанка.

Через открытое окно до него долетел голос Беатрис, и ему показалось, что сегодня ей недостаёт привычной живости. Когда же она появилась в комнате, её потускневшие глаза разом зажглись, но потухли, прежде чем Колон склонился над её рукой.

Беатрис отпустила служанку, слабо улыбнулась.

— Немножко устала, вот и всё, — объяснила она, перехватив озабоченный взгляд Колона. — Танцевала сегодня из последних сил.

Колон нежно обнял её.

— Может, тебе больше и не стоит развлекать толпу, — пробурчал он.

— Нет смысла, друг мой, противостоять неизбежному.

— Я же пообещал тебе, что вскорости с этой неизбежностью будет покончено. Как только мои дела пойдут в гору, а ждать осталось недолго, тебе больше не придётся выходить на сцену. Я буду заботиться о тебе.

— Надо ли мне обременять тебя, Кристобаль?

— Надо ли мне любить тебя, Беатрис? Ответь на мой вопрос, и ты получишь ответ на свой. Всё, к чему я стремился, что казалось мне целью, на самом деле не более чем средства, ведущие к цели настоящей. — Он помолчал. — Когда окончилась служба и все ушли, я час или более оставался на коленях, молился в Мечети деве Марии, молился за тебя и за себя; молился, чтобы я наконец смог избавить тебя от всего этого.

На глазах у Беатрис выступили слёзы.

— Помолись за меня сегодня, Беатрис, в уверенности, что, молясь за меня, ты молишься за себя.

— Мой дорогой! Мой дорогой! — По щекам её потекли слёзы, о причине которых он даже не подозревал. — Я бы и так помолилась за тебя. Ты всегда будешь в моих молитвах.

— Они придадут мне сил. — И Колон страстно поцеловал её.

Уходил он от Беатрис в превосходном настроении. Он чувствовал, что переполнявшая его энергия сметёт все преграды и победа, несомненно, останется за ним.

Та же уверенность не оставляла Колона и на следующее утро, когда он начал собираться в Алькасар.

Решив одеться понаряднее, он открыл сундук и с удивлением обнаружил, что внутри всё перевёрнуто. Замешательство его длилось недолго, поскольку замок взломан не был. И Колон уже решил, что беспорядок — результат его собственной поспешности, когда он доставал из сундука жестянку с картой Тосканелли. Достал он её и на этот раз, вытащил большую карту, которую намеревался продемонстрировать докторам из Саламанки, Свернул её, перевязал лентой. Потом решил, что следует взять с собой карту и письмо Тосканелли, хотя и не предполагал, что они могут понадобиться. Мгновением позже Колона прошиб пот, потому что ни карты, ни письма он не обнаружил. Он перенёс жестянку к столу, вывалил на него всё её содержимое, перебрал бумаги. Драгоценные документы исчезли.

Колон постоял, не зная, что и делать. Затем вернулся к сундуку, но лихорадочные поиски и тут закончились неудачей.

Оглушённый, он долго стоял над сундуком, прежде чем ему открылась истина: его ограбили. Но как это могло случиться? Замок-то цел. Тем не менее карта пропала, причём пропала в тот самый момент, когда была нужнее всего. В ярости спрашивал он себя, кто, кто мог сделать такое, кто вообще знал, что эта карта у него. Он не говорил об этом никому, кроме Беатрис, но даже сама мысль о том, что она хоть как-то замешана в этом деле, казалась ему кощунственной.

Подозрения его пали на португальцев. Король Жуан знал о существовании карты. Возможно, что ему стало известно об обращении Колона к владыкам Испании. Не испугался ли он, что предложение, которое он отверг, будет принято, а в выигрыше останется сопредельное государство? Не мог ли он послать агентов, чтобы выкрасть карту и таким образом лишить Колона самого веского аргумента?

Он много натерпелся от короля Португалии. Но и подумать не мог, что тот решится на кражу, ибо карту эту он сам раскрывал не один раз.

Медленно, очень медленно приходил в себя Колон. Ему нанесли жестокий удар. Но постепенно мысли его потекли в другом направлении. О чём, в конце концов, тут волноваться? Документы Тосканелли лишь подтверждали его собственные выводы. Выводы эти обосновывались на фактическом материале, собранном до того, как он обратился за консультацией к Тосканелли. И именно эти данные, не оставляющие ни йоты сомнения, могли убедить любую комиссию.