Корабль затих лишь в предрассветные часы. Колон вышел на шканцы, когда один из юнг тушил на юте фонарь.

Он рассчитывал увидеть обетованную землю, но его ждало жестокое разочарование. К горлу подкатила тошнота, он пошатнулся, схватился за поручень. Горизонт был пуст. Облачные массы, принятые за побережье, растаяли в ночи. Сипанго ещё предстояло найти.

После того как прошёл шок разочарования, Колона охватила злость. Теперь он корил себя за то, что согласился изменить курс. Быстрыми шагами направился он к рулевому. Отстранив его, он взялся за румпель и не выпускал его, пока нос каравеллы не повернулся к западу.

— Идём этим курсом, — коротко приказал он остолбеневшему матросу.

Только подымаясь на шканцы, Колон обратил внимание на сильную качку. Ветер стих, паруса обвисли. Оглядев небо, он весь подобрался, увидев поднимающиеся с горизонта чёрные облака. Его громкие крики разбудили спящих на шкафуте. Те, кто вскакивал, получали чёткие приказы.

— Убавить паруса. Быстро! Пошевеливайтесь. Взять на гитовы паруса бизани. Близится шторм!

Качка усиливалась с каждой минутой, волны поднимались всё выше. Но его внимание вновь привлёк шкафут. Ирес вскочил на комингс люка и вещал с него, как с трибуны.

— Идиоты! Бедные обманутые идиоты! Земля исчезла. Её и не было. Мы видели мираж. Мы плыли к фата-моргане. Вот куда завёл нас этот дон Кристобаль. Идиоты! Земли нет. И не будет, если плыть в том же направлении. Этому надо положить конец. Пора поворачивать назад.

Матросы оглядывали пустой горизонт. Разочарование медленно перешло в злость и ярость. Радужные надежды обратились в прах. Дюжина наиболее отчаянных под предводительством Иреса, двинулась на корму, чтобы завладеть румпелем. Колон встретил их у трапа, вооружённый кофель-нагелем.

— Назад крысы! — прогремел он. — Назад!

Но Ирес, ослеплённый яростью, гордый тем, что стал главарём мятежников, рванулся вперёд, на несколько шагов опережая остальных.

Колон махнул кофель-нагелем, и ирландец с разбитой головой покатился по палубе, остановив следовавших за ним. А мгновением позже подоспевшие Аранда, Коса, Брито, цирюльник-хирург, стюард и ещё два-три офицера атаковали мятежников сзади.

— Разойдитесь, собаки! Дорогу! — орал Аранда, щедро раздавая тумаки. — Дорогу!

Мятежники сдаваться не собирались. Колон ударом кофель-нагеля сломал руку Гомесу, в которой тот зажал нож, уложил ещё одного из нападавших. Постепенно в драку втянулась вся команда, на той или другой стороне. Мятежников, однако, было больше, и Колон чувствовал, что те берут верх. Он дрался, как лев, отражая и нанося удары.

Аранда с его людьми не смог пробиться к адмиралу. Наоборот, его оттеснили на бак, и Колон на какое-то время остался один на один с нападавшими. Но затем подоспели Хименес, Санчес и ещё четверо обедневших дворян, отправившихся в Индии за золотом. Они-то прекрасно понимали: случись что с Колоном, несдобровать им всем. Мечами они проложили путь к адмиралу, окружили его плотной стеной. Один из них рухнул от удара веслом, но нападавший матрос тут же поплатился за это своей жизнью, ибо Хименес проткнул его мечом.

Колон швырнул кофель-нагель в мятежников, а сам подхватил с палубы меч упавшего дворянина. Схватка разгорелась с новой силой, и никто не замечал всё усиливающейся качки.

Но внезапно корма «Санта-Марии» поднялась столь высоко, что нос ушёл под воду, а волна прокатила по шкафуту, сбивая людей с ног, нападавших и защищающихся, таща их за собой к бортам, к переборкам бака. Колон удержался на ногах, успев схватиться за поручень трапа, остался один на пустой, вздыбленной палубе. А в следующее мгновение нос резко пошёл вверх и человеческая лавина покатилась по корме.

Она погребла бы Колона под собой, если б тот не успел взбежать по трапу.

Но тут порыв ветра, пойманный гротом, выпрямил каравеллу, и Колон, опытный мореплаватель, в несколько секунд оценил ситуацию.

Волны становились всё выше. Чёрные облака затянули полнеба, поглотив солнце. Держась за поручень одной рукой, сжимая меч в другой, Колон крикнул: «Слушать меня! Всем, кому дорога жизнь!»

Морская вода охладила самые буйные головы, все они поняли, что каравелла в смертельной опасности. И взгляды их устремились к человеку на трапе, которого они только что хотели уничтожить. А решительный вид Колона внушал мысль, что только он может спасти и каравеллу, и команду. И теперь его короткие, ясные приказы выполнялись мгновенно.

— Укоротить паруса! — И матросы, забыв про синяки, ссадины, раны, подстёгиваемые паникой, бросились к мачтам. — Хасинто! — Крикнул он боцману. — Четверых на бизань. Взять паруса на гитовы. Остальные, задраить все люки. Коса, зарифить фок. Оставить только трисель, убрать остальные паруса!

Вновь через плечо глянул он на чёрный, с металлическим отливом горизонт.

— Поторапливайтесь! Поторапливайтесь, если хотите жить.

Колон мог бы их и не подгонять. Настоящие матросы, в минуту смертельной опасности они и думать забыли о мятеже. Им и раньше случалось попадать в жестокие шторма. И они знали, что капитан, знающий своё дело, убережёт их от беды. Не обращая внимания на качку, лезли они на мачты, и скоро реи «Санта-Марии» оголились. А дворяне, только что храбро сражавшиеся, стояли на баке с побледневшими лицами, ибо им-то казалось, что любой шторм неминуемо кончается кораблекрушением. В битве с природой они чувствовали себя совершенно беспомощными.

И своим следующим приказом Колон поручил Аранде отвести их на кубрик, где они были бы в безопасности и не мешались бы под ногами.

За кормой появилась стремительно приближающаяся белая линия бурунов. Шторм накатывал на «Санта-Марию». И первый его вал ударил в корму, едва последние матросы спустились с мачты. «Санта-Мария» ушла носом в воду, затем выпрямилась и затряслась, как собака, вылезшая из реки.

Колон отдавал команды, стоя на шканцах. Коса, с рваной раной на голове, полученной в схватке, сошёл с бака и нетвёрдой походкой направился к корме.

Шторм неумолимо приближался, молнии то и дело пронзали чёрные тучи. Хлынул тропический ливень, вздымая фонтаны у водопротоков палубы. Протестующе стонало дерево, скрипели натянутые канаты, дребезжали блоки.

По правому борту сквозь пелену дождя виднелись силуэты «Пинты» и «Ниньи», также с голыми мачтами. Размерами в два и более раза меньше флагмана, они были более устойчивыми, податливыми в управлении и под уверенной рукой Пинсонов противостояли урагану лучше «Санта-Марии». Но и Колон, восстановив контроль над командой, чувствовал себя уверенно, не сомневаясь, что из схватки с океаном он тоже выйдет победителем.

Колон спустился по трапу, крепко держась за поручень, подхватил под руку Косу, позвал хирурга, чтобы тот перевязал штурману голову, распорядился подтянуть вдоль шкафута спасательный конец, велел Аранде поддерживать порядок на баке, принял решение удвоить число рулевых на каждой вахте. Но море было столь бурным, что он не мог полностью довериться никому из рулевых, а мгновенное замешательство последних или просто неловкое движение могли привести к катастрофе. Поэтому он сам встал у румпеля, чтобы держать нос «Санта-Марии» против ветра и поворачивать руль при его перемене.

Только теперь, когда были приняты все возможные меры предосторожности, Колон понял, что шторм этот, немилосердно бросающий маленькое судёнышко с гребня волны в глубокую впадину и поднимающий обратно, чтобы снова сбросить вниз, не что иное, как божественное вмешательство, спасшее его от другой смертельной опасности. Если б не водяной вал, едва не поставивший каравеллу на попа, его судьба была бы решена. Мятежники, числом превосходящие тех, кому достало ума стать на его сторону, наверняка одержали бы верх. Колон, конечно, мог остаться в живых, но о плавании к Индиям пришлось бы забыть.

В этот час, более чем когда-либо, видел он себя оружием в руке Божьей, о чём не побоялся сказать докторам из Саламанки. Этот шквал, спасший ему жизнь, был не чем иным, как знаком Его благоволения. Буйство природы напомнило мерзавцам об их бессмертных душах и заставило воззвать к милосердию, молить о прощении.