Это был тонкий ход. Колону удалось напугать Пинсона, ясно дав понять, что другого случая отправиться за моря может и не представиться. И принимать решение необходимо тотчас же, не откладывая до лучших времён.

Пинсон огладил бороду.

— И какой, по-вашему, будет восьмая доля добычи?

Тут уж улыбнулся Колон, пожал плечами.

— И вы меня спрашиваете? Должно ли мне объяснять вам, что мы найдём или ничего, или несметные богатства. А я уверен в своей правоте, как, похоже, в вы, сеньор Пинсон.

Мартин Алонсо забрал бороду в кулак, погрузившись в раздумье.

— Тут надо всё взвесить, — изрёк наконец он. — Мы ещё поговорим об этом. Скорее всего завтра. — А затем добавил, что спросит кое-кого из моряков Палоса, поплывут ли они с ним, чтобы проверить, пользуется ли он достаточным влиянием, и с тем откланялся.

— Я думаю, — удовлетворённо заметил фрей Хуан, когда они с Колоном остались вдвоём, — что вашим трудностям пришёл конец и он примет решение присоединиться к вам.

— А мне кажется, что он давно всё решил, до того, как заявился сюда. Даже до того, как создал те самые трудности, которые теперь исчезнут сами собой.

И фрей Хуан, ужаснувшись, пожурил Колона за чрезмерную подозрительность к человеку, который от всей души стремился ему помочь.

При всём своём добром отношении к людям в дальнейшем приор Ла Рабиды, пусть с неохотой, не смог не признать, что Колон не ошибся, подозревая в коварстве богатого судовладельца.

Мартин Алонсо прибыл на следующий день, чтобы подписать контракт. Не один, а с братьями Висенте и Франсиско. Оба они также решили отправиться в Индии и уверенно заявили, что поддержка семьи Пинсонов, самой влиятельной в Палосе, поможет смести все преграды, включая и суеверия, мешающие отплытию.

По заключении сделки ситуация начала меняться разительно. Энергия Мартина Алонсо разбудила дремавшего алькальда и его коррехидоров. Очнувшись от летаргии, они рьяно приступили к исполнению королевского указа, и в несколько дней Колон получил два корабля в добавление к «Пинте», каравелле Пинсона, его доле в экспедиции.

Тут же началась работа по снаряжению и комплектованию команд, и Аранде уже не приходилось мотаться от одной портовой таверны к другой в поисках рекрутов. Словно магический ветер прошелестел над Палосом. Там, где прежде его встречали насмешками, моряки чуть ли не дрались за право плыть на каравеллах Колона. Аранда уже мог набрать самых лучших. С течением времени энтузиазм потух. Женщины Палоса, похоже, не хотели отпускать мужей в столь опасный вояж. Приток в контору Аранды поубавился. Кое-кто из завербованных как сквозь землю провалились. Но всё-таки он набрал девяносто мужественных парней, сколько и требовалось для укомплектования команд каравелл, и все они приняли участие в завершении подготовки экспедиции.

Васко Аранда, получивший важный пост главного альгасила экспедиции, в июле вновь отбыл в Санта-Фе, доложить о достигнутом и отвезти ко двору маленького Диего Колона, чтобы тот мог приступить к исполнению пажеских обязанностей.

День отплытия стремительно приближался. Флагманом эскадры Колон выбрал самую большую, крутобокую, даже бочкообразную трёхмачтовую каравеллу водоизмещением порядка двухсот тонн, длиной девяносто футов, построенную для торговли с Фландрией. Называлась она «Мария галанте». Чрезмерно высокие нос и корма указывали на её малую остойчивость. Судно не предназначалось для плавания в бурных водах, но Колона прельстили размеры каравеллы.

Фривольное её название он нашёл безвкусным, но, решив переименовать корабль, колебался между любовью земной и небесной, между обожанием девы Марии и страстью к Беатрис. Он тянул и тянул, моля Богородицу простить его колебания, проявить милосердие к человеку с разбитым сердцем. Велико было желание дать каравелле имя любимой женщины, которую он считал потерянной для себя, образ которой преследовал его. Но в итоге набожность восторжествовала: Колон решил, что в неведомое покойнее плыть под сенью святого имени и, следовательно, под защитой небожительницы. Более того, он пришёл к выводу, что и Беатрис одобрила бы его выбор. В результате «Мария галанте» стала «Санта-Марией».

Думая о названии для своей каравеллы. Колон не забывал следить за снаряжением экспедиции. На борт доставили бомбарды и фальконеты, их каменные и железные ядра служили судну балластом. В трюм загружались бочки с солониной, рыба, копчёное мясо, сыр, фасоль, мешки с мукой, лук, оливки, вино, растительное масло. Рядом ложились паруса, канаты, глыбы вара, а также прочее, прочее, прочее — всё необходимое в дальнем плавании, которое могло продолжаться более шести месяцев.

Закупкой припасов ведали главным образом Пинсоны. Сами мореходы, они знали, во-первых, что искать, во-вторых, где, так как имели обширные торговые связи. Пригодились и знания Колона касательно того, чем расплачивались португальцы за приобретённые золото и слоновую кость в Африке. Он позаботился о том, чтобы на борту оказалось достаточно стеклянных бус, колокольчиков, зеркалец и других безделушек.

К концу июля осталось взять только воду. Подготовка к выходу в море завершилась.

Мартин Алонсо получил под свою команду «Пинту», каравеллу длиной в сорок пять футов, в два раза короче «Санта-Марии», с единственной мачтой на корме, но с благородными обводками, говорившими о её быстроходности. Штурманом на «Пинте» плыл брат Мартина Алонсо — Франсиско. Как и «Санта-Мария», «Пинта» имела прямое парусное вооружение, в то время как «Нинья» — третья, самая маленькая каравелла эскадры — шла под латинскими парусами, к которым Колон относился настороженно. Командовал «Ниньей» Висенте Пинсон.

Что же касается матросов, то наиболее опытные и проверенные оказались на кораблях Пинсонов. Они раньше плавали под их началом, и Мартин Алонсо и Висенте, естественно, затребовали их к себе. «Санта-Марии» повезло меньше. Её команду составляли не только менее опытные матросы, но и те преступники, что решились отправиться в плавание ради свободы. Колона, однако, это не смущало. Он полагал, что бывшие преступники, привыкшие к суровой тюремной жизни, лучше выдержат предстоящие испытания. Что же до их неуправляемости, адмирал верил, что сможет удержать их в руках.

Помимо матросов, в последний момент к экспедиции присоединились несколько искателей приключений, так что всего на борт каравеллы готовились подняться сто двадцать человек. Среди них были два цирюльника-хирурга, переводчик, моран по фамилии Торрес, в совершенстве знавший еврейский, греческий и арабский языки, который мог оказаться весьма полезным на Сипанго. Взял с собой Колон и письмо владык Испании великому хану, на случай, что он доберётся до дальних земель, о которых упоминал Марко Поло.

К вечеру последнего дня июля в Палос прибыла кавалькада, которую редко видели в этой обители моряков и торговцев.

С приближением дня отплытия эскадры грусть и тоска опустились на Палос. Дурные предчувствия мучили тех, чьи мужья, отцы, сыновья отправлялись в дальний путь. Те же семьи, кого миновала чаша сия, сочувствовали отплывающим, из лучших побуждений пересказывали циркулирующие по городу слухи, все, как один, предрекавшие гибель отважным путешественникам. Из этого уныния и вырвал Палос прибывший в сопровождении великолепной свиты высокопоставленный гость. Известие о том, что сам казначей Арагона, дон Луис де Сантанхель, специально приехал в Палос, чтобы передать дону Кристобалю пожелания удачи от их величеств, в мгновение ока облетело город, и его жители высыпали на улицу.

Казначей въехал в Палос на белом арабском скакуне, дородный, важный, в камзоле из дорогой парчи, отороченном серебристым мехом. На его груди блестела золотая цепь с такими крупными звеньями, что одного из них хватило бы любому моряку Палоса на всю жизнь. Казначея сопровождали вооружённые всадники, в панцирях и шлемах, Васко Аранда и королевский нотариус, Эскобедо, также отправляющийся в плавание.