Кавалькада, не останавливаясь, проследовала через город и скрылась в сосновом лесу, за которым белел монастырь Ла Рабида.

Колона в монастыре не было. Он находился на борту «Санта-Марии» в своей каюте, куда перенёс в тот день свои личные вещи. Сойдя на берег, он узнал о прибытии Сантанхеля и поспешил в Ла Рабиду. И едва миновав ворота, столкнулся с казначеем, который обнял его и крепко прижал к груди.

— Дон Луис! — радостно воскликнул Колон, но в глазах его появилась тревога. Он побледнел, отступил на шаг. — Что привело вас в Палос?

— Неужели вы полагали, что я отпущу вас в столь долгий вояж, не пожелав удачи? Всё-таки я внёс, пусть и малую, лепту в осуществление этой, не побоюсь сказать, великой экспедиции.

— Малую? Если б не эта малость, я сидел бы сейчас у разбитого корыта, — ответил Колон, а после паузы добавил: — Но… это всё?

— Всё? — изумился казначей. — А чего недостаёт? Или вы недовольны моим приездом?

— О чём вы говорите? — запротестовал Колон и тут же тяжело вздохнул, бессильно махнув рукой. — Вы же всё видите сами, дон Луис. Дело не в том, что я не рад встрече с вами. Но ваш приезд породил во мне надежду. Простите меня. Причины на то не было. Я истово молился о том, что услышу о Беатрис до отплытия. И увидев вас, решил, что вы принесли мне желанную весть — Беатрис найдена.

Сантанхель печально покачал головой.

— Ах, сын мой, если б её нашли, я бы привёз вам не известие об этом, а её самое. И не думайте, что я забыл о ней. Я виделся в Кордове с доном Ксавьером и попросил его продолжить поиски. Мы обязательно найдём её.

Эти слова Колон воспринял как попытку успокоить его. Вновь тяжело вздохнул и поспешил изменить тему разговора. Но позднее, когда монастырь уже спал, а они вдвоём сидели в келье Колона, вновь вернулся к тому, что более всего заботило его.

— Вы были мне таким добрым другом, дон Луис, и так много сделали для меня, что я решусь обратиться к вам ещё с одной просьбой. Если Беатрис найдут, дайте ей знать о моих чувствах к ней, заверьте её, что я раскаиваюсь в своём столь торопливом суждении. И если экспедиция завершится успешно, а я погибну, позаботьтесь о том, чтобы она получила долю из наследства Диего. Я хотел бы, чтобы она относилась к нему, как к собственному сыну. я надеюсь, он найдёт в Беатрис любящую мать. Всё это я изложил в письме, по существу, в завещании. Оставляю его вам, дон Луис, если вы возьмёте на себя эту ношу.

— Положитесь на меня, — заверил его Сантанхель. — И не сомневайтесь, мы продолжим поиски, так что, возможно, по возвращении она будет ждать вас.

Два дня спустя, в четверг, эскадра Колона отплыла к Индии.

В ночь со среды на четверг фрей Хуан исповедовал Колона, и ещё до рассвета адмирал, сопровождаемый Арандой, отправился в Палос, уже проснувшийся, со светящимися окнами домов, чтобы выслушать мессу и принять своё причастие вместе с остальными моряками в церкви святого Георгия.

На молу собралась толпа женщин и детей, провожавших в дальнее плавание мужей и отцов. Колона они встретили недружелюбными взглядами, но воздержались от проклятий, резонно полагая, что слова их рикошетом могут задеть и тех, чьи шансы на возвращение зависели от мастерства и мужества адмирала.

Когда же солнце выкатилось из-за холмов Альмонте, Колон сошёл в ожидающую его шлюпку, которая понеслась к «Санта-Марии», покачивающейся на волнах рядом с другими кораблями эскадры, от моря их отделяла песчаная коса Солтрес.

С высокого юта отдал Колон первую команду. Трубач поднёс к губам трубу и проиграл сигнал отплытия. Пронзительно заверещал боцманский свисток, звякнула якорная цепь, поползла вверх, и из воды вынырнул якорь.

Заскрипели блоки, развёрнутые паруса на мгновение повисли, а затем надулись, поймав утренний бриз, и «Санта-Мария» заскользила по водной глади.

Громады парусов белели над её чёрным корпусом на носовой и кормовой мачтах. Папский крест украшал фок «Санта-Марии», мальтийский — квадратный грот. Флаг Фердинанда и Изабеллы — золотой с красным, с замками и львами — реял на грот-мачте выше распятия. Вымпел Колона был поднят на бизань-мачте.

Сгрудившиеся на шкафуте искатели приключений в городских костюмах и босоногие матросы в рубахах и панталонах молчали в благоговейном трепете. Многие из них только сейчас осознали, что отправились в неведомое, на поиски земель, существовавших лишь в воображении этого высокого мечтателя, стоящего на юте. Каравелла набирала ход, и скоро до неё перестали доноситься крики провожающих.

«Пинта» и «Нинья» следовали за «Санта-Марией», поравнявшейся с монастырём Ла Рабида. Колон подошёл к борту. На фоне утреннего неба, в золотых лучах солнца он ясно видел у белого здания монастыря фигурки Сантанхеля и фрея Хуана — двух людей, более чем кто-либо в Испании поспособствовавших тому, чтобы экспедиция в Индии стала явью.

Колон поднял руку, приветствуя добрых друзей. Сантанхель в ответ помахал беретом, фрей Хуан — шарфом; до корабля долетел колокольный звон.

Колон не сводил глаз с казначея и приора, пока каравелла не обогнула мыс и обе фигурки, ставшие совсем крошечными, не скрылись из виду. Усилились качка, ибо «Санта-Мария» вышла из-под прикрытия песчаной косы в открытое море. Колон спустился на шканцы, где собрались его офицеры, посовещался с Хуаном де ла Коса, невысоким, широкоплечим, со светлыми волосами и добродушным веснушчатым лицом. Де ла Коса был совладетелем «Санта-Марии», а в плавание отправился штурманом. Был выбран южный курс, назначенный вахтенным, и адмирал удалился в свою каюту, которой на долгие месяцы предстояло стать его домом. Кровать за красным пологом, маленький столик, стул, гладильная доска, пара кресел с высокими спинками, сундучок да несколько книг на одной полке и астролябии и грандшток на другой составляли всю обстановку. На гладильной доске стояли песочные часы. Переборку напротив украшало изображение девы Марии в бронзовой раме, ранее висевшее в комнате Колона в Кордове.

Большую часть первого дня они плыли на юг, а затем повернули на запад, держа курс на Канарские острова. В каюте дон Кристобаль внёс первые записи в журнал, в котором намеревался подробно излагать все текущие события. Журнал этот преследовал две цели: ознакомить владык Испании с ходом экспедиции и прославить того, кто его вёл. Образец для журнала Колон видел в «Комментариях» Юлия Цезаря. Поэтому современный читатель может понять, сколь высоко он оценивал экспедицию в Индии.

Он преодолел интриги, предательство, зависть людей. Испытания же моря не пугали его. Он полагал, что сумеет удержать в подчинении свою довольно-таки разношёрстную команду, но ему хотелось как можно быстрее миновать Канарские острова, потому что, оказавшись в открытом океане, моряки не могли не осознавать, что их жизнь целиком зависит от капитана корабля. Но на этом этапе он был бессилен остановить людей, если б дурные предчувствия, навеянные слезами расставания в Палосе, привели к требованию немедленно возвращаться в Испанию.

Поэтому он очень встревожился, более, чем этого требовала создавшаяся ситуация, когда на третий день плавания «Пинта», самая быстрая каравелла эскадры, шедшая впереди под громадой белоснежных парусов, внезапно сбавила ход и откатила назад: руль выскочил из гнезда.

Свежий ветер не позволил им прийти на помощь. Но опытному Пинсону она и не потребовалась. Канатом ему удалось закрепить руль и добраться до Гран-Канарии, но крейсерская скорость эскадры существенно упала.

На Гран-Канарию они прибыли в четверг, через неделю после отплытия, и оставались там, пока на «Пинте» не установили новый руль. Колон воспользовался задержкой, чтобы поменять латинские паруса «Ниньи» на квадратные, поскольку первые не позволяли каравелле идти круто по ветру.

Не рискуя отпускать команду на берег, он повёл «Санта-Марию» на остров Гомера под предлогом, что хочет там найти другую каравеллу взамен «Пинты». Не найдя ничего подходящего, вернулся на Гран-Канарию, как раз к завершению ремонтных работ.