— потому что у меня иногда что-то такое вдруг как подкатит к сердцу, что не могу не написать стих в мужском сортире. Достаю элегантненькое золотое зеркальце и привожу себя в порядок. Делаю себе свой маленький Париж. Подпорченный немного кошмарной вонью и како-(в буквальном смысле) — фонией из соседней кабины. Они жрут всю эту колбасню и свинокопчености, истекающие жиром поджарки, всё, чем здесь торгуют, чтобы потом этим же говном и кончить. Еще только шаржик на Грету с подписью «Herman-Transport», это ее должно зацепить. Рядом уже кто-то до меня успел нарисовать прекрасную принцессу со звездочками вместо глаз, с волшебной палочкой, с громадными буферами, слушающую рацию, и подпись: святая Ася от Дальнобойщиков. А я что?! Взяла и себя тоже увековечила рядом со стишком, сильно при этом свой силуэт облагораживая эстетически утонченной голенью, и волосы слегка поправила, потому что встала на стоянке только сегодня, в пять утра, а так уже два дня в рейсе.

Причепурилась, иду в «Макдональдс». Ем за «лучшим русским столом», потому что я реф, то есть аристократия. Сажусь у аквариума. В «Неваде» господствует строгая иерархия, здесь три точки, из которых «Макдональдс» стоит выше остальных, а в нем аквариум, около которого могут сидеть только большие рыбы, то есть рефы: я, Грета, Збышек, Илай и т. д., и еще русские в меховых шапках, которые все время спорят, кто за сколько времени доехал от Амстердама до Москвы. Даже минуты считают. Игра у них такая. Перед «Макдональдсом» есть даже маленький зверинец: павлины, клетки с кроликами.

После рефов в иерархии стоят бочки[16], потому что у них всегда много товару остается «на стенках» и стекает, так что приятель, Лысый, шоколад возит и с каждого рейса литров до сорока шоколада сливает со стенок в обычные пластиковые бутылки из-под минералки, а когда шоколад схватится — самое то, что надо! Обожаю эти бутылки! Срежешь ножом пластик — и пожалуйста — отливка после «Бескидской»[17]. Как шоколадные деды-морозы, только без обмана, не пустые внутри. Ниже в иерархии — сундуки[18], мешки (а пекаэсы по большей части мешки) и скелеты[19] (они возят жилые контейнеры в Германию, понятное дело, что такие контейнеры — пустые, тоже мне груз). Едят из миски взятое из дома или на шмеле перед контейнером сварганят. А когда, например, на пароме спросят про национальность, чтобы не мешать поляков с другими народами, и спросят пекаэса: «Поляк?», он отвечает: «Нет, пекаэс». Ха-ха-ха! А спрашивают, потому что должны сориентироваться и случайно не поместить рефа в одну каюту, например, с тремя скелетами. Потому как западло.

Русские везде поразбросали свои полиэтиленовые сумки-пакеты, набитые разными свитерами, всяким мусором, они чем-то очень озабочены:

— Эй, Марго, знаешь новый указ?

— Что, царские времена вернулись?

— Пока другой. Немцы объявили, что дальнобойщики могут въезжать на их территорию только по четным дням, да и то исключительно с утра до вечера, а ночью нет. А то пробки у них образуются.

— О-хо-хо, вот плечевым работы прибавится!

Откусываю от булки.

— Сами себе этот указ и продавили, — говорю я с полным ртом.

— Ну да, у немецких властей через постель продавили.

Они такие особые охранные периоды называют «эльдорадо». Тысячи фур день и ночь торчат в приграничной колейке[20] и не могут ехать. Мужики друг друга поливают из ведра перед машиной, грязная мыльная вода течет по асфальту, кто-то готовит еду в полевых условиях. Почти раздетые, весело, как на кемпинге. Торгуют по углам, кто что провез. Только у сундуков ничего нет. Оно и понятно. Пока стоят, режутся в игры всех народов мира, потому что здесь в чистом виде интернационал.

— Сундуки всегда в прогаре.

— Эй, Марго, ты что имеешь против сундуков? Да ты хоть раз полюбила бы сундука!

— Ха-ха! Нет уж, слишком неравный брак! Что бы на это сказали мои родители, которых у меня нет? Эй, Алешка!

— Что?

— Говно! Сам влюбись в пекаэса, ха-ха-ха, в скелет-минет. А этот указ, он что, и рефов тоже касается?

— Нет, моя королева, не касается! Мы — единственные, кто едет! Ноль пробок.

— Ну теперь нас по-настоящему возненавидят.

— Кто?

— Ну как кто? Сундуки. Будут говорить, что рефы зазнались.

— А ты знаешь, что Хромая умерла? Отсасывала…

— Умерла? Как умерла? Да я неделю назад ее видела!

— В газетах даже писали, кто бы мог подумать. По пьяни или как, короче, попала под поезд, нашли на железнодорожной насыпи во Вроцлаве, черт ее знает, как она туда попала, убийство с целью ограбления исключено, вся дневная выручка осталась при ней.

— А что она делала во Вроцлаве на насыпи? Там дальнобойщики около «Новотеля» останавливаются и под «Каргиллом»[21], ну а на насыпи-то что ей делать?

— А хрен его знает. Говорят, что это черт ее убил, потому как на груди у нее была вертикальная отметина, точно когтем кто провел. А насыпь… Так там внизу одни порношопы и бордели. Может, на работу устроиться хотела?

Смотрю через стекло — в зверинце паника! Павлины грозно расправляют хвосты и готовятся к атаке, петухи топорщат красные гребешки. Кролики со страху сыплют горохом, рыбки в аквариуме мельтешат и ищут выхода к морю.

— О боже, парни, загородите меня! Грета надвигается! Дайте мне скорее какую-нибудь газету!

Грета! Она не идет, а именно что надвигается, как буря. Мечет громы и молнии во все стороны. В маечке с надписью «Herman-Transport». Ну и прекрасную же тебе, Грета, шеф блузочку справил. Она тащит большую коробку, как от телевизора. Вижу это через стеклянные стены. Подходит к грустному клоуну, сидящему перед «Макдональдсом». Нежно щелкает его по шапке, кладет на его колени коробку и говорит ему по-немецки: «Сторожи!» Двери открываются автоматически. Хоть лучше было бы, чтобы их как раз заклинило. Грета бросает рядом с нами бейсболку с надписью «Chicago Bulls» и направляется к кассе заказывать. На дармовой талон, потому что заправилась под завязку. Двойная порция картошки фри, большой стакан колы, мегаведерко всего, мороженое «МакФлурри», чизбургер-хуизбургер и большой Фиг-в-Тесте. И добавку. Gross[22]. Чего добавить? Всего! Долго мне еще ждать?

Грета — это легенда. Ездит на вэне, разрисованном голыми бабами в недвузначных позах, по той же самой дорожке, что и я. Если сюда подгребла, если уж тут объявилась, будет у меня болтаться под ногами весь этот левый рейс. Надо будет ее потерять из виду!

Немка из бывшей ГДР. Гроза дорог со сломанным носом. Толстая. Я всегда аккуратненько избегаю ее, особенно когда она за рулем. Когда Грета в канале и ругается, как старый боцман, по-немецки, я переключаюсь на другую волну. Я выследила, что она останавливается в Польше и ходит на плечевых. Особенно в деревне с многозначительным названием Ядвига. Там есть объезд и так называемый «пятак», то есть место особенно плотного скопления плечевых. Вэн Греты легко узнать по красной надписи «„Herman-Transport“ aus Leipzig».

Раз даже, дело было под Гамбургом, эта бессовестная Грета дошла до того, что попыталась кадрить меня в «KFC» («ты моя королева!»), но я отрезала: я реф («Ich bin Kuhlwagen, Greta»), a это на языке дальнобойщиков означает: «Отвали, нет у меня времени, не то все у меня разморозится и испортится». К тому же, сто процентов гарантии, Грета много раз (повторяю: много раз) была любовницей Хромой. Я знаю это точно от Цыцы, который подглядывал за ними. Тоже мне зрелище — одна другой краше. А Цыца-то — извращенец, боже мой!