Сидел я в этом самом домике несколько недель — скука смертная. Человек практически сломан. Никто не был самим собой, каждый пытался что-то доказывать. Сценаристы мне постоянно говорили через суфлера, что рейтинг передачи падает, мой тоже.

— У тебя, Вальдек, тоже падает. Сделай ресет, сделай рестарт, вбрифуйся, иначе ты перестанешь быть ин-чардж. Надо что-то сделать, к примеру, поиметь какую-нибудь девицу под душем…

Не мог я, к сожалению, пронести свою любимую пасту на эту территорию.

И еще: в одиннадцать вечера каждый должен был уже лежать у себя в койке, микропорт выключить и аккуратненько положить на ночной столик (если плохо положишь — штраф десять тысяч!) и делать вид, что спит. А если, допустим, ночью отлить захочется, пожалуйста, иди отливай, только снова включай микропорт. Сценаристы голосом Большого Брата желали нам спокойной ночи, и свет автоматически выключался, ни дать, ни взять «Полет над гнездом кукушки». Тогда нас теряли из виду, и в нас пробуждалось безумие. Все друг с другом факались, пронесенные сигареты курили, а уж как орали!

Наконец я придумал: когда все заснут, вскрою себе вены под камерой — в сортире, например, или в ванной, там камеры всегда работали. Даже если они этого не станут показывать, то уж в Интернете на YouTube наверняка можно будет скачать… а может, и на фильмец у наших сценаристов «накапает». Рассчитывал на их пресыщенность, потому что уже и не знали, что делать, уж и гея ввели в игру, но даже ему не удалось расшевелить народ.

В ванной, они ведь хотели острых сцен из ванной. Короче, оделся я поприличнее, причесался, припудрился, элегантным движением руки разбил стакан и — вжик! — по жилам. Риска никакого не было, потому что меня тотчас бы откачали, сценаристы по ста мониторам в аппаратной это видели. Но, должно быть, все им было до фени, потому что не спешили они с помощью, должно быть, ждали, чтобы шокирующего материала набралось побольше, даже пришлось сказать им в микропорт: «Да небось уж хватит, пацаны!»

Мне резко поплохело. Потом, помню, вбежала Лаура и заголосила: «Бли-и-и-н! Вальдек покоцался, в жмурки сыграл, блин! Я отсюда сматываюсь! Всех нас так кончат! Сами в своем блокзаебастере играйте!» Одно только и успел подумать: вот выпустят меня, на следующий же день вокруг соберутся журналисты всего мира и я смогу спокойно начать петь. Подумал и потерял сознание.

Не было больше преград для моей карьеры. Откачали меня. Дом закрыли, ликвидировали, всех его жителей передали под наблюдение психологов. Это было где-то в поле, на пустыре, in the middle of nowhere[85], но перед ним стояли толпы, как на стадионе перед решающим матчем. Подъехала за мной тачка, новенькая, только из салона, я приспустил стекло, и они все вкладывали персты свои в разверзшееся пространство, дабы прикоснуться ко мне. Не is alive[86]! Жив их любимый Вальдек Мандаринка, а в Интернете написали, что умер, что он гей и из-за любви к какому-то там Петреку вскрыл себе вены. На Пудельке[87] дали опровержение. Охранники стерегли, чтобы меня толпа не растерзала, а шофер Крушина все давил на клаксон, чтобы дали проехать. Толпа не желала расступаться, как это в свое время сделало Красное море, а наше море замерзло, и мы попали в ледовый плен.

Ладно. Теперь самое время закурить и как можно быстрее обдумать, как все это использовать, чтобы не просыпалось песком сквозь пальцы, чтобы пар не ушел в свисток. Петь — не петь, это уже вопрос не первостепенной важности, хороший импресарио как-нибудь все устроит, но прежде всего у меня самого что-то должно постоянно происходить. Я должен или разводиться, или сходиться, или оставаться геем, или умирать. Такого шума, как в эти три дня, мне хватит, и если в эти три дня, да под этот шумок я не сделаю собственную программу на телевидении или не запою, то потом будет совсем трудно. Поэтому я и сказал шоферу: в Варшаву, в «Между Нами», улица Брацка. Вся рука в бинтах, на которые я разные рекламы понавешал, потому что с самого утра мне звонили и к размещению рекламы на медийной руке склоняли, например, логотип «Nike’a», за что пообещали кроссовки, массу других приятных вещей, ну и бабло. Я рукав куртки подвернул, вхожу в «Между». Достаю мобилу, календарь и жду звонка от импресарио. Наконец он позвонил, приехал на такси, и мы сразу решаем, что надо ковать железо пока горячо. И тут все закрутилось!

Я сразу выступил в рекламе нержавеющих ножей в плане, что если чего себе вскрывать-резать, то уж лучше этими ножами, такие они острые. Потом мы поехали на одну такую фирму по вопросу собственного ток-шоу. Потом на пресс-конференцию. Потом — к мэйджорсам[88] на подписание договора по вопросу диска «I can’t dance». Потом на обед в суши-бар «Рисовые Поля», где мной, не умеющим есть палочками, все восхищались: ах, какой милашка органичненький, рыбу ловит, а есть ее не умеет, ну просто остановкер прямо с остановки! А Лещинский мне предложил мороженое из зеленого чая и японское сливовое вино. И тогда я понял, что шампанское из «Лидля» отодвигается в неопределенное будущее.

Сразу сессия для «Viva!», должны были снимать на остановке, у меня дома. Боже мой! В такой грязи! Я объясняю этой милой женщине, что живу я далеко, что у меня беспорядок, а здесь — высший свет, на соседней странице будет материал о квартире известной модели. Мой быт для показа не годится. Нет, ничего, щебечет она в трубку, поскольку мы нашли самые модные лофты. Лифты? Лофты, это такие оставшиеся после фабрик здания, которые теперь переделывают в модные галереи искусства. Яга Хупало & Томас Вольфф устроили там парикмахерский салон, то на Бураковской, на бывшей кружевной фабрике нашли для меня пустой зал с ржавыми лампами дневного света и обшарпанной кушеткой на колесиках. Я? Да ни за что! Что люди скажут? Что я в больнице живу? Рафал Милях приедет, поснимает, он тоже по-силезски говорит, и вы обязательно найдете с ним общий язык, тем временем в «Между Нами» будет совещание по вопросам костюма и прически. Да, да, вы правы, волосы — самое важное. А мы это, пане Вальдечку, прекрасно знаем, сами это и придумали задолго до вас. Томас Вольфф милейший человек, и такую очаровашку сделает из вашей головки, пальчики оближешь. Потом мы прошвырнулись по разным дорогим шоу-румам (те же магазины, только получше) на Гроховскую, посреди пражской[89] грязи эти магазины получше вырастают, как фиалки на, с позволения сказать, говне, но и они надавали напрокат разных вещей, «DeSquarted» и так далее. Потом в «Сефору» — подбирать к цвету моего лица цвет подкладки, чтобы гармонировало. Потом со стилистками снова на кофе, и всегда — в «Между Нами».

Легко сказать, но пусть тот, кто не знает Варшавы, попадет на Бураковскую, на кружевную фабрику, если даже таксист не знал, где это. Скажу прямо: разочаровало меня это место. Какое-то занюханное, пролетарское. Для меня трэнди это вовсе не когда с потолка свисает голая лампочка, тем более дневного света. Должно быть по крайней мере как в дискотеке «Замковая» в Сувалках, где волшебное настроение создают красные огоньки, где висят картины в золотых рамах… В парикмахерской «Парикмахерская» в Сувалках все покрашено, побелено, а лампочка — под абажуром, красиво. А тут написали «туалет гигиенический», ну кто так пишет?

На разной высоте в этой якобы моей квартире (а в действительности в фабричной развалюхе) поставили какие-то пробирки, а в них и ирис, и лилия, и увядшая роза, на старом столе ботинок и бутылка черного «Johnny Walker’a». А должна бы там быть, по моему разумению, конская подкова, которая у меня в гербе, и паста для подков. Ну, да уж ладно, видать, так у них выглядит быт, которого не было у меня в реалити-шоу, не будет его и в «Viva!». А остановка моя стала подваршавской, потому что снимали мы ее в Анине, ну, так уж выглядит варшавское фотографирование Польши X, Y, Z. Всё для всего снимают в Варшаве, поэтому обычный человек в провинции считает, что именно так выглядит вся Польша, что такие красные трамваи ездят в Быдгощи и в Ольштыне, во Вроцлаве и в Шчебжешине.