И еще вижу: Слиточек лапку свою сладкую вытягивает за бумажником, а какой-то моряк, большой, волосатый и, как Нептун, бородатый, на ручку его наступает, фиксирует ее и сверху грозно глядит. Что было делать?

Я немедленно бросаюсь на более-менее глубокую воду и начинаю жутко кричать, что, дескать, тону! Крик, пузыри, моряк бросается меня спасать, а Утенок — хоть у него на заднице черным по оранжевому написано «СПАСАТЕЛЬ», вместе со всей бандой на раз пакуется после предупредительного свистка Слиточка и ноги в руки! Я как-то легко дала себя спасти, преодолела отвращение при откачивании рот-в-рот, симулировала признаки возвращения к жизни, ногами начала сучить, выплюнула волос из бороды моряка и за ними из-под телес морячка побежала. Не будем ханжами, в спасении с его стороны было хоть немного приятного: я почувствовала, как он возбудился. Убегаю. Посылая глазами иронические знаки, что все это было вроде как игра такая. Быстро сгребаю в кучу свой свитер и юбчонку.

— Во, посмотрите, с ума сошла, как глазами вращает, сто пудов психическая!

— А чё, у спасенного утопленника жизнь уже не та, многие с ума сходят.

И тогда я подаю им мой фирменный знак fuck off, мол, лапы попридержите и отвалите все от меня!

Вереница зверушек в панике бросилась к выходу на променад. Затоптались, заверещали, будто в портки навалили. А с ними Утенок с полотенцем на опаленных солнцем плечах и с дневным наваром в плавках. А за ними как бы вместе, но как бы и сам по себе затрусил подвижный Слиточек Золота, неся неизвестно откуда щит от ветра, а второй рукой, отягощенной сумкой, полной краденых вещей, еще успевал ковырять в веснушчатом носу. Из чего ясно следует, что ненасытность его была столь большой, что и щит от ветра у кого-то из-под носа стибрить не устоял. Тут он побежал, обогнал, в кустиках на дюнах быстренько отлил, а потом снова потелепал. И снова с ними, тоже вроде как вместе, но вроде как и сам по себе, я ковыляю из последних сил, мокрая, замерзшая, мечтая только о лимонаде типа «из пакетика», который пил ребеночек, что передо мной топал. Шишка меж пальцев мне попала, пришлось остановиться, вытряхнуть сандалии и переобуться. Мелированные гэдээровские немцы шныряли на гокартах[68], врезаясь на них в возвращающуюся с пляжа толпу.

Мы остановились на площадке перед входом на мол, где уже играли псевдо-индейцы, знакомцы моих бандитов. Мои снова решили фотографировать, и теперь Утенок тиснул для разнообразия текстик по-немецки, для гэдээровцев. Я на лавочку присела. Индейцы огни позажигали. Я к колбаске, оставленной на бумажной тарелочке, намылилась, но меня собака опередила. За объедками в этих местах охотились не только бесхозные собаки и кошки, но и знаменитые мендзыздройские кабаны. Зажгли вечернюю подсветку. Я не сдержалась, стала подавать Слиточку тайные знаки, в результате чего в конце концов он оказался в единственном для него правильном месте на Земле, то есть рядом со мной, на лавочке, едва переводя дух.

Все пошло как по маслу, потому что химия заиграла между нами, да и он заметил, что я утопленничеством своим в нужный момент помогла ему на пляже. Он первым делом ущипнул меня, так что сразу стало понятно, что между нами скорее всего… да, пожалуй… даже наверняка — любовь. Наши уста уже потянулись друг к другу — а губы у него большие, удивленные миром, накачанные натуральным мальчишечьим коллагеном, — но тут эти бандиты нас окружают и «откуда такая взялась?» спрашивают, в банду принимают и в знакомый пансионат ведут, лимонадом поят, конфетами, мороженым кормят, а я все это ем, не задумываясь о фигуре, Слиточек меня тискает, а сам, как квинтэссенция каникул, пахнет огнем, морем, песком, дюнами и картошкой фри. Ночь жаркая, я курю, пальцы у меня становятся липкими от ликера «Империал» (только для империалистических сук). Во рту сладко-сладко, а на сердце горько. Мороженое у меня из рожка вытекает. Малиновые усы Слиточек с моего лица слизывает.

В местности под названием Злодеево (потому что там самый цвет партаппарата за ворованные деньги дачи себе понастроил, а их знакомый партийный бандит сдавал «freie Zimmer»[69]) я получила клетушку на первом этаже.

Утром появился мой Золотой Слиточек. В красных шортиках, в белой рубашоночке поло, в сандаликах на босу ногу и с выражением лица еще более шельмецким, чем вчера. Трудно нам было сдержать себя в маленькой комнатушке, чтобы не украсть друг у друга хоть поцелуй, потому что химия решила играть ва-банк, то и дело, неся уничтожение, извергался супервулкан, кометы в Землю целились, точно сперматозоиды в яйцеклетку… В общем, нам пора уже было идти, но чем-то на него от меня пахнуло, и чем-то на меня от него повеяло, а может, это я невзначай о что-то такое потерлась, потому что хотела показать ему, как я делаю женщину-змею, и вот тогда: давай, один только поцелуйчик, ну а как поцелуйчик, так он, шельма, ко мне с этой своей мордой, полной белых зубов, с дыханием, короче: пиши пропало! Поглотила нас черная дыра. Я ему только успела шепнуть на ухо:

— Как ты думаешь, есть там какие-нибудь еще цивилизации?

— Нет, только мы, только мы одни!

«Пётрусь, там бяка!» — послышался из коридора голос женщины, вылавливавшей в нашем космосе — хоть никто его сюда не звал — своего ребенка.

— Во всем космосе и только мы одни?

— Только мы, только мы!

Тут наступило продолжительное космическое чмоканье и причмокивание, как будто одна черная дыра смачно поглощала другую.

— Тебя как зовут?

И услышала я будто в каком-то тумане:

— Змея, — после чего провалилась во что-то мягкое и пахнущее огнем, отравой, комета в Землю долбанула и зарылась в ней.

Когда мы выходили, в домике уже никого не было, и Змейка из холодильника продукты других отдыхающих подъедал, кофе для меня заварил, банку пива открыл, сигареты курил. Там, под Щецином, в детском доме сейчас линейка, там столовка, а мы тут (со Змеей) планируем будущие налеты. Есть любовь, есть жратва, есть внеземные цивилизации — есть всё, чего вчера не хватало, и золото блестит под солнцем. Мы молоды, а один из нас даже очень, мы бандиты и бандитки, мы золотые слиточки и женщины-змеи, и нам так хорошо… Мчимся по променаду на гокарте, я веду, он крутит педали, мы целуемся и мчимся. Сталкиваемся с другими гокартами. Разогналась золотая фура солнца, везущая контейнеры со светом с востока на запад по небесной автостраде.

А до любви остался шаг, один-единственный, не больше![70]

Куда идем? Да на базу. А где эта база? Да в лучшем отеле «Дом Рыбака». Ну, ребята, видать, вы с выручкой! А что, мы такие! Входим через парадный вход, кафешка, соцреалистическая мозаика на стене изображает рыбацкую сеть. И вот room number такой-то и такой-то, всё супер. Я просто обалдела, как вошла в номер! Потому что вместо трех симпатичных зверушек, в клубах табачного дыма… Мне показалось, что трех зверушек убили, подстрелили, а их обессиленные трупики свисали, переброшенные через кровать, а в креслах сидели и курили три старых уголовника, очищенные от маскарадных звериных шкурок, в результате чего ставшие как бы помельче, пониже ростом: Лисенок, Тигренок и Мышонок, самый цвет криминальной малины, рецидивисты, фиолетовые точки наколоты в уголках глаз. Это они хорошо придумали, чтобы Утенка миру показывать, потому что, по правде, больше показывать было некого.

Я всплеснула руками:

— Ну, парни, который из вас Мышонок? Или лучше так: сама угадаю!

Начали мне представляться. Лапами своими татуированными, с грибком на ногтях, в томпаковых печатках, ручку мою, считай детскую, пожимали и за мое здоровье стопочки поднимали. Знали, что я вместо того, чтобы осуждать их бандитское ремесло, будучи беглянкой, на их стороне стою.

На головах у них были идиотские гостиничные чепчики, вроде как для того, чтобы волосы не замочить под душем. Но Мышонок в этом сморщенном чепце был похож скорее на волка, успевшего переодеться в бабушку и ждущего Красную Шапочку. Я инстинктивно назвала его «бабушка», все прыснули, и «бабушка» стало его новым погонялом. После чего Мышонок рассказал мне свою историю, грустную и мрачную, полную дождливых дней, в которые не хочется выходить даже из тюрьмы и идти на «малину», и снова воровать. Было в этой истории и убийство. Так что в расчете на одного ребенка (то есть на меня) многовато будет. Вот таким макаром я прибилась к банде бродяг в качестве женщины-змеи, прямо из Бухареста, Парижа и Нью-Йорка приехавшая сюда на гастроли, девушка Змеи, под псевдонимом не слишком оригинальным — «Молодая».