Мы его быстро убеждаем в том, что разница есть, тычем пальцем, обсуждаем. А Эмиль ни с того ни с сего вдруг — бац:

— Отец Марк, а как надо написать на хоругви «Иисус доверяю Тебе» — с запятой или без?

— Без. У святой Фаустины всего-то три класса, может, и было… — Тут Эмиль быстренько послал эсэмэску своей маме: «Спарывай запятую!». — А вы, господа, слышали о Святой Крайней Плоти?

— Чего?

— В свое время Господь наш, Иисус Христос, как и все евреи, был обрезан. И теперь в Интернете скучковалась Секта Почитателей Святой Крайней Плоти, которая этой особой реликвии поклоняется. Они считают, что Господь наш не в Иерусалиме, а у нас, в Лихене погребен, вместе с Матерью Божьей. Даже указывают на поле конкретное место, приблизительно. Потому что там могила была братская, то ли русских, то ли немцев… Так вот, секта эта занимается поисками священной Крайней Плоти, которая, если бы лет через тысячу только нашлась бы, то настоящей реликвией стала. Орден Милиции Пресвятой Девы Марии[75] тоже занимался этим.

Здесь я многозначительно зевнула.

— Тогда я, может, сначала ваше дело утрясу. Ну, что нового? — обратился он к цыганам, которые начали доставать из сумки разные пилюли для спортсменов, американское дерьмо из генетически модифицированной кукурузы из Баффало. Точно продавцы выложили свои образцы на низкую стеклянную полочку. — Так… Креатин у меня есть, НМВ возьму, но только в жидком виде, аминокислотные комплексы, бутылок пять, гейнеров пока не надо, Вальдеку что-нибудь на похудание хорошо бы, на сжигание массы, может, L-карнитин… Чтобы пососать, Вальдек любит сосать. — Тут он сладострастно улыбнулся. Эмиль, чувствую, сильнее меня за локоть сжимает. — А из прогормонов у вас ничего?

— Ашрабахрамаш ничего! На этот раз ничего.

— А то я тут аэробику веду и пилатес, и фитобар, фитнес, брейк-данс, стэп, — стал вдруг объяснять нам, — ну, и по случаю продаю к вящей славе Господней. — И, тише, Эмилю, указывая на меня: — Сильно одержимая? Может, ее это, ну… в смирительную рубашку и в карцер?

— Ой, сильно, сильно… — говорит Эмиль так злорадно, что я его пинаю, и тогда он уточняет: — Но не буйная! — А сам подает ксендзу знак глазами, чтобы не при цыганах, пусть они уйдут, и тогда уж мы наше дело обделаем, потому что деликатное оно. Я на всякий случай еще раз содрогнулась в конвульсии и закатила глаза, но уже не так убедительно, как в первый раз, чтобы «не в смирительную рубашку и не в карцер».

— Ну а как там на стоянке? — Ксендз понизил тон. — Спокойно? Никто не интересовался? Подозрительных движений нет?

— Пока тихо, но новость скоро рванет. Особенно, если сундуки узнают, то в канале всё расскажут, потому что они самые сплетники, — говорю я, хотя меня никто не слушает.

— А как там Дезидер? Всё в прицепе с женщинами по-над озером подле леса?

— Да всё так же! Распутничает.

Таким образом, узнала я, что дрелюшку моего, скорее всего, Дезидером кличут, и что живет он в прицепе «по-над озером подле леса». Однако, придется страсть свою оставить на потом…

Цыгане берут пачку денег и пакуют свои генетические манатки, собирают сумки. Тогда дверь открывается, входит хозяйка, полотенце на голове, и говорит обиженным тоном в никуда, в пространство, что постлала для святого гостя в хибарке, в пристройке.

— А надо вам знать, что сегодня у нас большая суматоха. Постоянно кто-то приходит, кто-то уходит, Вальдек Мандаринка, который в этой деревне родился и на Новый год из Вроцлава прибежал, в смысле… приехал и укрылся под наш святой кров от фоторепортеров, а сегодня эти гады всё разузнали и нас обложили. Говорил я ему, чтобы не шастал по стоянке! Силы копит. В тренажерном зале все время проводит, а то салом оброс. На занятиях «dance» учится танцевать, но, боже мой, как корова на льду… Ну и аэробика со штангой… А ко всему святая, паломничество творящая, нас посещением своим почтила. Только это top secret[76]. Святая Ася от Дальнобойщиков, которая благодаря чудесному выздоровлению с инвалидной коляски встала и отправилась по стране в поисках Голоса, который она в канале услышала и который святым ей показался. В поисках той самой Святой Крайней Плоти, которую ей ангел велел искать. Ее бабушка сообщила в СМИ, хотя сама святая на этот шаг ее не подбивала. Ночует по приходам, где ее встречают с распростертыми объятьями. И каждая парафия[77] заранее знает, что такого-то и такого числа святая посетит их. Хозяйки уже хворост и клецки готовят. А ты что? — обратился он к бабе в полотенце. — А ну марш хворост готовить! Польским языком тебе черным по белому говорю! — Видно, малодружественные отнотения между ними были, потому как она (что было, то было) на него телегу выкатала, что, дескать, на территории прихода когда-то была найдена детская порнография.

— О! Я знаю ее! — кричу я, но меня тут же утихомиривают, будто если человек одержим, так он уж и собственного мнения иметь не может, и каждое слово мое против меня будет обращено. — Знаю ее, она у дальнобойщиков как святая! А еще я знаю ее по голосу, хорошо бы теперь увидеть, как это чудо выглядит.

— Святая завтра с нами обедает.

В этот момент кто-то ломится в дверь, страшные ругательства по-немецки: Доннерветер, Тойфель, Аршлох, сра-та-та-та. Узнаю знакомый бас. Хозяйка вздыхает, воздевает очи, пересиливает нервный тик и, перекрестившись, идет открывать. Я ей подмигиваю, чтобы не открывала, чтобы не говорила, что у них святая Ася, но, будучи одержимой, я лишена права голоса, и все, что ни скажу, они принимают за бред сумасшедшей.

И поэтому на нашей маленькой сценке, освещенной лишь несколькими красными рефлекторами, снова предстает образ корпулентной Черной Греты. Но как она переменилась!.. Платьице как для первого причастия, белая шляпка, слишком маленькая, и сачок для ловли бабочек, искусственные белые косички, а подо всем этим ее толстое свинское тело растатуированное и все в шрамах после драк. Видно, что немцы вчера войну проиграли, во всяком случае, от русских сильно по морде получили. По меньшей мере — Сталинград. И все это нечто в свежих синяках из платьица для первого причастия с любопытством на мир выглядывает.

На ломаном польском объясняет, что она «тугыстка aus Deutschland, дефочка, Madchen, котогая бабошки лофить пошель и дорога потераль, бабушка в лес остался и тепег ее волкен essen…». А сама выглядит при этом как из немецкой порнушки, действие которой разыгрывается в лесу, того и гляди появится волк в тирольской шляпке и отымеет ее. «И мошно ли пегеношеват, schlafen[78]?»

— Дочь моя! — говорит ксендз (а я лопаюсь от смеха! Дочь! Это что-то новое!) — Дочь моя, здесь, за костелом, есть отель «Небраска», там много свободных мест, потому что там Дед деньги отмывает.

Тут зараза делает недоуменное лицо типа: ах, что вы говорите, есть отель!

— Aber Ich geld не имейт, маленький… потеряйст… потерялайст, пипи!

И тут эта зараза из-под тяжеленного века меня замечает. Хочет воскликнуть, точно в оперетте: «О, Марго! Здесь королева!» — но вовремя спохватывается, ничем себя не выдает. Замолкла. Только мне тайные знаки глазами делает, а я — ей, чтобы тихо вела себя.

К сожалению, в этот самый момент ксендз совершил покушение на мою репутацию среди дальнобойщиков:

— А одержимую, пожалуйста, отведите в чуланчик.

И это при Грете. Та лишилась дара речи.

— Одер… Одер… Was?! — Она стала похожей на окаменевшую жену Лота, на толстую Вавилонскую башню, падающую в Пизе.

Эмиль отвел меня в комнатку с весами и кушеткой. Но дверь не закрыл, потому что ее на самом деле не было, а были какие-то свисающие веревки в бусах, так что я все видела.