В полночь в дверь постучала очкастая старая сестра Беата.

— Привезли больного.

Мария Орлаи вскочила и выбежала в коридор.

— Понесли в амбулаторию.

В приемной на диване лежала женщина лет сорока — сорока пяти. На ее лице блестели капельки пота. Время от времени она открывала глаза и смотрела мутным, испуганным взором. От озноба у нее стучали зубы, и она со стоном прикладывала руки к животу.

— На что жалуетесь? — спросила Орлаи и села рядом с женщиной. Она касалась наименее чувствительных мест живота, но от малейшего ее прикосновения к натянутой коже женщина вскрикивала от боли и начинала икать.

— Как ваша фамилия? — спросила Орлаи, продолжая осторожно обследовать больную.

— Ковач, — ответила та, чуть слышно взвизгивая. — Мне сорок пять лет… болит с полудня… но что делать, думала, пройдет, никак не хотела идти сюда, дома четверо малышей, муж на фронте, сама работаю на заводе…

— Потерпите немножко, я сейчас вернусь.

Мария вышла в коридор, отыскала телефон и набрала номер, который ей дал адъюнкт Пайор. В трубке послышался тоненький хохоток какой-то женщины.

— А, Пуби, из больницы спрашивают. Сейчас позову.

— Что им надо? — послышался вместо ответа рычащий голос Пайора.

— Извините, господин адъюнкт, я тут приняла одну больную. Боли в животе, икота, по всей вероятности, непроходимость кишечника.

— Ладно. Посмотрю на утреннем обходе.

И положил трубку.

Мария, словно в оцепенении, стояла в коридоре. Произошла какая-то ошибка, какое-то недоразумение. Наверное, прервали. Она торопливо набрала номер еще раз. Опять женский голос, но теперь уже раздраженный:

— Что вы трезвоните беспрерывно? Разве нельзя хоть один вечер не беспокоить?

Но Пайор все-таки подошел к телефону.

— Извините… я думаю, до утра ждать нельзя.

— Что вы там воображаете из себя… Что за спешка? Она что, ваша родственница? Дайте ей болеутоляющее. Спокойной ночи.

Багровая от гнева, Мария Орлаи положила трубку. Разве она воображала? Конечно, если и у нее будет двадцатилетний стаж, то, возможно, она тоже не испугается аппендицита или случая с подозрением на заворот кишок… возможно, станет равнодушной, возможно, ей доведется видеть множество благополучных исходов без операционного вмешательства, возможно, ничего плохого и не случится, если больной потерпит несколько часов, возможно, у больного вовсе нет таких сильных болей, а он просто охает… На миг, но только на один миг в ее мозгу мелькнула мысль, что она, по сути дела, не отвечает за больных. Доктор Пайор не имел права перепоручать ей дежурство, к тому же она дважды звонила ему по телефону. Но эту мысль она тут же отогнала прочь. И, будто для того, чтобы усилить ее мучения и чувство ответственности, перед глазами внезапно возникла фраза, которую она дважды подчеркнула в учебнике по диагностике внутренних болезней: «При острых болях в брюшной полости судьба больного, как правило, зависит от того врача, который первым осматривал больного».

Она поспешно вернулась в приемную.

Женщина лежала смертельно бледная, стиснув зубы и время от времени вскрикивая. Она дышала быстро, поверхностно, иногда, открыв рот, хрипела и продолжала икать. Когда вошла Мария, женщина подняла взгляд на дверь и посмотрела на врача с мольбой в глазах. Орлаи еще раз тщательно ощупала живот: наибольшая болезненность была в области нисходящей толстой кишки. Да и жалобы женщины подтверждали, что у нее, по всей вероятности, заворот кишок.

В случае непроходимости кишечника операцию откладывать до утра нельзя. Здесь дорог каждый час.

Мария вскочила и снова побежала к телефону. Но, прежде чем набрать номер, спросила у стоявшей возле буфета ночной сестры, как отыскать дежурного хирурга.

Сестра пожала плечами.

— В девятом часу господа врачи уходят ужинать в «Веселую Яму». Но сейчас их там уже нет.

— Я вас спрашиваю о дежурном.

— Он тоже уходит.

— А если случится беда?

— К утру вернется, — ответила сестра тихим, кротким голосом, но по ее скривленным губам и блеснувшим глазам было видно, что она возмущена таким дежурством.

«Рассердится, пускай сердится, он все же обязан распорядиться», — подумала Мария и снова набрала номер доктора Пайора.

— Но, позвольте, это неслыханно!.. Что за комедия? Ей-богу, я вас не понимаю. Неужели так срочно? Ну, тогда оперируйте сами.

И трубку снова повесили.

— Прошу вас, сестра Аннунциата, посмотрите скорее, нет ли в больнице кого-нибудь из хирургов. Если даже спят, поднимите от моего имени.

Сестра Аннунциата старческими, тяжелыми шагами удалилась. Мария пошла к больной и в ожидании возвращения сестры принялась считать пульс.

Через три минуты, показавшиеся Марии вечностью, сестра Аннунциата вернулась.

— Доктор Жилле у себя в кабинете.

— Где его кабинет?

— Здесь, на этаже, за створчатой дверью.

— Спасибо, я пойду за ним.

Доктор Эден Жилле жил в больнице. Перед его комнатой в коридоре стояли два плетеных кресла и круглый столик. Висевшая на дверях медная табличка и почтовый ящик говорили о том, что их владелец обосновался здесь надолго. На стук Марии Орлаи послышался сонный, раздраженный голос:

— Кто там опять, черт возьми?

— Ординатор Мария Орлаи, дежурная терапевтического отделения.

— Что вам нужно?

— Надо оперировать кишечную непроходимость.

— Боже праведный, сейчас?! — возмутился голос.

— Срочно.

В дверях образовалась узенькая щель, а затем появился в пижаме взлохмаченный доктор Жилле.

— Простите, что я вас разбудила, но нужна срочная операция…

— На завтра заняты все операционные столы.

— Не завтра, а сейчас, немедленно.

— Сейчас? Ночью? Вы шутите! Во-первых, я не дежурный, а стало быть, мне нет никакого дела… Во-вторых, примите от меня совет на всю жизнь: никогда не следует волноваться. У больного в восемь часов утра заболит живот, а он в полночь приходит в больницу, потому что у него, видите ли, выдалось свободное время. Или, скажем, во вторник он съел пятнадцать галушек со сливами, а с расстройством желудка идет в воскресенье, пусть возится несчастный дежурный. Больные обычно выдерживают до утра. Дайте ему севенал.

— Прошу вас, господин младший врач, вы хоть посмотрите.

— А что, разве она такая красавица?

— Не шутите, пожалуйста. Сорокапятилетняя работница, мать четырех детей.

— Мать ее была прачкой, а отца пришиб корабельный канат… Если и впредь будете поступать, как велит вам ваше доброе сердце, если… апчхи… извините… — Эден ухватился за нос и громко чихнул. — Еще, чего доброго, простужусь. Простите, но я хочу спать. И очень прошу вас, ложитесь и вы. Могу вас заверить, что больше не открою дверь даже самому господу богу.

Сестра Беата мокрой салфеткой вытирала лицо женщины.

— Ну, как? — спросила вернувшаяся Орлаи.

Сестра махнула рукой.

— Если не сделают операцию, она, бедняжка, до утра не протянет.

«Возьму и сама сделаю операцию», — решила Мария и закусила губу от волнения.

— Послушайте, доктор. А что, если поискать господина Ача, может быть, он еще в больнице. Правда, доктор Ач работает в родильном отделении, но он очень порядочный человек.

— Поищите его, сестра Беата.

Не прошло и двух минут, как сестра Беата вернулась с высоким молодым врачом. Доктор Ишгван Ач представился и тотчас же подошел к больной. Орлаи следила за его быстрыми, уверенными движениями.

— Подозреваю непроходимость кишок, — сказала Мария.

— Правильно подозреваете. Здесь и в рентгене особой нужды нет. С этим тянуть нельзя. Немедленно взять кровь и направить в операционную. Прошу вас, сестра Беата, разбудите, пожалуйста, Фери, пусть подготовят вторую операционную, только тщательно проверьте светомаскировку на окнах. Еще не хватало, чтоб нас тут начали бомбить. А вам, коллега, тоже придется помыть руки, потому что у меня всего один ассистент.

Ассистентом Ача был сын швейцара дядюшки Ведреша.