Ты уже заметил, читатель, что я склонен защищать этих несчастных.

— О друг, будь мягче, — сказал я. — Они помогли тебе в работе, за проезд же они заплатили полностью, как и мы. Молчи, по крайней мере, если не хочешь благодарить их.

Чиновник возразил:

— Какая польза защищать подобных ослов? Посмотрите, как они, улыбаясь, принимают оскорбления.

Доктор сказал шутливо:

— Может быть, они привыкли к этим хроническим унижениям.

Я ответил с болью в душе:

— Вы, без сомнения, правы. А ведь такие, как они, составляют подавляющее большинство жителей Ирака.

На маленьком троне восседал Великий Господин. Гордыня обуяла его. Величие проникло в его плоть и кровь. Но чувства эти не снизошли к нему сверху, а поднялись снизу, от деревянного стула, именуемого троном, который можно приобрести, затратив не более трех-четырех диргемов[18].

Однако сей Великий Господин и его присные утверждают, что в этом стуле таится неисчерпаемая духовная сила. И действительно, ценность таких людей определяется стулом.

Он не был ученым, но стал им, он не был поэтом, но стал им, он не был философом, но стал им, — и все это произошло, когда он сел на трон. Он был ничтожным, но стал великим и получил власть, потому что сел на трон. Он мог приказывать и запрещать, назначать и смещать, делать человека богатым или бедным. И тогда он решил, что раз так, значит он должен быть страшным, чтобы перед ним дрожали и трепетали люди.

Восседая на троне своем, он пожелал приравнять себя к людям благородным, людям бессмертным. И он приказал превозносить его имя в печати, прославлять его жизнь в книгах. Приказал он также своим подчиненным разыгрывать перед ним комедию послушания и покорности, и одни слушались его, боясь гнева, другие — надеясь получить вознаграждение. Когда же подчиненные оставались одни, они упрекали себя за все унижения, которые переносили от господина, мечтали отомстить ему, чем могли. Они смеялись над его глупостью, рассказывали разные истории о его нелепой деятельности, складывали пословицы о его бессмысленных поступках.

Однажды один из подчиненных решил поставить Великого Господина в трудное положение и сказал ему:

— В твоей стране живет известный поэт. Его славу разносят караваны. Так пусть и он славит имя твое дивными стихами, как это повелось среди великих поэтов во все времена.

И разгладились морщины на челе Великого Господина и спросил он говорившего:

— А сколько дворцов принадлежит поэту, о котором ты говоришь мне?

И ответил тот:

— Нет у него и пяди земли, где бы ему могли вырыть могилу, когда он умрет.

И спросил Великий Господин:

— Сколько золота у него?

Приближенный ответил ему:

— Если дать ему больше того, что он тратит на свой ежедневный прокорм, излишек он все равно отдаст людям.

И спросил еще Великий Господин:

— Сколько стоят сборники его стихов?

И ответил ему тот:

— Он не продает своих стихов за золото, он дарит их одним и отказывает в них другим.

И сказал Великий Господин:

— Пошли за ним, мы посмотрим, что он сможет сказать для прославления нашего.

И пришел в назначенный срок к Великому Господину поэт, бедняк в жалкой одежде, с лицом, испещренным морщинами, и улыбкой на устах. Из глаз его струилось сияние.

И спросил Великий Господин:

— Это ты великий поэт, о чьем искусстве в народе идет молва, славу о котором разносят караваны?

И ответил пришедший спокойным и приятным голосом:

— Я — поэт, о господин, но нет во мне важности, и если народ говорит обо мне, то это его дело.

И сказал господин:

— Не можешь ли ты увековечить имя мое в стихах?

И ответил поэт:

— Могу, но я бы хотел получить плату вперед.

И сказал господин:

— Я велю одеть тебя в самые пышные одежды, я велю накормить тебя самой изысканной пищей, я наполню твои карманы золотом, я дам тебе в руки силу, и станут люди бояться тебя.

И ответил ему поэт:

— Ты говоришь, как маленький ребенок, о господин. Моя одежда, на мой взгляд, прекрасна — она легка и не скрывает ни моих недостатков, ни моих достоинств. Да и зачем мне скрывать мои достоинства и недостатки? Пусть их видят все люди. Что же касается еды, то у меня ее достаточно. Я не из тех, кто желает иметь несварение желудка от жирной пищи. А золото? Какая польза будет от того, что я положу этот тяжелый металл в свой карман? Если бы я хотел отяжелить карман, я бы наполнил его камнями: ведь нет никакой разницы между золотом и камнями, они одинаково тяжелы, если лежат в кармане. Силы мне тоже не нужно. Ее у меня много, но не той, о которой говоришь ты, о господин. Моей силе люди доверяют и не боятся ее… И это все, чем ты можешь мне заплатить?

Поразился Великий Господин, тот, перед кем люди падали ниц, и сказал:

— Так чего же ты хочешь?

И ответил поэт:

— Я не хочу ничего из того, что ты мне предложил. Скажи мне, сколько угнетенных ты защитил, сколько истин раскрыл, сколько лживых дел разоблачил, сколько низких людей пристыдил, сколько нелепостей уничтожил? Перечисли мне свои заслуги. Это и будет твоя плата за великолепную поэму, в которой я прославлю тебя.

И сказал господин:

— Я обладатель жезла величия и власти, страшит людей мое господство, дрожат они перед моим могуществом и силой. Я лишаю их власти росчерком пера, я поднимаю их из пропасти мановением руки. Они едят, пьют и одеваются, когда и как я хочу. Они передвигаются, работают, думают согласно моим желаниям. Я могу превратить их в камень или в палки, которыми я бью, кого пожелаю, я могу собрать сколько угодно этих палок и сломать их перед монументом своего могущества. И поднимется тогда гимн победы и славы вокруг меня.

Улыбнулся поэт насмешливо и сказал с жалостью:

— О ты, живой истукан, о ты, окаменевший ум, о ты, чье сердце сделано из железа, ты, который слабее камня, — или не видишь ты, что кусок минерала и дерева обрабатывает и полирует искусный мастер, покуда не сделает из них трон? И этот трон, созданный руками человека, полностью овладел твоим телом, и твоим сердцем, и твоим умом. И не осталось в тебе ничего человеческого. Смеются над тобой умные, сожалеют о твоем потерянном разуме мудрые, презирают тебя поэты. Вот она та касыда, которую ты заслужил. Я не знаю, кто достоин ее более, чем ты. Читай эту касыду утром и вечером, быть может, она исправит то, что ты получил в наследство от своего трона…

И охватил гнев Великого Господина. Зарычал он, закричал, завопил. Позвал он своего советника и велел ему состряпать обвинение против поэта и бросить его в тюрьму. Рассмеялся поэт и сказал:

— Я — частица сущего, мне по душе всякое место. Моими собеседниками могут быть разные люди, а тюрьма, по-моему, чудесное место для прогулок. Там просторный замок с прекрасной архитектурой, там я найду и друзей, и братьев. А ты, о раб кресла, ты уже выбрал для себя самую маленькую, самую тесную тюрьму, в которой нет никого, кроме тебя, и тебе некому излить свои горести…

И удалился поэт в сопровождении главы дивана, смеясь над приговором Великого Господина, одаряя своего собеседника тончайшим остроумием. И сердце главы дивана наполнилось чувством признательности к мудрому поэту. А когда наступило время расставания, проклял глава дивана от всего сердца глупого господина и пожелал, чтобы под ним земля разверзлась и закрылось от него небо.

И стал глава дивана другом поэта.

Повел поэта в тюрьму стражник. Поэт ни на что не жаловался, он шел рядом со стражником спокойно, приветливо, радостно, как человек, идущий на праздник; удивился стражник этому и почувствовал влечение к поэту, который так много знает и перенес так много лишений. И стражник стал другом поэта.

Принял поэта начальник тюрьмы, почитатель его таланта, он всегда любил слушать рассказы о поэте. Прижал он поэта к груди своей и сказал: