Наконец мы достигли места, где должны были расстаться. Мы остановились у колонки, наполнили водой жестяные банки, развели в них клей и отправились выполнять наше задание. Теперь мы должны были действовать особенно осторожно. Малейшая оплошность могла привести нас в тюрьму…

Черная туча закрыла луну. Стало темно. Я тихо, как призрак, пробирался по узенькой улочке. Выбрав место, которое при первых лучах солнца будет наиболее заметным, я достал из-за пазухи белый листок, на котором черными буквами были записаны наши мечты, и приклеил его к стене.

Переходя от дома к дому, я везде проделывал то же самое. Луна медленно выходила из-за черной тучи. Дойдя до угла, я хотел свернуть на другую улицу, как вдруг мое внимание привлек человек, приближавшийся ко мне. Приглядевшись к нему, я убедился, что это шпик, и быстро спрятался в ближайшем парадном. Я слышал биение своего сердца, мое тело покрылось испариной, перед глазами замелькали, подобно кадрам кинофильма, различные картины. Я видел сырую темницу, ее сменяли огромные кандалы, потом мне отчетливо представились мои товарищи, смело расклеивающие листовки, а за ними двинулся бесконечный поток людей, миллионы сердец, жаждущих, как и мы, мира и справедливости.

Шаги раздавались уже совсем близко. Луна, как будто назло, осветила парадное, но шпик прошел мимо, даже не заглянув в дверь. Шум его шагов становился все тише и, наконец, замолк. Выждав немного, я вышел из своего укрытия, огляделся и снова принялся за работу. С ловкостью кошки переходил я с места на место, с улицы на улицу…

В эту ночь я особенно сильно ощущал страдания беспризорных детей, нищих, стариков, муки крестьян, умирающих от голода и болезней. Перед моими глазами проходили тысячи обездоленных людей, и я продолжал свое дело. Пустой желудок непрерывно напоминал о себе, и воображение начало рисовать нашу веселую компанию сидящей за столом перед тарелкой соленых маслин и лепешек.

Наконец все листовки были расклеены, я бросил банку с клеем, вытер руки и направился к месту встречи. Товарищи уже ждали меня. Мы взялись за руки и весело пошли к моему дому. По дороге мы тихо пели величественную песню, которую распевают сегодня миллионы людей во всем мире.

Утро. Город охвачен забастовкой. На улицах тишина. Трамваи не ходят: городские власти боятся, что бастующие разобьют вагоны.

Махмуд только что оделся и в волнении мечется по комнате.

Победит народ или нет?.. Махмуд почти верит в его победу… Ведь он так часто в своих статьях и речах призывал «к сплочению, к единству рядов…» Помнит ли народ его слова?..

Махмуд нервничает. Он медленно приближается к открытому окну и вглядывается в длинную пустынную улицу… Магазины закрыты. Ребятишки, еле видимые в тучах пыли, играют на мостовой. По узенькому пыльному переулку, опираясь на тонкую палку, идет сгорбившийся старик, за ним — женщина с девочкой на руках. Вокруг ребенка вьется рой мух.

В одном из домов открылась дверь, из нее вышел юноша в синей блузе. Он сделал несколько шагов, затем посмотрел на окно, у которого стоял Махмуд, бросил на него полный презрения взгляд и направился в сторону текстильной фабрики, где ждали сотни таких же, как и он, рабочих, одетых в синие блузы.

Взгляд юноши испугал Махмуда, от волнения пот выступил у него на лбу, тысячи маленьких иголочек начали покалывать тело. В Махмуде проснулось то странное чувство, которое охватывало его всякий раз, когда он встречал взгляд рабочего в синей блузе. А ведь прежде, когда он выступал среди своих товарищей-студентов с пламенными речами, призывая «к сплочению, к единству рядов», он не встречал таких взглядов.

Но разве он не приносил пользу нации?.. А его статьи? В каждой из них он глубоко анализировал насущные проблемы своей страны, призывал народ к единению и сплочению…

Махмуд опять выглянул в окно и услышал отдаленные звуки радио. Передавали последние сообщения. До Махмуда доносились отдельные слова: «Всеобщая забастовка… Запрещено на улицах собираться группами… положение напряженное…»

«Одержит ли народ победу?» — вновь пронеслось в его голове. Махмуд посмотрел вверх. Густой черный дым, извиваясь кольцами, вырывался из трубы текстильной фабрики. Сердце Махмуда стучало… Он чувствовал: на фабрике что-то происходит. Махмуд вспомнил презрительный взгляд своего соседа. Он сейчас там, среди рабочих. Этих людей объединяет странная и непонятная идея борьбы, борьбы, вселяющей в сердце ужас… О эти рабочие!.. Он хорошо помнит, какими они были в день празднования годовщины Великой революции. В то время ему казалось, что они сами герои этой революции… Он хорошо помнит свой страх, когда они напали на группу таких же, как и он. С тех пор всякий раз при встрече с человеком в синей блузе ему делается не по себе.

… Город охвачен забастовкой… Атмосфера накалена… Махмуд отошел от окна, осмотрел свою комнату. Взгляд его остановился на письменном столе, где стояла маленькая настольная лампа и лежала книга в пестром переплете: «Любовь в молодости»… Это изящная увлекательная повесть о двух любящих сердцах, которые разлучила жестокая судьба. Интересно, чем кончится их история?

Вчера он не успел ее дочитать, он устал и к тому же поспорил с отцом о сознательном участии народа в забастовке. Его отец утверждал, что откроет свой магазин при любых обстоятельствах, что недовольство, возмущение грязной черни его нисколько не беспокоит, ибо рабочие никогда ничего не добьются. Махмуд же убеждал отца, что надо идти в ногу с народом, иначе бастующие могут разбить магазин. И как знать, может быть, магазин уже разбит?

Махмуд не разделял взглядов отца. Как может он разделять подобные взгляды, он, который в своих выступлениях и статьях призывал к «сплочению и единству рядов»?

Махмуд не хотел больше думать об этом разговоре. Он открыл книгу и начал перелистывать страницы, повествующие о радостях и муках любви. Приглушенное эхо голосов проникало сквозь стены его комнаты и возвращало его к действительности…

… Город охвачен забастовкой. Запрещено скопление людей… Махмуд отбросил книгу и снова подошел к окну, вглядываясь в пустынную улицу. Ему захотелось оставить эту комнату, этот дом, выйти на улицу, самому посмотреть, что там происходит.

Внезапно раздался выстрел. Махмуд отскочил от окна. Желание выйти на улицу сразу пропало. Перед ним вновь мелькнули глаза его соседа, бунтаря-текстильщика Касыма. Махмуд представил себе его в центре бушующей толпы с железным ломом в руке… Дрожь пробежала по телу Махмуда. Он никогда не сможет стать таким, как Касым, таким, как эти рабочие… Поистине они сошли с ума. Только безумцы могут требовать от него делать то, в чем он не чувствует потребности. Да, его и их разделяет целая пропасть. Нет, никогда он не станет для них своим, они смотрят на его статьи и статьи подобных ему с презрением, с открытой враждой. Они спорят с ним, несмотря на то, что он в своих статьях пытается разрешить проблемы простого народа, зовет людей к сплоченности и объединению. Чего они хотят? Нет… Они сумасшедшие…

Махмуд посмотрел в окно. Вдали виднелись трамвайные рельсы, которые блестели под лучами солнца, поднявшегося над ветвями деревьев. Из-за угла вылетела машина и с пронзительным воем скрылась за поворотом. Полицейские щупали взглядами прохожих. Издалека доносился непонятный шум. Махмуд прикрыл окно, подошел к кровати и бросился на нее, закрыв глаза. Он старался не думать о происходивших на улице событиях. Через несколько минут он снова взял книгу.

«…после разлуки с возлюбленным девушка почувствовала себя страшно одинокой, все окружающее угнетало ее. Вокруг нее образовалась страшная пустота, но мысленно она все время оставалась со своим возлюбленным. Она видела этого синеглазого юношу с золотистыми волосами, его губы… Ах, если бы к ним теперь прижаться и раствориться в пламенном и бесконечном поцелуе… В сладком опьянении лежала девушка на своем ложе, боясь спугнуть призрак любимого…»