— Гони их в шею, стрекулистов, — сердито говорил Никита жене. — Бездельники, балаболки. Умеют только языком чесать.

Но богатый костюм гостя, манера держать себя свободно возымели свое действие, и Василиса Терентьевна пригласила его в дом.

— Мартин Тегерсен, — подавая хозяйке руку, отрекомендовался приезжий. Сняв в передней макинтош, он повесил мягкую фетровую шляпу и, мимоходом взглянув на себя в зеркало, вошел в богато обставленную гостиную.

Усевшись на стул, он не спеша разгладил складки брюк и вежливо спросил:

— Ви супруг Никит Захарович Фирсоф?

— Ага. — Василиса Терентьевна не знала, куда деваться от приезжего «немца», как она мысленно его окрестила, и шумно поднялась со своего стула. — Пойду насчет самоварчика похлопочу, — облегченно вздохнув, она спустилась на кухню.

Мартин стал разглядывать обстановку, но, заслышав легкий шелест платья, выжидательно уставился на дверь.

Показалась Агния. Тегерсен вскочил со стула, церемонно поклонившись, назвал свое имя. Девушка подала руку, и гость почтительно припал к ней. Одетая в поплиновое платье голубого цвета, отделанное дорогим гипюром, Агния произвела на немолодого холостяка сильное впечатление. Полусогнувшись, Тегерсен прижал руку к сердцу и произнес:

— Ошшень рад видеть вас, ви дочь Никит Захарович? — Да, — ответила девушка и показала гостю на стул.

Слегка придерживая складки тщательно выутюженных брюк, Тегерсен опустился на свое место.

— Как вам понравился наш городок?

— Ошшень милый. Увидев вас, я мог бы сказывайть, — вытянув вперед руку, Тегерсен продекламировал:

— Как вы чудесно декламируете! — воскликнула Агния, едва сдерживая улыбку, и, увидев входившую Василису Терентьевну, она обратилась к ней: — Мама, господин Тегерсен, оказывается, артист.

— О! Как кофорится рюсский поковорка: «кушайт мед вашим губ», — произнес самодовольно гость.

За чаем Мартин, стараясь быть любезным, болтал без умолку.

Василиса Терентьевна, поглядывая из-за самовара на гостя, думала: «С виду как будто деловой человек, а стрекочет, как сорока».

Агнии гость понравился и, кокетничая с ним, она строила глазки. Тегерсен несколько раз невольно передвигал свой стул ближе к девушке. Оживленно беседуя, он не заметил, как вошел Никита Захарович и хмуро посмотрел на гостя.

«Хлыст какой-нибудь из благотворительного общества», — недружелюбно подумал Фирсов и сухо поздоровался с ним.

— Мартин-Иоган Тегерсен.

Лицо хозяина преобразилось. Состроив радостную физиономию, он заговорил:

— Дорогой ты мой, да каким ветром занесло тебя к нам в Марамыш? Вот не ждали, так не ждали. Мать, — обратился он к Василисе Терентьевне, — принеси-ко нам бутылочку ренвейна, — и, поманив ее пальцем, сказал на ухо: — Ту, что со спиртом!

Под вечер Никита Захарович помог Тегерсену подняться из-за стола, и гость, поддерживаемый хозяином, нетвердо зашагал в одну из комнат его обширного дома.

Утром господин Тегерсен проснулся с головной болью. В висках стучало и во рту чувствовался неприятный запах сивухи.

«Дрянный рейнвейн. На следующий раз надо привезти с собой хорошего вина», — подставляя голову под кран, думал датчанин. Привел себя в порядок перед зеркалом и с неудовольствием заметил на носу вскочивший за ночь прыщик. К завтраку он вышел надушенный, в элегантном костюме цвета беж.

— Как почивали? — осведомился любезно хозяин.

— Благодарю, ошшень карашо, — и украдкой взглянул на сидевшую рядом с матерью Агнию.

Девушка заметила его взгляд и обворожительно улыбнулась.

Рюмка водки настроила Тегерсена на веселый лад.

Никита Захарович догадывался о причине приезда датчанина в Марамыш и держался с ним, как кот с мышью.

Учтиво раскланявшись с женщинами, Тегерсен после завтрака ушел вместе с хозяином в кабинет.

— Поговорим о деле, — закуривая трубку, начал гость. — Мой акционер господин Брюль ошшень озабочен состоянием маслодельных заводов. Он мне поручил разговаривайт с вами, Никит Захарович, о судьбе консервного завода. — Стараясь выражаться более правильно по-русски, Тегерсен говорил медленно.

— Ваша политик ошшень умно. Диктат на молочном рынок вызывайт нашей фирме кризис. Господин Брюль и я думайт, — глаза Тегерсена пытливо посмотрели на Фирсова, — ми думайт, — повторил он, — продать маслодельный заводы вам.

— На каких условиях, Мартын Иванович?

— На условий их балансовой стоимости, — ответил Тегерсен и выжидательно умолк.

— В бухгалтерии человек я несведущий. Вся она у меня здесь, — Никита вынул из кармана своего долгополого частобора небольшую записную книжку. — У вас четырнадцать заводов в Зауральском и Петропавловском уездах. Видел я их. Цена им не больше восьми тысяч каждому, включая погреба, надворные постройки и оборудование. Стало быть, если все их взять вместе, то получится, — Никита, найдя нужную запись, заявил: — сто двенадцать тысяч. Из них я делаю маленькую скидочку, и тысяч восемьдесят можете получить при условии, если половина дивиденда от консервного завода пойдет мне…

Несмотря на врожденное спокойствие и привычку не терять самообладания при коммерческих сделках, Тегерсен порывисто вскочил со стула:

— Никит Захаровыч, прощайт мое слоф, ведь это, это… как по-рюсски, разбой! — выкрикнул Тегерсен и забегал по комнате.

— Что ж, раз мои условия вам не подходящи, гневаться не надо, — ответил спокойно Фирсов, — но ваши маслодельные заводы будут стоять, а молоко пойдет в артели. Кроме этого, ваш консервный завод мяса не получит, — сказал он жестко и отвернулся от продолжавшего бегать по комнате Тегерсена. — К этому я еще могу добавить, — не глядя на Мартина, продолжал Фирсов, — что Промышленный банк, где хранятся ваши векселя, на днях их должен опротестовать. Выбирайте любое.

— Ми думайт. Ответ ви получите через три дня. До свидания, — сухо поклонившись хозяину, Тегерсен вышел и велел своему кучеру запрягать лошадей. Спускаясь с крыльца, он увидел Агнию и, кисло улыбнувшись, приподнял шляпу: — До свидания!

На четвертый день после его отъезда Никита получил от фирмы Брюль и Тегерсен пространное письмо, в котором акционеры, соглашаясь в принципе с условиями Фирсова, приглашали его в Зауральск для уточнения деталей их будущей совместной деятельности.

Став полноправным пайщиком фирмы датчан, Никита Захарович всю силу своего капитала обрушил на союз маслодельных артелей. Затихнувшее взвинчивание цен на молоко вспыхнуло вновь, и мелкие артели с кустарным производством, не выдержав конкуренции, стали распадаться одна за другой.

Захватив сырьевые рынки Предуралья, Никита Захарович стал протягивать свои цепкие руки к лесопильным заводам компании «Лаптев и Манаев» в Верхотурье.

Осенью Епиху, Оську и Федотку взяли в солдаты. Поплакала Устинья по брату, погоревала по Осипу. Хоть и баламутный был парень, но все же до встречи с Сергеем они всегда были на игрище вместе. Перед отъездом ребята зашли к Григорию Ивановичу.

— На службу царскую? — спросил Русаков и внимательно посмотрел на рекрутов.

— А ну ее к ядреной бабушке, — махнул рукой более смелый Федотко.

Григорий Иванович одобрительно улыбнулся.

Рекруты уселись на лавку и закурили. Разговор сначала не клеился. Им было тяжело расставаться с Григорием Ивановичем, которого они любили. Грустно было и на душе у Русакова. Эти простые, доверчивые ребята стали ему близки и дороги.

Григорий Иванович начал тихо:

— Жили мы хорошо и дружно. — Русаков помолчал и обвел взглядом притихших гостей. — Скоро вы оденете солдатские шинели, и кто знает, может быть, вас заставят стрелять в таких же рабочих, как я.

Пылкий Федотко вскочил на ноги.