Фурд пристально взглянул на Смитсона, который заверил его:

— Да, вы все правильно расслышали, коммандер. Если Она кого-то из нас и обрабатывает, то, скорее всего, меня. С чего бы я вдруг признал, что вы самый сильный?

Фурд взглянул на команду и ничего не смог прочитать по их лицам. Он не понимал, играет ли Она им, как Джосером. Или кем-то из команды, или вообще всеми.

«Мы узнаем о Ней очень много нового. И о самих себе. Все будет так странно».

— Тахл, если я прав, вы можете…

— Принять командование. Я знаю. Но вы не правы, коммандер…

— Кир, что мы будем делать дальше?

Та обменялась взглядами с первым помощником.

— Я уже приняла решение, коммандер. Посмотрите на экран.

Боевыми инстинктами Кир больше походила не на человека, а на шахранина. Ее не расстраивали неудачи. От поражений Она не впадала в отчаяние, не рвалась в бой, ее не охватывало безумие, не спасала целеустремленность; Кир ничего не выражающим взглядом смотрела на результат, а потом шла дальше. И когда «огненные опалы» умерли, она просто переключилась на то, что работало: на гармонические пушки. Пока Фурд развлекался, она их зарядила, и залп золотых лучей уже играл на правом борту «Веры».

Как и раньше, они охватили корпус секунд за десять, но в этот раз все пошло иначе. Внутри Нее что-то произошло.

С тех пор как команда «Чарльза Мэнсона» увидела «Веру», все Ее иллюминаторы и шлюзы оставались темными. Теперь же один из них, расположенный недалеко от кормы, зажегся. Экран сфокусировался на нем, но внутри ничего не увидел: сияние было столь же бездонным, как и мрак, и горело тем же не имеющим названия оттенком, что и два кратера по Ее левому борту. Такого цвета не видел никто из жителей Содружества, а потому экипаж с трудом принял его за свет.

Иллюминатор потемнел. Рядом с ним зажегся еще один и также потух, затем следующий. По кораблю словно плыл фонарь, или кто-то нес его по всей «Вере», сначала от кормы к носу; потом обратно, от носа к корме, иллюминаторы вспыхивали и меркли последовательно. Он прошел по кораблю и исчез. Свет погас.

Тьма тоже была бездонной. Возможно, она окутывала иллюминаторы изнутри, а возможно, за ними открывалась бесконечность; в любом случае, мрак не позволял заглянуть в «Веру». Процесс занял двадцать секунд.

Кир снова дала залп из гармонических орудий прямо по иллюминаторам. Те вспыхнули, потускнели снова, но на этот раз снаружи, когда над ними, испуская колебания, прошел золотой свет. А потом все одновременно взорвались. Из них струями забило расплавленное серебро цвета Ее пирамид, низвергаясь по бортам. То ли стеклянные, то ли хрустальные, то ли бриллиантовые осколки темного цвета разлетелись вокруг Нее, закрутились роем мертвых «огненных опалов», видных только на фоне каскадов текущего по корпусу серебра, исчезая во мраке Пропасти, стоило им уйти чуть дальше. Некоторые добрались до самого «Чарльза Мэнсона», но отскочили от корабля, не причинив вреда.

Кир дала третий залп из гармонических орудий. Из иллюминаторов вылилось еще больше серебра. «Вера» кровоточила в десять раз обильней прежнего. Было совершенно непонятно, откуда в Ней столько места. Лава уже не рушилась каскадами, а двигалась горизонтально по обшивке. За десять секунд она покрыла весь правый борт от кормы до носа, и контуры новой оболочки не совпадали с очертаниями Ее корпуса или чего-либо еще, что хотя бы отдаленно могло походить на корабль. Она изменилась, и вместе с Ней изменился и ракурс, с которого «аутсайдер» смотрел на Нее.

По «Вере» перекатывались волны расплавленного серебра. Они сталкивались, огибали друг друга, создавая пики и впадины, длинные извивающиеся узоры, похожие на мокрый песок, оставшийся после отлива; а потом вершины поднялись, низины углубились, и рельеф стал иным. То, что выстраивало себя поверх Ее правого борта, не имело смысла, если смотреть на это как на некую форму, выступающую из вертикальной поверхности, или как на слой, покрывающий корабль рядом с «Чарльзом Мэнсоном». Но все становилось понятно, стоило взглянуть на сам объект.

Правый борт «Веры» превратился в пейзаж, рельефную карту холмов, низин и долин. Дыры иллюминаторов обернулись озерами жидкого серебра. Картина заполнила весь экран на мостике. Всплывающие окна говорили, что «аутсайдер» идет бок о бок с объектом, похожим на «Чарльз Мэнсон» и формой, и размером, но это была ложь. Они парили в милях над ним.

Вместе с ракурсом изменился масштаб. Озера стали океанами, холмы — горами, низины — глубиной с Великую Шахранскую Впадину каждая. «Чарльз Мэнсон» летел над поверхностью планеты. Та не вмещалась в экран; серебряный пейзаж заполнил все 360 градусов мостика и рвался в невидимость за пределы верха и низа. Команда уже повидала ревущее огненное лицо Гора 5; размытое, ничего не выражающее Гора 4, но в этот раз всего было больше; вся планета состояла из серебра, высота и глубина на ней различались только оттенками, серебряная белизна переходила в серебряную серость и серебряную черноту. «Аутсайдер» парил в милях над столь внезапно появившимся телом, а то плыло под ним на расстоянии многих, многих лет.

Вместе с ракурсом и масштабом изменился цвет. Внутри жидкого серебра вскипели тени, не добравшись до поверхности, они окрасили все вокруг синюшными разводами. В низинах колыхалась серебряная зелень, в океанах бурлила серебряная синева, и серебряная белизна сверкала на вершинах гор. Тахл приказал экрану увеличить изображение одного из океанов. Когда-то тот был иллюминатором, потом озером, а теперь в нем виднелись заливы, фьорды, и по серебряно-желтым пляжам ползали какие-то создания, некоторым из которых было суждено умереть, а другим — эволюционировать.

И, наконец, последнее изменение: время. На серебряном лице преследовали друг друга чередующиеся полосы света и тьмы, сначала медленно, как будто страницы перелистывались, затем быстрее. Создания, ползавшие по берегу, двинулись вглубь суши, а вернулись оттуда уже другие, измененные. Они создали геометрические формы и сетчатые узоры, последние росли, выпуская то прямые, то изогнутые линии, которые покрывали всю местность, соединяясь друг с другом. Страницы перелистывались все быстрее, узоры росли; но потом остановились. Время шло, они не менялись, потом и вовсе сократились, связующие каналы исчезли; съежившаяся и жалкая, сеть не модифицировалась. Мелькали страницы. Что это было? Лицо Ее родной планеты? Или других, которые Она уже посетила? Слишком большое и слишком маленькое, слишком быстрое и слишком медленное, оно не имело смысла. А может, подобно тьме и свету на внутренней поверхности еще не взорвавшихся иллюминаторов, его смысл терялся в бесконечности.

— Это ложь, — сказал Фурд. — Уводите нас отсюда.

«Чарльз Мэнсон» развернулся на месте, включил ионный двигатель на пятьдесят процентов и ушел прочь; он хотел не только сбежать от того, что Она делала или чем становилась, но и выбраться из тюрьмы в шестнадцать сотен футов, которую они делили с «Верой» в безбрежности Пропасти. Гнетущее напряжение последних часов, существование которого никто из команды никогда бы не признал, начало спадать.

Теперь «Вера» осталась позади, но изображение серебряной планеты по-прежнему заполняло собой все, и все больше подробностей изливалось на экран сверху и снизу по мере того, как «аутсайдер» все дальше уходил от противника. «Чарльз Мэнсон» почти мгновенно покрыл расстояние в тридцать тысяч футов, но рельефный ландшафт так и не уменьшился. Команда знала, это ложь. «Вера», видимо, что-то сделала то ли с экраном, то ли с сенсорами, а может, с самой тканью космоса между ними, но картинка не уходила. Тахл отключил всплывающие окна, где корабль вел отсчет расстояния, массы и структуры, и очень хотел отрубить изображение полностью. Оно было обманчивым и не имело значения.

— Нет, — ответил Фурд, опередив вопрос Кир, — мы не убегаем… Каанг, какая между нами дистанция?

— Восемьдесят тысяч футов, коммандер.