Нельзя ждать!! Можно потерять все!!»54 I Ленин был прав. В эти критические дни ставить вопрос о власти в зависимость от решений съезда значило рисковать революцией. Съезд мог заколебаться, так как большевики располагали там немногим больше половины голосов, а среди пих, вероятно, были и противники восстания. Возможен был и другой, значительно худший вариант. Еще 22 октября начальник штаба округа генерал Я. Багратуни связался со штабом Северного фронта и предложил «подготовить для отправки в Петроград с фронта в случае, если потребуют обстоятельства, одной бригады пехоты, одного кавалерийского полка и одной батареи». Следовательно, ожидание съезда Советов давало правительству и штабу округа время, столь необходимое им для концентрации своих сил. Время — важнейший фактор в эпоху революции. Революционная ситуация не постоянная величина; в случае, если революционный авангард проявляет нерешительность, прилив может смениться отливом, и тогда поднимает голову контрреволюция. В «Письме к товарищам» В. И. Ленин писал: «...пи в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью...
Промедление в выступлешга смерти подобно...» 55 Д' А приблизительно в то же время, вечером 24-го, в Маи риинском дворце возобновилось заседание Предпарламента, которое должно было обсудить требование Керенского о вотуме доверия в борьбе с большевистским восстанием. Фактически Керенский требовал от Предпарламента «свободы рук» для разгрома большевиков «железом и кровыо». Правая часть Предпарламента (кадеты и др.) готова была предоставить правительству такую свободу. Но Керенскому была необходима санкция именно «левой» его части, санкция эсеров и меньшевиков, представляющих ВЦИК Советов. Поскольку вооруженных сил, готовых встать иа сторону правительства, в самом Петрограде практически уже не имелось, последний шанс заключался в переброске в столицу карательных войск с фронта. Но было очевидно, что без согласия местных Советов и войсковых комитетов осуществить переброску не удастся.
Таким образом, «ультиматум» Керенского Предпарламенту был продиктован не только одншм стремлением задрапироваться в борьбе с восстанием в «демократическую тогу», но и чисто практическими соображениями: получить скорейшую помощь с фронта.
Эсеро-меньшевистское руководство оказалось перед тяжелым выбором. Либо оно должно было выразить Керенскому доверие, что означало прямо расписаться в своей контрреволюционности, либо отказать ему в поддержке, что, безусловно, вело к поражению правительства и их собственной соглашательской политики, проводимой с дней Февраля. Выход, казалось, был найден в попытке перевести борьбу против восставших масс из сферы военной, вооруженной, как требовал Керенский, в сферу политическую. Выступивший лидер меньшевиков Ф. Дан (исполнявший в это время и обязанности председателя ВЦИК), осудив большевиков, в то же время заявил, что для победы над ними необходимо выбить у них почву из-под ног: разрешить главные вопросы революции, показав, что защиту интересов масс твердо берет на себя правительство. Лидер меныиевиков-интернациопалистов Ю. Мартов развил эту мысль. Он говорил, что Временное правительство не может рассчитывать на поддержку, если наконец не реализует коренных требований народа. Должно быть сделано заявление, говорил Мартов, что Россия ведет политику немедленного мира, что земля будет передана земельным комитетам, что будет продолжена политика демократизации армии.
С правых I скамей , раздался возглас, обращенный к Мартову: «Министр иностранных дел будущего кабинета!;) «Я близорук,*- ответил Мартов,— и не вижу, говорит ли это министр будущего кабинета Корнилова!» Обмен этими ядовитыми репликами отражал суть разразившегося конфликта: страна шла либо к подлинно народному
правительству, способному решить самые больные вопросы — вопросы о мире и земле, либо к корниловской диктатуре...
В конце концов на голосование было поставлено три проекта резолюции: кадетов и кооператоров, казачьей фракции и меньшевистско-эсеровский. Две первые резолюции были близки: они обещали правительству поддержку, требуя, чтобы «на этот раз никакого послабления большевикам не было». Меньшевистско-эсеровская резолюция отмечала, что почва для недовольства и выступления масс в большой мере создана «промедлением в проведении неотложных мер, и потому необходимы прежде всего немедленный декрет о передаче земель в ведение земельных комитетов и решительное выступление по внешнем политике с предложением союзникам провозгласить условия мира и начать мирные переговоры». Резолюция предлагала создать для борьбы с «проявлениями анархии и погромного движения» Комитет общественного спасения, действующий в контакте с правительством.
Короче говоря, на «ультиматум» Керенского «левая» часть Предпарламента (и ВЦИК) ответила своим «ультиматумом», достаточно парадоксальным: контрреволюционному правительству предлагалось вести революционную политику. Трудно сказать, на что рассчитывали меньшевики и эсеры...
Началось голосование проектов резолюций: за резолюцию меньшевиков и эсеров было подано 123 голоса, против — 102 и воздержалось — 26 (народные социалисты и некоторые кооператоры). Впоследствии эмигрантские авторы, например II. Милюков, утверждали, что па этих 26 воздержавшихся во многом и лежит ответственность за «антиправительственную позицию» Предпарламента в критические дни. Если бы они поддержали тех, кто голосовал за поддержку правительства, она была бы обеспечена ему большинством в 5 голосов. Впрочем, сам Милюков понимал, что голосование и резолюции уже мало что могли изменить, однако в одном он все же был прав: отказ Предпарламента поддержать правительство в попытке силой подавить восстание лишил его (правительство) последних остатков авторитета.
4 Возникает важный вопрос: чем объяснялась такая «половинчатая» позиция меньшевистско-эсеровского руководства? Нет, не только одним осознанием бесперспективности репрессий в борьбе с массами, шедшими за большевиками. В том же Предпарламенте Ф. Дан, отвечая Керенскому, говорил: «Желая самым решительным образом бороться с большевиками, мы не желаем в то же время быть в руках той контрреволюции, которая на подавлении этого восстания хочет сыграть свою игру...» Ночью 24 октября, выступая на заседании ВЦИК и ЦИК Советов крестьянских депутатов, он снова повторил: «Вооруженные столкновения... означают не торжество революции, а торжество контрреволюции, которая сметет в недалеком будущем не только большевиков, но п все социалистические партии... Никогда контрреволюция не была так сильна, как в данный момент...» Страх перед грядущим Корниловым не отпускал меньшевиков и эсеров. Они сознавали, что на плечах военщины, которую Керенский готов был привести с фронта, придет контрреволюция, которая покончит не только с большевиками, но и с демократическими завоеваниями революции вообще. Они понимали также, что для того, чтобы этого но случилось, нужна подлинно революционная политика, политика в интересах народа, трудящихся масс. Но они все еще надеялись, что такую политику при их «давлении» способно проводить и Временное правительство, старались убедить массы, что «поправить дела» можно п без новой революции, в рамках существующего режима керенщины. Они не могли согласиться с большевиками в главном: самая прочная гарантия непобедимости революции и прочности демократии — доведение революции до копца, до полного удовлетворения интересов большинства народа руками самого этого большинства. Как перед Февралем либералы больше страшились народа, чем самодержавия, так и теперь, перед Октябрем, правые эсеры и меньшевики, страшась Корнилова, пожалуй, еще больше боялись масс.
В 10 часов вечера 24 октября председатель Предпарламента эсер Н. Авксентьев, лидер меньшевиков Ф. Дан и лидер эсеров А. Гоц прибыли в Зимний дворец для вручения Керенскому своей резолюции. Они убеждали Керенского, что их резолюция, их предложение «вызовет в настроениях масс перелом и что в этом случае можно будет надеяться на быстрое падение влияния большевистской пропаганды». Но Керенский ожидал другого и настроился на другое. С раздражением он заявил, что в «наставлениях и указаниях не нуждается», что пришла нора но разговаривать, а действовать и что правительство «будет действовать само и само справится с восстанием». Авксентьев, Дан и Гоц покинули Зимний дворец; теперь они спешили в Смольный па заседание ВЦИК. Шла ночь с 24-го на 25-е. В одной из комнат Смольного Дан и Гоц вдруг увидали... Ленина. По воспоминаниям Дана, в этот момент он понял, что все усилия противостоять восстанию бессмысленны, обречены на провал, что никакими резолюциями — ни Предпарламента, ни ВЦИК, поддержавшего Предпарламент,— уже ничего нельзя сделать. Теперь у руля восстания стоял Ленин, и это означало, что оно не остановится на полпути. Присутствие Ленина в Петрограде, его приход в Смольный, несомненно, стали решающим фактором победы Октября. Он подвигнул большинство ЦК к восстанию, вдохновил его своей смелостью и решительностью, убедил не колеблясь использовать предоставленный историей шанс. Без Ленина победа восстания была под сомнением. Ленин был его мозгом и сердцем.
