Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Еще и сегодня в зарубеяшой историографии идет спор о корниловском выступлении. Было ли оно действительно результатом конспиративного заговора правых сил? Явилось ли следствием вероломности Керенского, неожиданно разорвавшего соглашение о совместных действиях с Корниловым? Стало ли плодом недоразумения, вызванного главным образом неуклюяшм вмешательством В. Львова? На все три вопроса, по-видимому, следует дать положительный ответ. В корниловском выступлении сказались и «недоразумения», и подозрительность, и вероломство Керенского, и другие «субъективные» факторы. Но все это могло проявиться только при наличии реальных контрреволюционных замыслов, которые вынашивались в тех кругах, где ненавидели революцию, демократию ы самою керенщину.

Утерянные шансы

В многочисленных обращениях и приказах Корнилов заявлял, что свою борьбу он вел и ведет за спасение России от «разрухи и развала». Но история сыграла с ним злую шутку. Получилось наоборот: корниловское выступление лишь привело к стремительному нарастанию тех самых «разрухи и развала», с которыми Корнилов намеревался покончить. Иначе и не могло произойти. Массы увидели в корниловском выступлении реальную угрозу революционным, демократическим завоеваниям, реальную попытку военной и «гражданской» реакции вернуть старый реяшм. Ответом стал бурный рост революционного движения, в ряде случаев стихийного, анархического. Революция не святочный дед, явившийся для того, чтобы раздать всем долгожданные подарки. В нее втягиваются миллионные массы людей, озлобленных невероятной нищетой, бессовестным угнетением, подавлением личности. Революция — это своего рода социальный реванш обездоленных и униженных, реванш, который не может не сопровождаться проявлениями жестокости и беспощадности.

Многие генералы и офицеры в результате корниловщины полностью потеряли былой авторитет, попали код подозрение солдат и низовых комитетов. Участились случаи убийства офицеров. Неподчинение их приказам и распоряжениям становилось теперь чуть ли не нормой. Дезертирство достигло небывалых размеров. Под разными предлогами покидали фронт, да и тыловые части офицеры. Армия разваливалась.

Масса солдат хлынула в города и особенно в деревни. Здесь начался стихийный дележ земли помещиков и кулаков. Заполыхали имения, усадьбы. Сельские органы самоуправления, созданные после Февральской революции, оказались бессильными справиться с пожаром настоящей крестьянской войны.

Резко ухудшилось положение и в городах. Временное правительство, сотрясаемое почти непрерывными кризисами, так и не сумело справиться с экономической разрухой. Продовольственное положение в городах ухудшилось, росла безработица, поскольку из-за недостатка сырья многие заводы и фабрики закрывались. Усилились проявления бандитизма и других уголовных преступлений, с которыми милиция Временного правительства справиться не могла.

Таковы оказались последствия попытки контрреволюции путем военного заговора и путча установить в стране «твердый порядок». По выражению одного из современников, к осени 1917 г. страна являла собой «взбаламученное море темной стихии российской действительности». Контрреволюция обвиняла в этом революцию, но революция лишь обпажила, раскрыла язвы прошлого. Страну действительно нужно было спасать. Но кто и как мог это сделать?

Правые, ирокорниловские силы в конце августа — начале сентября пережили свою «Нарву». Нет, они не перестали мечтать о «Полтаве», но пока, несомненно, пребывали в шоке. Для повой попытки установления контрреволюционного «порядка» сил у штх теперь по было.

Кадеты, сочувствовавшие корниловщине и поощрявшие ее, оказались в глазах масс скомпрометированными. Они, по определению кадета И. Гессена, находились в состоянии «сильной депрессии»; многие их лидеры, наиболее вовлеченные в корниловщину, сочли паплучшим вообще на время исчезнуть из Петрограда, отойти в тень.

г» На политической авансцене остались меньшевики и •эсеры, еще контролировавшие некоторые Советы и К ЦИК Советов, которые вынесли основную тяжесть борьбы с корниловщиной. В то же время на эту авансцену стремительно выходили большевики, проявившие себя в корниловские дни наиболее энергичными и последовательными защитниками революции. Ряд Советов быстро болыневизировался. Короче говоря, политический маятник резко качнулся влево. Это значит, что организующее начало, способное справиться с тяжелейшими проблемами, с которыми столкнулась страна, могли теперь составить только левые, социалистические элементы.

Проанализировав сложившуюся ситуацию, В. И. Ленин, большевистское руководство выразили готовность пойти па компромисс с меньшевиками и эсерами. Как разъяснял В. И. Ленин в статье «О компромиссах», он состоял в том, что большевики отказались бы от своего требования немедленного «перехода власти к пролетариату и беднейшим крестьянам», а мелыпевики и эсеры согласились бы «составить правительство целиком и исключительно ответственное перед Советами». В. И. Ленин считал, что создание такого правительства будет означать значительный шаг в деле дальнейшей демократизации страны, такой демократизации, которая позволит большевикам «вполне свободно агитировать за свои взгляды» 30. «Памписал В. И. Ленин,— боять

ся, при действительной демократизации, нечего, ибо жизнь за нас...» 31

Большевики, таким образом, готовы были совершить повый (после июльских событий) глубокий поворот, в сущности возвратиться к программе «Апрельских тезисов» — программе мирного демократа веского развития революции. Это был честный ход, продиктованный интересами развития революции, и ничего больше.

Наступил момент, когда почти все зависело от руко-во детва меньшевиков и эсеров: поддержи они большевистское предложение — и революция пошла бы не тем тяжелым путем, которым она пошла в действительности. Во всяком случае (Ленин был в этом убежден), гражданская война с ее страшными потерями и последствиями не стала бы неизбежной.

Увы, в приписке к той же статье «О компромиссах» В. И. Ленин вынужден был констатировать, что «предложение компромисса уже запоздало», что дни, когда «стала возможной дорога мирного решения, уже миновали» 32. Меньшевистско-эсеровское руководство фактически отклонило предложенный им компромисс. Почему? В чем была причина этого, в сущности, рокового шага?

Когда над демократическими завоеваниями революции нависла реальная угроза со стороны правых, корниловских сил, меньшевики и эсеры, казалось бы, проявили готовность разорвать наконец блок с буржуазными партиями, с кадетами, связанными с корниловцами, и отмежеваться от них (именно этот ключевой момент и создавал политическую почву для компромисса большевиков с ними). Но корниловщина рухнула, страх перед контрреволюцией стал испаряться; однако вместо пего росло опасение перед развернувшейся большевизацией масс, большевизацией Советов: уже 31 августа Петроградский Совет впервые принял большевистскую резолюцию, а в первых числах сентября за ним последовали Московский и некоторые другие Советы. Такая перспектива — потеря большинства в Советах,— естественно, не устраивала меньшевиков и эсеров. Ленинский компромисс они посчитали «ловушкой». Но дело было не только в этом. За большевиками им виделась «темная» (преимущественно крестьянская и солдатская) масса, несущая в себе черты бескультурья, озлобления, забитости, суеверия, вынесенные из прошлого. Казалось, что давление этой «массы» сметет ростки демократического строя, с таким трудом всходившие в России.

В этом, конечно, была своя правда, но те, кто так считал, не понимали или не хотели понимать другой правды. В обстановке, когда социальные, классовые конфликты обострились до предела, стремление смягчить, притупить их за счет жизненных интересов «нижних» слоев общества могло вызвать там лишь неудовлетворенность революцией и, как следствие, дать новые шансы ее врагам, новой корниловщине. Страшась возможных «издержек» революции, меньшевики и эсеры фактически рисковали ей самой. Во время революции нельзя было стоять па месте. Следовало идти вперед, чтобы не быть вынужденными откатываться назад.

40
{"b":"236807","o":1}