Доклады с мест и прения по текущему моменту носили различный характер. Приводились данные о том, что не во всех районах Петрограда одинаково революционное настроение, что не везде в равной степени проведена подготовка и т. п. Но дискуссия, в сущности, развернулась вокруг следующей альтернативы: активная, наступательная позиция, вооруженное восстание для перехода всей власти к Советам (точка зрения В И. Ленина) или «оборонительная позиция», ожидание Учредительного собрания и съезда Советов (точка зрения Каменева и Зиновьева) . И Ленин, и Каменев с Зиновьевым думали о судьбе революции. Но если Ленин считал, что победу революции можно добыть только в открытом бою с ее врагами, с контрреволюцией, то Каменев и Зиновьев искали ее на путях уклонения от боя.

Гарантию успеха на своем пути Ленин видел в активном участии самых широких масс, в их революционном творчестве. Каменев и Зиновьев рассчитывали прийти к цели посредством постепенных политических «передвижек» в «верхах». Тактика Ленина была тактикой революционеров с ее дантоновским девизом: «Смелость, смелость и еще раз смелость!» Тактика Каменева и Зиновьева — тактикой оппортунистов. Они думали, что время работает только на революцию, но при поляризации и противоборстве социальных сил фактор времени мог стать переменчивой величиной. Революционная ситуация не может продолжаться бесконечно долго, она не консервируется. Ждать, что революция победит «самотеком», на практике значило дать шанс силам контрреволюции, потрясенным в дни корниловщины, но отнюдь не разбитым.

ЦК принял ленинскую резолюцию, которая гласила: «Собрание вполне приветствует и всецело поддерживает резолюцию ЦК (от 10 октября.—Г. И.), призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усилениейшей подготовке вооруженного восстания, к поддержке создаваемого для этого Центральным Комитетом центра и выражает полную уверенность, что ЦК и Совет (Петроградский.— Г. И.) своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления» ⁴⁶.

На том же заседании 16 октября ЦК создал Военнореволюционный центр (Свердлов, Сталин, Бубнов, Уриц кий, Дзержинский), который должен был войти в Военнореволюционный комитет (ВРК), уже действовавший при Петроградском Совете. ВРК пе был исключительно большевистским органом: в него входили и некоторые левые эсеры. Однако поскольку Петроградский Совет возглавлял Л. Троцкий, а теперь в него (ВРК) была включена пятерка членов большевистского ЦК, Военно-революционный комитет на практике превращался в легальный штаб вооруженного восстания, за которым стоял ЦК большевиков.

Но Каменев и Зиновьев не хотели сдаваться. Через два дня в «непартийной», а фактически полуменыневист-ской газете «Новая жизнь», редактируемой М. Горьким, Каменев выступил с заявлением. В нем, с одной стороны, утверждалось, что решения нартии о вооруженном восстании не существует, а с другой — содержалось предупреждение «против всякой попытки брать на себя инициативу вооруженного восстания».

Таким образом, Каменев (он писал и от имени Зиновьева'* выступил против решения большинства ЦК, хотя прямо об этом в его заявлении и не говорилось. Но В. И. Ленин считал, что вреда от этого даже больше, «ибо намеками говорить еще опаснее». Ленин охарактеризовал поступок Каменева и Зиновьева как штрейкбрехерство и, несмотря на то, что они были его близкими товарищами, потребовал исключить их из партии ⁴⁷, В зволнованность и категоричность Ленина понять нетрудно: ведь фактически с середины сентября он вел борьбу, чтобы добиться от ЦК твердого решения и покончить с «предпарламентскими иллюзиями», взять курс на вооруженное восстание. И когда наконец такое решение было принято, двое членов ЦК фактически попытались блокировать его.

Каменев и Зиновьев не были исключены из партии. Редакция «Правды», где важную роль играл Сталин, фактически взяла их под защиту. В заявлении «от редакции» было сказано, что «резкость тона статьи тов. Ленина не меняет того, что в основном мы останемся единомышленниками» ⁴⁸. Сталин сыграл в обе стороны. Он голосовал за ленинскую резолюцию о восстании, но и сохранял связь с ее противниками.

20 октября ЦК запретил Каменеву и Зиновьеву выступать с какими-либо заявлениями против решений ЦК и намеченной им линии. Политическая линия В. И. Ленина победила так же, как она побеждала и на других крутых поворотах борьбы между Февралем и Октябрем.

Ленинскую аргументацию в защиту решения о немедленном вооруженном восстании для передачи власти советскому большинству (а в октябре процесс большевизации многих местных Советов практически завершился) можно разделить на две группы: аргументы внешнеполитического и внутриполитического характера. В первом случае В. И. Ленин указывал на рост революционного движения в Европе как важного союзника социалистической революции в России. Во втором — на два обстоятельства: с одной стороны, на общенародный революционный подъем, создающий базу для вооруженного восстания против Временного правительства, с другой — на возможность мобилизации контрреволюционных сил, возникновения «второй корниловщины», способной нанести революции новый удар и разгромить ее.

Возникает вопрос: какая группа аргументов — внешнеполитическая или внутриполитическая — являлась наиболее важной, решающей? Довольно широко распространена точка зрения, что оценка международной обстановки неизменно ставилась Лениным на первое место; что само завоевание власти в России он рассматривал прежде всего как толчок к европейской революции. Конечно, участники, творцы Октябрьской революции высоко ставили ее интернационализм, исходили из близкой перспективы мировой революции. Но наследникам Октября, обозревающим его во всем объеме, знающим его последствия, полнее видится национальное значение Великого Октября, спасшего страну от грозящей ей катастрофы.

На какие бы новые политические мапевры ни шел Керенский, как бы ни старалось поддержать его эсеро-меньшевистское руководство ВЦИК Советов, после разгрома корниловщины становилось ясно почти всем: Временное правительство агонизирует. По остроумному выражению одного из современников, при взгляде на министров казалось, что даже брюки сидели на них, как па покойниках. Керенский вызывал теперь почти всеобщее презрение. Былые восторги перед ним исчезли без следа. В правых кругах его ненавидели. Некий «петербургский чиновник», узнав о свержении Временного правительства, 26 октября записал в своем дневнике: «Министры арестованы и, говорят, порядком избиты. Так им и надо, достаточно натворили глупостей, пускай те перь расплачиваются. Жаль, что Керенский удрал, а но повешен». И затем еще несколько записей в таком же духе: «Правые не станут поддерживать такого прохвоста, как Керенский... Я об одном мечтаю — видеть Керенского повешенным». В «низах», даже небольшевистских, Керенского откровенно презирали. Характерными были слухи, которые распространялись о нем в тылу и на фронте. Спит якобы на царской постели, окружил себя мальчиш-ками-юнкерами и бабами-ударницами...

Изменился и сам Керенский. По воспомипаниям людей, близко наблюдавших его в сентябрьско-октябрьские дни, в нем появилась какая-то несвойственная ему ранее неторопливость, даже вялость. Он стал всячески избегать ситуаций, в которых от него требовались реше-пия, часто менял свое мнение, по свидетельствам министров, на его обещания невозможно было положиться. При первой возможности старался уехать из Петрограда на фронт. Странным образом все это напоминало поведение Николая II накануне свержения монархии. Почему это происходило с такими, казалось бы, разными людьми? Не потому ли, что ход событий поставил их в почти одинаковые обстоятельства: оба пытались ничего не менять в то время, когда от них требовались крутые перемены. Неспособность, нежелание пойти па это, вероятно, и порождали своего рода политический сомнамбулизм.

Все это, однако, не означало, что режим керенщины рухнет сам собой. В. И. Ленин писал, что ни одно правительство даже в эпоху кризиса «не „упадет", пока его не „уронят"» ^4Э. Но желание «уронить» керенщину было почти всеобщим. И если это отчетливо видели в революционном лагере, то и лидеры контрреволюции отнюдь не являлись слепцами. Керенский после Октября потратил немало усилий, чтоб доказать, будто бы правый, прокор-ниловский лагерь после поражения в конце августа разработал новый план борьбы с Временным правительством. На сей раз он якобы строился на учете опыта первой корниловщины, усвоении ее тяжелых уроков. Тогда, открыто заявив о своей борьбе с большевизмом и Советами, правый лагерь оказался перед единым революционно-демократическим фронтом и потерпел поражение. Теперь будто бы решено было не препятствовать большевикам в их борьбе с правительством, т. е. парадоксальным образом принять большевистский лозунг: «Никакой поддержки Временному правительству!», выдвинутый ими еще в апреле. Не сомневаясь, что, лишенное поддержки больше-визировавшихся Советов, Временное правительство будет быстро и легко свергнуто, правые пе сомневались также в том, что большевики удержатся у власти в лучшем случае несколько недель, после чего разлившаяся по стране анархия позволит даже относительно небольшой воинской группировке привести к власти «генерала на белом коне». Уверенность в наличии такого плана и проведении его в жизнь Керенский сохранил до конца жизни.