Город затих. Ждали Корнилова; одни с надеждой, другие е ужасом. Наводили панику слухи о вступлении в Пе троград какой-то «Дикой» дивизии, состоящей из горских головорезов. Керенский вспоминал, что был момент, когда он практически остался в единственном числе, поскольку создалась такая атмосфера, когда многие полагали «более благоразумным быть подальше от гиб лых мест». 28 и первая половина 29 августа стали, но его словам, временем «наибольших колебаний, наибольших сомнений в силе противников Корнилова, наибольшей нервности в среде самой демократии». Вплоть до 29 и даже 30 августа на Керенского шел сильный нажим с целью склонить его к уступкам Корнилову или даже оставить свой пост. Кадетский лидер П. Милюков и срочно вызванный из Смоленска бывший Главковерх генерал М. Алексеев прибыли в Зимний и настойчиво предлагали Керенскому свое посредничество. На одном из заседаний правительства министр юстиции А. Зарудпый призывал сделать все возможное, чтобы ие допустить столкновения с корниловскими войсками. Выход из положения некоторые министры готовы были видеть в замене Керенского генералом Алексеевым. Но ничего этого в Ставке пе знали.

Тут ожидали, что правительственные войска гю приказу Керенского и лидеров ВЦИК вот-вот двинутся на Могилев. В связи с этим Корнилов 28 августа приказал объявить Могилев и десятиверстиую зону вокруг него на осадном положении. Листовки с приказом, подписанные Корниловым и комендантом Могилева полковником Самариным-Квашниным, были расклеены по всему городу. В силу этого приказа Могилевский Совет рабочих и солдатских депутатов официально должен был прекратить свою деятельность, однако члены Совета работу пе свернули.

Гарнизон Могилева, состоявший из трехбатальоиного Корниловского ударного полка (командир — капитан Меженцев), пяти сотен Текинского конного полка (командир — полковник Кюгельхен) и Георгиевского батальона (командир — полковник Тимановский), был приведен в боевую готовность²⁶. Корнилов устроил смотр Могилевским воинским частям. Их вывели на небольшую площадь перед губернаторским дворцом, в котором располагалась Ставка, построили без интервалов. Обойдя фронт, Корнилов приказал окружить его вплотную, а ему принести стул. Вставая на него, оступился и чуть ие упал.

129

5 Г. 3. Иоффе

В стоявшей рядом группе офицеров кто-то довольно громко сказал: «Плохой знак». Корнилов был неважным оратором: речь его была быстрой, отрывистой. В ней он, в сущности, повторил то, что содержалось в его, написанных Завойко, «объявлениях» и обращениях. Говорил о бессилии правительства, доведшего страну до гибели своим соглашательством с «агентами немцев», о провокации Керенского и, несмотря на это, о своей готовности ликвидировать конфликт путем переговоров с Керенским и другими министрами здесь, в Ставке. «Я — сын казака-крестьянина,— почти кричал Корнилов,— не иду против народа, а стою на страже его благополучия. Кто верит мне, тот пусть идет за мной». Текинцы и корниловцы кричали «ура!»; георгиевцы, уже подвергшиеся революционизированию, встретили речь молчанием. Раздосадованный, недовольный Корнилов ушел во дворец.

В тот же день была направлена телеграмма на Дон в Новочеркасск с предложением донскому атаману А. Каледину открыто поддержать Корнилова. Специального курьера на автомашине направили в Киев. Оп вез приказ Корнилова генералу А. Драгомирову, предписывавший ему взять власть в городе в свои руки. Курьер, однако, не добрался до Киева: был арестован по дороге. Главнокомандующему Западным фронтом генералу Балуеву было приказано занять конными частями Оршу и Витебск, чтобы блокировать возможную переброску войск с фронта на помощь Временному правительству.

Все эти телеграммы, обращения и приказы Корнилова дали Керенскому и Временному правительству полное основание публично квалифицировать его действия как восстание против «законной» власти и «измену родине». Днем 28 августа Керенский приказал железнодорожному начальству на фронте и в тылу «никаких распоряжений бывшего Верховного главнокомандующего Корнилова, изменившего родине, открыто восставшего против Временного правительства, не исполнять». Тогда Ставка за подписью Корнилова обнародовала телеграмму, не уступавшую своей категоричностью телеграммам Керенского. «Изменники,— на всю страну заявил Корнилов,— не среди нас, а там, в Петрограде, где за немецкие деньги, при преступном попустительстве власти, продавалась и продается Россия». Корнилов еще раз грозно предупредил, что за всякое неподчинение себе будет «карать беспощадно». -

Содержание телеграмм, которыми 27 и особенно 28 августа, как выпадами шпаг, обменивались Керенский и Корнилов, не. наш взгляд, полностью раскрывает политический замысел Корнилова. Вопреки утверждениям его многочисленных сторонников (сразу после мятежа и спустя много лет), согласно которым Корнилов «шел» только против большевиков и «Смольного» (штаб-квартира Советов), но отнюдь не против «Зимнего» («штаб» Временного правительства), документы показывают, что конечный замысел Корнилова сводился к «ликвидации» не только «Смольного», но и «Зимнего», т. е. вообще режима керенщины. Меньшевистско-эсеровский «Смольный» был составной частью этого режима, и с «уничтожением» «Смольного», естественно, прекращал свое существование и он сам. Впрочем, Корнилов прямо подтвердил это, когда в своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства признал: «Я решил выступить открыто и, произведя давление на Временное правительство, заставить его: 1) исключить из его состава тех министров, которые, по имеющимся у меня сведениям, были явными предателями родины, и 2) перестроиться так, чтобы стране была гарантирована сильная и твердая власть. Для оказания давления на правительство я решил воспользоваться 3-м конным корпусом генерала Крымова, которому и приказал продолжать сосредоточение к Петрограду».

К тому моменту, когда конфликт между Керенским и Корниловым вырвался наружу, т. е. к 28 августа, корниловские войска, которыми командовал А. Крымов, находились в следующих пунктах. Большая часть эшелонов 1-й Донской дивизии стояла в Пскове. Они могли двигаться к Петрограду по Варшавской железной дороге. Часть эшелонов Туземной дивизии находилась на станции Дно, и их путь к столице должен был проходить главным образом по Витебской железной дороге. Уссурийская конная дивизия стояла в эшелонах близ Великих Лук и Новосоколъников; она также могла двигаться по Витебской железной дороге до станции Дно, а затем, чтобы не загружать путь от Дно к Петрограду, должна была повернуть на Псков и через Гдов, Нарву подойти к столице. Таким образом, Донской и Туземной дивизиям для подхода к Петрограду требовалось пройти 200— 250 км, Уссурийской — почти в 3 раза больше (600 км).

Организованного движения по намеченным маршрутам, однако, не получилось. Сказались отсутствие прочной связи со Ставкой, переформирование 3-го конного корпуса в армию, а Туземной дивизии — в корпус прямо «на походе», обычная железнодорожная неразбериха. Части 3-го корпуса и Туземной дивизии эшелонировались на железнодорожных путях в огромном треугольнике: Нарва—Дно—Петроград. Происходила постоянная неупорядоченная передвижка эшелонов. Некоторые полки и сотни отрывались от «своих», отставали или уходили вперед, смешиваясь с частями других дивизий.

Крымов выехал из Могилева к войскам в ночь с 25 на

26 августа, т. е. еще до разрыва правительства и Ставки. Его штаб должен был находиться при 1-й Донской дивизии, эшелоны которой двинулись из Пскова ранним утром

27 августа. К вечеру ее головные эшелоны подошли к Луге. Здесь Крымов и только что назначенный его начальником штаба генерал М. Дитерихс догнали дивизию. Отсюда они решили форсировать движение к Гатчине; и если бы им удалось действовать так, как было запланировано в соответствии с договоренностью Корнилова с Савинковым, 1-я Донская дивизия вполне могла быстро выйти к Петрограду. Но ход событий уже повернулся.