Однако этот расчет не учитывал всех возможных последствий. Он, в частности, ставил в довольно трудное положение меньшевистско-эсеровское руководство ВЦИК и меньшевистскую и эсеровскую фракции Петроградского Совета. Пытаясь найти из него выход, меньшевики и эсеры 9 октября предложили создать при Петросовете «Комитет революционной обороны», который должен был взять вопрос о выводе частей столичного гарнизона на фронт под свой контроль, выясняя, диктуется ли он действительно стратегическими соображениями или имеет под собой какие-то политические расчеты. Предлагался, таким образом, орган, с одной стороны, лояльный правительству, а с другой — демонстрирующий заботу об интересах революционного гарнизона. Меньшевики и эсеры связывали с этим расчеты на примирение в явно приближающемся конфликте.
К их немалому удивлению, большевики Петроградского Совета в целом одобрительно приняли идею о создании «Комитета революционной обороны». Она пришлась как нельзя кстати: в большевистском руководстве еще с середины сентября дебатировался вопрос о создании органа или штаба для подготовки вооруженного восстания. Меньшевистско-эсеровское предложение открывало возможности создания такого органа, причем на вполне «легальной основе». Весь вопрос состоял только в том, чтобы поставить создание комитета и сам комитет под большевистский контроль, но в октябрьские дни он был уже легко разрешимым: Петроградский Совет, как мы знаем, прочно стал большевистским.
Разработка проекта о комитете и его обсуждение в Исполкоме Совета заняли примерно 10 дней. Приблизительно к 20 октября формирование этого комитета, получившего окончательное название Военно-революционный комитет, было завершено. В него вошли около 80 человек, представлявших ЦК и ПК РСДРП (б), Петроградский Совет, военные организации большевиков и левых эсеров, профсоюзы, фабзавкомы, Петроградский Совет крестьянских депутатов, Красную гвардию и другие революционно-демократические организации: 53 большевика, 21 левый эсер, 4 анархиста и др. Меньшевики и правые эсеры теперь отказались войти в ВРК.
Работа ВРК проходила под руководством ЦК большевиков, члены которого несли ответственность за определенный участок деятельности. Еще 10 октября на заседании ЦК, принявшем резолюцию о подготовке вооруженного восстания, «для руководства на ближайшее время» было создано Политбюро из 7 человек (В. И. Ленин, Л. Троцкий, И. Сталин, Г. Сокольников, Л. Бубнов, а также два противника восстания — Л. Каменев и Г. Зиновьев). На заседании 16 октября произошла организационная корректировка. ЦК сформировал Военно-революционный центр из 5 человек, который должен был войти в состав «революционного советского комитета», т. е. ВРК.
Важным органом, образованным при ВРК, а следовательно, и при Петроградском Совете, стало так называемое Гарнизонное совещание, состоявшее из представителей полковых комитетов Петроградского гарнизона. Действуя через них, ВРК направил своих комиссаров в полки, а также в штаб Петроградского военного округа, возглавлявшийся уже известным нам бывшим корниловцем полковником Г. Полковниковым.
Полковников решительно отказался принять комиссаров ВРК, заявив, что гарнизон прочно находится у него в руках. Но это было заблуждением. ВРК тут же постановил считать приказы штаба округа действительными только в том случае, если они согласованы с его комиссарами. Фактически это означало подчинение штаба округа революционному штабу Петросовета и полную потерю гарнизона правительством.
Переговоры между ВРК и штабом Полковникова еще велись (обсуждалось компромиссное предложение об утверждении комиссаров ВРК комиссариатом ВЦИК при штабе округа), когда Керенский вечером 23 октября, словно бы внезапно проснувшись от летаргии, на заседании Временного правительства потребовал объявить ВРК «незаконной организацией», подлежащей судебному преследованию. В ночь с 23-го на 24-е решено было закрыть большевистские газеты, подтянуть надежные части и, главное, арестовать Военно-революционный комитет.
Это последнее было, пожалуй, ключевым и потому наиболее важным, ответственным решением. ВРК имел статус легального органа Петроградского Совета, и карательные действия против него могли бы дать все основания для прямого обвинения правительства в контрреволюционности. Это могло принести Керенскому и правительству серьезные осложнения. Поэтому под осуществление такой меры, как судебное преследование и арест ВРК, целесообразно было подвести «демократическую основу» в виде, например, санкции ВЦИК или еще лучше Предпарламента, в котором меньшевистско-эсеровское большинство ВЦИК было широко представлено. По-видимому, именно этими соображениями и объясняется намерение Керенского явиться в Мариинский дворец, где заседал Предпарламент, и потребовать у него своего рода вотума доверия на вооруженное подавление большевистского восстания, что включало и арест ВРК.
В полдень он объявился в Мариинском дворце и поднялся на трибуну, чтобы сделать внеочередное заявление. Еще не зная, что юнкерам так и не удалось закрыть большевистский «Рабочий путь», он объявил, что эта газета, как и другая — «Солдат», закрыта за призывы к свержению Временного правительства. Он говорил, что налицо попытка повторить события 3—5 июля, чтобы, как и тогда, открыть фронт «перед бронированным кулаком Вильгельма». Эти слова встретили негодующий шум со стороны левых эсеров и меиыпевиков-интернационали-стов. Но Керенский продолжал гневно обвинять большевиков, поднявших «чернь», и в итоге констатировал «определенное состояние известной части населения Петрограда как: состояние восстания». Он грозил большевикам «немедленной решительной и окончательной ликвидацией». Теперь с правой стороны Предпарламента, там, где сидели кадеты и другие «цензовики», раздались бурные аплодисменты. Речь Керенского шла к концу. Он потребовал от Предпарламента санкционировать действия правительства, направленные на ликвидацию восстания. Не дожидаясь результата голосования, тут же уехал в Зимний дворец.
Между тем точно так же, как еще утром 24-го закончились провалом попытки штаба округа закрыть большевистские газеты и увести «Аврору», оказались совершенно безуспешпыми действия штаба, предпринятые днем: не удалось развести мосты через Неву, не явилось по вызову большинство воинских частей, дислоцированных в пригородах, и др. Бессилие штаба рождало подозрения. В правительстве, и особенно в окружении Керенского, появилась мысль о саботаже или чуть ли не об измене Полковникова. Казалось, что он намеренно «играет в руку» тем правым элементам, которые готовы были «отдать» правительство большевикам. Так ли это было? Можно ли полностью исключить сознательную пассивность Полковникова в октябрьские дни?
Хотя наступательные действия правительства и штаба округа оказывались безуспешными, тем не менее они требовали пристального внимания, подготовки и проведения контрдействий, коптрмер. Военно-революционный комитет самим ходом событий все более становился органом защиты, обороны революции. Но если до сих пор ключевым вопросом, вокруг которого шла ожесточенная борьба, был вопрос о судьбе Петроградского гарнизона, то постепенно на первый план все более выдвигался вопрос о созыве II Всероссийского съезда Советов, назначенного на 20, а затем на 25 октября. 11а фоне непрекра-щающихся попыток правительства и штаба округа нанести поражение революционным силам, поддерживающим Петроградский Совет, реальностью становилась угроза, что в случае успеха правительство сорвет созыв съезда, который мог бы наконец решить вопрос о власти, о переходе ее в руки Советов. Революции не была и не могла быть гарантирована победа или беспрепятственное ее развитие. Тот, кто вступает в борьбу, всегда рискует.
Л. Троцкий, являвшийся в дни восстания председателем Исполкома Петроградского Совета, впоследствии старался представить дело таким образом, будто руководство восстанием вполне сознательно осуществлялось под прикрывающим лозунгом обороны. Думается, однако, преднамеренно оборонительная схема восстания (как своеобразная хитроумная тактика) в большой мере появилась уже постфактум, была сформулирована, так сказать, задним числом. На деле, даже по признанию самого Троцкого, восстанию (по крайней мере до конца 24 октября) была внутренне свойственна некая «половинчатость», нерешительность. Революция вместо стремительного броска, прямой атаки как будто бы шла осторожным, вкрадчивым шагом. Это было чревато тяжелыми последствиями, особенно в виду того, что считалось политически необходимым взять власть в свои руки до открытия II съезда Советов: эсеровско-меньшевистская оппозиция на съезде оказалась бы в этом случае перед свершившимся фактом и во многом была бы блокирована. Л. Троцкий в «Истории русской революции» уверял, что и ои вел именно такой курс, однако еще днем 24 октября он говорил, что арест Временного правительства «не стоит в порядке дня как самостоятельная задача», что «все зависит от съезда». «Половинчатость» в ходе восстания создавала обоснованное впечатление легалистских устремлений руководства ВРК, его желания связать вопрос о взятии власти Советами с решением съезда Советов. В. И. Лепин, находившийся в укрытии на квартире М. В. Фофановой, вечером 24-го писал членам ЦК: «Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс...
