Огонь в очаге давно погас, но от туши кабанчика, валяющаяся на подернутых пеплом углях, ощутимо тянуло горелым мясом. Добрая половина факелов, еще недавно освещавших помещение, оказались вырваны из держателей. И валялись, где попало: видимо, попавшие в переплет противники воинов Черной Сотни пытались защищаться даже ими. Однако это мало кому удалось: судя по залитому кровью полу и алым потекам на стенах, зарубили их достаточно быстро и без особого труда. Ибо чего-чего, а боевого опыта у личного десятка будущего Императора Ордена было предостаточно…

— Сколько нужно времени, чтобы все это убрать? — брезгливо оглядывая заляпанный остатками еды и залитый вином стол, поинтересовался у подскочившей к ним служанки Коррин-младший.

— Я сейчас все уберу… — симпатичная толстушка с пунцовыми от пережитого страха щеками протерла стол мокрой тряпкой, потом ловко окатила его водой из ведра и еще раз протерла его еще одной, на удивление чистой.

— Чуть не умыла… — усмехнулся мальчишка, и, не дожидаясь, пока стол хоть немного подсохнет, облокотился на его поверхность. — Девушка! Надеюсь, свободные комнаты есть и в них не такой бардак?

— Есть. Две. Там убрано… Господа хотят поесть там?

— Да нет, и тут ничего… — хихикнул принц. — Заодно послушаем, что тут произошло. Вон, мужики до сих пор успокоиться не могут…

Четверка стоящих на балконе посетителей оказалась крестьянами. Собирающимися отвезти урожай на продажу в ближайший крупный город, и, соответственно, одевшие свою лучшую одежду. Белые, застиранные чуть ли не до дыр рубахи и чуть более темные матерчатые штаны, пестрые, расшитые женами кушаки и безрукавки. Тощие, явно никогда не видевшие золотых монет кошели, привычно прижимаемые мозолистыми ладонями к поясу. Босые, покрытые царапинами и дорожной пылью ноги. Разгоряченные недавно выпитым вином, они оживленно обсуждали недавнее происшествие. Перекрикивая друг друга, размахивая руками, и демонстрируя наиболее удачные с их точки зрения удары, падения и моменты боя, при этом иногда еле удерживаясь, чтобы не перегнуться через перила и не упасть в зал. С интересом прислушавшись к их воплям, брат Юган чуть не прозевал появление хозяина «Сгоревшей кузницы», решившего еще раз засвидельствовать свое почтение путникам, все-таки согласившимся принять предложение поесть и переночевать именно у него.

— Жаркое готовится. Хлеб и сыр уже раскладывают по тарелкам. А этот кувшин вина, как я и обещал, за счет заведения… Вы понимаете, у меня тут всегда тишь да гладь… — продолжая начатый перед входом в постоялый двор разговор, затараторил он.

— Спасибо… А теперь, если вы не против, мы бы хотели посидеть в тишине. Переход выдался длинным, и мы немного устали… — перебив на редкость болтливого мужчину, буркнул Эйлор. — Распорядитесь, чтобы нам приготовили комнату, ладно?

— Все уже готово, господа… — сообразив, что общаться клиент не расположен, хозяин «Сгоревшей кузницы» аккуратно поставил на стол кувшин и две глиняные кружки, потом смахнул со стола невидимые крошки и довольно резво убежал.

Дожидаясь обещанного ужина, Юган задумчиво смотрел на сидящего спиной к стене мальчишку и мрачно вспоминал весь тот кошмар, в который превратилась его жизнь с момента возвращения из Корфа брата Гильена. Первый же осмотр принца Самира чуть не закончился смертью новоявленного Наставника: взбешенный «омерзительно» проведенной процедурой Просветления, десятник сначала хотел лично вырвать язык у «страдающего самомнением тупого, как трухлявый пень, выскочки», а потом напрочь отказался что-то корректировать. Красный от бешенства, страха и стыда, Эйлор почти час слушал рев орущего на Гильена сотника — брат Гойден, то и дело тыкая пальцем в находящегося в трансе мальчишку, талдычил упершемуся соратнику про свои планы, пока дело не сдвинулось с мертвой точки. Гильен, проклиная «вшивых недоучек», снова вернулся к Коррину-младшему и принялся за работу. А на следующий день к вечеру Юган действительно понял, что такое настоящее Просветление: брат Гильен, работая с принцем Самиром, осторожно убирал из его сознания вложенные Эйлором блоки. Методично уничтожая новые ассоциативные связи, появившиеся у мальчишки с момента встречи с десятником, и заменяя их новыми. Идеально подходящими под придуманную сотником Игелом легенду.

Работы было много — на то, чтобы убрать все лишнее, у Гильена ушло почти четверо суток. И еще двое — на закрепление поставленной перед сыном короля Ольгерда задачи и ее маскировку. Правда, уже третий день правильного Просветления брат Гильен с пациентом провел уже на корабле: для того, чтобы у принца не возникло никаких ненужных вопросов, надо было привести его в сознание относительно недалеко от Аниора. Вернее, надо было сделать все, чтобы в его памяти не осталось воспоминаний о плавании через море и пребывании в монастыре. Так как объяснять королю Коррину причины, заставившие «спасителя» его сына сделать такой крюк в планы сотника Игела не входило…

Практически все плавание Юган проторчал в капитанской каюте, выделенной под проживание Гильена, Самира и Игела, и, глядя на работу Просветляющего, тихо сгорал от стыда: те выражения, которыми его периодически награждал брат Гильен, уже не казались ему оскорблениями, а воспринимались, как точное и даже слегка мягковатое описание степени его идиотизма…

Еще пять суток после высадки неподалеку от Свилмара, расположенного в двенадцати днях пути от Аниора, отряд из трех офицеров, десятка солдат и находящегося в состоянии транса принца Самира двигался по бездорожью в направлении Лягушачьего тракта. Причем мальчишку тащили на носилках по жуткому бездорожью: зная, что люди Ольгерда Коррина усиленно ищут пропавшего принца, двигаться по дорогам брат Гойден запретил. И только добравшись до места, о котором Юган когда-то говорил Самиру Коррину, дал приказ Гильену завершить начатую в монастыре работу…

— Слышь, Юган! — горячечный шепот сидящего по левую руку принца заставил Эйлора отвлечься от воспоминаний. — Вон тот дядька, который сейчас тычет в грудь своего соседа, только что сказал, что Минион Чума объявил Аниору войну! А все наши солдаты, оказывается, уплыли в Миер!!! Этого же не может быть, правда?

— В Миере — тоже война… — пожав плечами, буркнул десятник. — Я слышал, что на пограничные городки и деревни нападают воины Империи… А что, твой отец не может помочь королю Диону?

— Не только может, но и должен: Дион — папа Оливии. Считай, наш человек… — приглушенно пробормотал мальчишка. — Но, насколько я знаю, папа обещал Чуме, что вырежет всех его тысячников! Минион что, совсем с дуба рухнул? Где логика?

— Что, прямо вот так и обещал? — не поверил монах.

— Я что тебе, врать буду? — возмутился мальчишка. — Вломился во дворец, навалял его телохранителям и заставил отвести войска… Правда, это было давно… Видимо, у Миниона — склероз…

— Что за склероз? — не понял незнакомого слова Юган.

— Проблемы с памятью. Папа такие лечит радикально. С помощью меча… Только вот нам надо поторопиться: может, на войну возьмут и меня? Я же уже вырос, правда?

— Страна непуганых идиотов… — поддела меня Беата, как только Обен вышел из нашей комнаты. — Как ты позавчера выразился, «достаточно приложить немного сил в нужное место, и проблема рухнет под своей тяжестью»…

Отвечать на ее подначки не было настроения — действительно, шапкозакидательное настроение сыграло с нами злую шутку. А времени на то, чтобы исправить ее негативные последствия, оставалось все меньше и меньше.

— Ну, что будем делать дальше, стратег мой доморощенный? — задумчиво глядя в затянутое бычьим пузырем окно, пробормотала она. — Твой суперплан накрылся медным тазом. Надо звонить Ольгерду и ставить его в известность. Нет, ну надо же — все шесть убийств оказались напрасными!!!

— Если им хватило мозгов устроить шоу с переодеванием, то Миниона во дворце может и не оказаться… — вырвалось у меня. — А если мы не решим проблему с ним и его полководцами в течение пары дней, то, боюсь, войны на территории Аниора избежать не удастся…