Для спасения полковых знамен, секретных документов и разных ценностей был назначен миноносец «Статный».

Ночь на 2 января выдалась пасмурной, дул ветер. Ожидая русские корабли в море, японцы усилили дозорную службу. Но это им не помогло. В течение ночи «Статный» трижды встречался с японцами. Искусно маневрируя, он обманул их и благополучно достиг китайского порта Чифу. Знамена и архивы были спасены.

Без особых усилий прорвались через блокаду миноносцы «Смелый», «Властный», «Сердитый» и «Бойкий» и несколько минных и паровых катеров. Ни один из них не погиб и не был захвачен противником.

Прорыв миноносцев свидетельствовал о том. что с неменьшим успехом это могли сделать и другие корабли. Но предатели, как известно, уготовили им другую участь. 6 декабря Вирен не без ведома Стесселя не разрешил вывести корабли в море, и они после падения Высокой горы были потоплены во внутренней гавани [219] артиллерийским огнем с суши. Впоследствии большинство кораблей японцы подняли из воды и отремонтировав их ввели в строй своего флота.

2 января 1905 года Порт-Артур пал. Крепость была сдана неприятелю преждевременно. Еще держали оборону боеспособные части, были вполне исправны 610 орудий (из них 287 морских), имелось 207855 снарядов (нехватало крупного калибра){181}, не ощущалось острой нужды в хлебе и сухарях, наконец, было для убоя 2944 лошади, после капитуляции сталось до 50 тысяч пудов муки и много другого продовольствия.

Из 59 укрепленных узлов крепости было потеряно не больше 20. Еще можно было сражаться, сковывая у Порт-Артура истекающую кровью стотысячную армию Ноги, но царские генералы Стессель, Фок и другие предали героев крепости.

После капитуляции крепости В. И. Ленин в статье «Падение Порт-Артура» писал:

«Военный удар непоправим. Решен вопрос о преобладании на море, — главный и коренной вопрос настоящей войны...» {182}.

С потерей Порт-Артура и Порт-артурской эскадры царизм проиграл войну. Пока русская эскадра не была уничтожена, пока крепость отвечала ударом на удар, японцы не были уверены в успешном исходе войны, ибо эскадра Рожественского, шедшая из Балтики, могла появиться в Желтом море и, соединившись с порт-артурскими кораблями, изменить обстановку на море в пользу русских. Японские армии, находившиеся в Маньчжурии, могли быть отрезаны от Японии. Опасаясь этого, главная ставка в Токио не жалела резервов для пополнения осадной армии Ноги, направляя ему лучшие формирования, наиболее подготовленные в военном отношении. Осуществляя блокаду крепости, японцы не считались с потерей своих боевых кораблей, в том числе броненосцев, потому что главной целью они считали уничтожение Порт-артурской эскадры. Японцы считали, что это окупит потери и обеспечит победоносное окончание войны.

Порт-Артур пал на 329-й день после начала войны, в ходе которой он сыграл выдающуюся роль. На подступах к крепости была перемолота стотысячная армия японцев; русский флот и гарнизон приковали к себе почти весь флот неприятеля. Оборона Порт-Артура дала возможность Куропаткину сосредоточить в Маньчжурии армию, превосходившую по количеству войск японскую, которую, тем не менее, этот бездарный генерал не смог использовать разумно. [220]

Крепость была сдана врагу бездарными генералами-изменниками преждевременно. «Падение Порт-Артура, — писал В. И. Ленин, — подводит один из величайших исторических итогов тем преступлениям царизма, которые начали обнаруживаться с самого начала войны... Генералы и полководцы оказались бездарностями и ничтожествами. Вся история кампании 1904 г. явилась... «преступным пренебрежением элементарных принципов морской и сухопутной стратегии». Бюрократия гражданская и военная оказалась такой же тунеядствующей и продажной, как и во времена крепостного права... Царизм оказался помехой современной, на высоте новейших требований стоящей, организации военного дела, — того самого дела, которому царизм отдавался всей душой, которым он всего более гордился... Гроб повапленный — вот чем оказалось самодержавие в области внешней защиты, наиболее родной и близкой ему, так сказать, специальности...» {183}.

Гнилая политическая система царизма, приведшая к войне и поражению, находилась в резком противоречии с политическим и экономическим развитием страны. «Своей глупой и преступной колониальной авантюрой, — писал Ленин, — самодержавие завело себя в такой тупик, из которого может высвободиться только сам народ и только ценой разрушения царизма» {184}.

Падение Порт-Артура вскрыло всю гнилость военно-феодального империализма царской России, полную несовместимость интересов народа и самодержавия. Государственная, военная, политическая и культурная отсталость страны, судьбами которой распоряжались крепостники-помещики во главе с царем, привела к проигрышу войны.

Немалую роль в падении Порт-Артура сыграли и стратегические ошибки, неподготовленность крепости и эскадры к войне, неспособность и нерешительность командования, предательство и измена части его, бездарность большинства царских генералов и адмиралов{185}, представителей правящего класса крепостников, а также несогласованность морских и сухопутных планов ведения войны.

Почти весь период обороны Порт-Артура характерен вопиющей беспечностью и отсутствием бдительности в среде царских сатрапов. Если при этом Стессель, Фок и Рейс предавали сознательно и соответственно этому действовали, то Алексеев, Смирнов, Витгефт и другие из-за полной своей беспечности мало чем отличались от первых. И действительно, Алексеев и Витгефт за день до войны, когда уже были разорваны дипломатические отношения с Японией, упорно твердили, что войны не будет, что [221] японцы не посмеют начать ее, и не принимали никаких мер против возможной провокации со стороны «вероятного» противника.

Между тем буквально на другой день после коварного нападения японцев на эскадру населению крепости стало известно, какие из кораблей подорваны, характер повреждений, вероятные сроки их ввода в строй и т. п.

В тот же день стало известно на кораблях и в крепости содержание и секретного приказа Витгефта о выходе эскадры во Владивосток 10 августа.

Подобных примеров можно было бы привести множество.

После войны японцы совершенно безосновательно создали легенду о якобы блестящей работе своих разведывательных органов. В действительности же в Порт-Артуре с начала войны и до конца осады агентурная разведка японцев была немощной и скудные данные, добытые ею, явились лишь результатом ничем не оправдываемой беспечности и полного отсутствия бдительности у руководящих обороной крепости генералов. Для японских разведчиков не составляло особого труда добыть требовавшиеся им сведения. Но и при благоприятных условиях разведка японцев в крепости работала плохо.

Негодной оказалась в Порт-Артуре организация как сухопутных, так и морских сил. Между ними не было тесного взаимодействия. Во взаимоотношениях между морским и сухопутным командованием царила полная неразбериха. Приморская крепость, вместо того чтобы быть подчиненной командующему Тихоокеанским флотом, была подчинена командующему Маньчжурской армией, хотя прямой связи с ней она не имела и только косвенно оказывала ей содействие, отвлекая на себя часть неприятельских сухопутных сил.

Среди высшего командования отсутствовали единые взгляды на ведение войны{186}. Будучи военным министром и за год до войны решительно выступая против ассигнований на Тихоокеанский флот{187}, Куропаткин перед самой войной резко изменил свои взгляды, считая усиление флота лучшим ограждением русских интересов на Дальнем Востоке, но что-либо реальное сделать [222] было уже поздно. В начале войны уже в роли командующего Маньчжурской армией Куропаткин вновь изменил свое отношение к флоту. Он считал, что раз флот своих задач не выполнил и японцы высадились на материк, нужно отступать в глубь Маньчжурии до тех пор, пока из России не подойдут такие сухопутные силы, которыми можно было бы решить исход войны в открытом поле. Он не понимал, что потеря преобладания сил на море в данной конкретной обстановке была по существу проигрышем войны.