6. Существуют игры, в которые нам, людям, приходится играть вместе, если у нас есть фундаментальная цель обеспечить себе выживание и сохранить свое благосостояние: в семье, в общей съемной квартире, на работе, в дороге, в свободное время, при добыче пищи и так далее. Для таких игр мы создали правила, чтобы мы могли вместе играть в них с возможно меньшим дисбалансом. Каждый может выйти из этой игры, если он готов отказаться от определенной базовой цели, которой он может достичь только через общую игру.

Так всегда: у многих целей следствие таково, что нужно играть вместе, у многих целей следствие таково, что нужно играть отдельно. Если я рисую сейчас в своей фантазии картину того, как критик напишет по поводу этой книги нечто вроде: «Автор фатально опасным образом влияет на своих читателей под коварным предлогом, что все это „лишь“ его личная фантазия. Это взгляды, которые делают читателя зависимым и приведут его в еще более неприятные ситуации. В то же время автор снимает с себя ответственность…», – то я чувствую, что эти слова больше не задевают и не ранят меня. Моя энергия, сила и уравновешенность больше не покидают меня в нужный момент и больше не исчезают где-то, потому что я знаю: его фантазия отличается от моей, и это – нормально. Просто нам не нужно играть вместе. Мой собеседник совершенно свободен, он волен фантазировать так, как ему на данный момент хочется. И каждый – я тоже – свободен принять его фантазию, возможно, только частично, или же творчески сформировать свою собственную. Я больше не чувствую давления, что я обязательно должен «исправить» фантазию другого человека, которая не совпадает с моей. Я отказался от своей цели, чтобы другие люди имели максимально схожие с моей фантазии о том, как относиться к моим произведениям и моей личности.

Теперь я вижу это так: если кто-то нападает на мои фантазии и деструктивно критикует их, у него нет цели меня понять; он хочет лишь поиграть со мной и настоять на своей цели. Если кто-то оценивает мою фантазию – да, пожалуйста! Он может этим заниматься. Это его право – приписывать в своей фантазии определенным вещам и явлениям личную оценку и тем самым косвенно сообщать миру, что для него ценно, а что – нет. Так он демонстрирует мне часть своего мира фантазии и свои, скрытые в нем желания и цели, а я могу ближе познакомиться с ним и создать свой фантазийный образ о нем.

Ценность, которую я сам придаю своей фантазии, при этом не затрагивается. Я хорошо чувствую себя и в любое время могу выбрать, с кем хочу играть. Я могу расширять свою фантазию, если вдруг перестану чувствовать себя хорошо. Потому что моя цель – постоянно достраивать в себе конструктивный мир фантазии, который находится в максимально возможном резонансе с моим окружением и в то же время идет мне на пользу. Он основывается на существующем – то есть он «конструктивен».

Если я исхожу из того, что живу в своем конструктивном мире фантазии, в котором я представляю себе, что у других людей тоже есть вполне равноправный конструктивный мир их фантазии, и я даю другим людям совет, консультирую их по определенной проблеме, то моя консультация автоматически проходит «конструктивно». Мне больше не нужно изучать или тренироваться в «конструктивной модели».

• Я признаю равноправный мир фантазии другого человека таким, каков он есть. Никакой аспект в нем я не оцениваю как «неправильный».

• Я стремлюсь точно понять, как именно устроен мир фантазии другого человека в этой – проблемной для меня – области. При этом я сначала приспосабливаюсь, насколько это возможно, к чужому миру фантазии, путем изменений в моем мире фантазии. Одновременно с этим я точно знаю, что я никогда не смогу понять его на все сто. Решающий момент здесь – в том, что я способен повторить фантазию другого человека так, чтобы он мог сказать: «Да, именно это я и имел в виду».

• Я размышляю над вопросом о том, что могу предложить другому человеку в качестве идеи, чтобы он смог, основываясь на существующем, достичь своих целей. Чего ему не хватает?

• Я наблюдаю, понял ли другой человек мою идею правильно, понял ли он то, что я имел в виду, и предлагаю сотрудничество: я рассказываю ему о своей идее/фантазии так долго, пока он не будет способен повторить ее, а я констатировать: «Да, именно это я и имел в виду». Так достигается взаимное понимание – общий отрезок игры успешно завершен.

• Теперь я наблюдаю, помог ли я другому человеку и исчезла ли проблема. Если нет, игра начинается заново.

В таких новых рамках фантазии жители дома Большого брата вели бы себя по-другому. Если бы один рассказал другому свои фантазии о том, что третий по своей фантазии сказал о нем, то тот пошел бы к этому третьему и расспрашивал бы его о том, что он, собственно говоря, имел в виду, и сам повторял бы это до тех пор, пока тот не сказал бы: «Да, именно это я и имел в виду». Только тогда можно быть уверенным в том, что твоя собственная фантазия достаточно совпадает с фантазией другого и что ее можно «понять». Только теперь имеет смысл смотреть, похожие ли у вас цели или разные, можно ли найти новую общую цель, есть ли желание продолжать игру вместе с этим человеком или же лучше сконцентрироваться на других контактах.

Предположим, общественные критики примут эту точку зрения о том, что каждый человек живет в своем мире фантазий. Что изменилось бы тогда? Они интенсивно заботились бы о том, чтобы самим быть уверенными в этом – что максимально точно поняли объект, который критикуют (= существующее). В то же время при их критике они осознавали бы, что, в сущности, они косвенно сообщают миру о том, какие цели преследуют сами – в своем конструктивном мире фантазии, а какие нет. Каждый критик в своей критике демонстрирует, как он представляет критикуемый объект в своем мире фантазии, как он его видит и понимает; своей оценкой он показывает, как этот фантастический объект совпадает или не совпадает с его личными желаниями и целями.

Конечно, все это, что формулирует критик, опять же интерпретируется другим человеком в его мире фантазии…

Таким образом, я могу намного расслабленнее смотреть на стычки, потому что обе стороны, с моей точки зрения, равноправны со своими фантастическими мирами. Для меня речь идет только о том, играем ли мы вместе, друг против друга или вообще не играем. Мы больше не занимаемся вопросом, что действительно, а что нет, что реально, а что нет. Этот вопрос полностью исчез, а с ним и любая связанная с ним разница. Если и возникают столкновения, то только на основе боли потери. Это единственное, что остается. Больше нет возможности уйти от боли потери на уровне обсуждения картин мира, теперь я должен непосредственно столкнуться с этой болью. Это значит: в спорном случае я сам признаю свою боль потери – и, возможно, формулирую ее для других, чтобы у них была возможность понять ее.

На вопрос «В чем истина?», который римский префект Пилат задал Иисусу, теперь можно ответить так: «Уже не важно…»

Также и вопрос, ведет ли себя человек по-настоящему, аутентично или фальшиво и лживо, уже не важен. Однако важно, хочу я играть или нет с человеком, который, как кажется, врет.

Важно, как каждый отдельный человек чувствует себя со своим собственным миром фантазии и его последствиями (опытом). Если он не доволен этими последствиями, то он может расширять свой мир фантазии до тех пор, пока не станет довольным. «Что работает для меня? Что действует? Что мне помогает? Чего не хватает?»

Кто, как и я, решится жить в личном конструктивном мире фантазии, больше не будет предоставлен картине мира, в котором «есть только одна-единственная совершенно передаваемая реальность». Однако это не означает, что он отворачивается от этой картины мира, отстраняется от нее и исключает ее. Это значит, что он интегрирует эту картину мира в свой конструктивный мир фантазии в виде возможности рассматривать мир таким образом и в то же время знает, что существует еще больше возможностей фантазии. У меня всегда есть выбор.