Расположенный гораздо ближе к Сарасоте, чем этого хотелось бы ее жителям, «пансионат» тем не менее находится в границах округа, в который входит и Калуза: добрых полчаса надо ехать от Калузы на север по сорок первой автомагистрали, а затем повернуть на запад по Ксавиер-роуд. Внешне «Убежище» напоминает обычное скотоводческое ранчо, такие же граничат с ним с трех сторон. Психиатрическую клинику окружает забор, отделяя возделанные угодья от грунтовой, изрытой колеями дороги, которая проходит по обе стороны от «Убежища». Там, где кончается грунтовая дорога, начинается стена.

Сама по себе стена не выглядит устрашающе — не очень высокая и не слишком толстая. На воротах — с обеих сторон — медная пластинка, извещающая о том, что перед вами действительно «Убежище для заблудших душ». И тут сходство с ранчо кончается, декоративная решетка на воротах создает у путника впечатление, что он направляется в уединенный замок, расположенный где-то в Англии или во Франции. Распахнутые настежь ворота свидетельствуют о том, что ни один человек не содержится здесь против своей воли и желания.

Однако Сара Уиттейкер утверждала, что она, будучи психически вполне нормальным человеком, была отправлена сюда вопреки своей воле. Сара настаивала на этом факте, впрочем, ее ведь объявили недееспособной на судебном разбирательстве в октябре прошлого года.

Ландшафт окрестностей Калузы — довольно ровный, однообразный, лишенный возвышенностей, лишь кое-где — поднятые бульдозерами круглые холмы. За входными воротами в «Убежище» разбитая дорога сменилась мощеной дорожкой, с примыкающими к ней ухоженными лужайками. Пациенты и посетители — их было трудно отличить друг от друга — свободно бродили по этим лужайкам, освещенным ярким апрельским солнцем, болтая и посмеиваясь.

То тут, то там появлялись служащие в белом. Они больше походили на слуг в крупном поместье, нежели на лиц, охраняющих такого рода заведение и призванных поддерживать в нем покой и порядок. Все выглядело вполне цивилизованно. Казалось, вот-вот из-за каменных корпусов выплывет гостеприимная хозяйка в длинном шелковом платье, широкополой соломенной шляпе и на безупречном английском языке пригласит вас к чаю, сервированному на террасе…

Я припарковал свою машину и пошел по мощенной гравием дорожке к центральному зданию, следуя инструкциям, которые Сара дала мне по телефону.

Внутри здания было прохладно.

Женщина в белом накрахмаленном халате сидела за столом напротив входной двери. Она подняла голову.

— Что вам угодно?

— Я пришел побеседовать с мисс Сарой Уиттейкер.

— Ваше имя?

— Мэтью Хоуп.

— Вы родственник пациентки?

— Нет, я адвокат.

— Мисс Уиттейкер ожидает вас?

— Да.

— Одну минуту, сэр. — Женщина подняла телефонную трубку и набрала три цифры.

— Фредди, — сказала она, — это Карен из регистратуры. Пришел посетитель к Саре Уиттейкер. Его зовут…

Она взглянула на меня.

— Мэтью Хоуп, — напомнил я. — Я звонил вчера, предупреждал о своем визите, разговаривал с доктором Кэрмайклом.

— Мэтью Хоуп, — повторила она в трубку. — Предупреждал… Разговаривал с доктором Кэрмайклом.

Некоторое время она слушала, что ей говорили, потом сказала:

— Нет, он адвокат.

И продолжала слушать, прижав трубку к уху.

— Хорошо. Кто-нибудь приведет ее сюда? — Женщина положила трубку и обратилась ко мне: — Присядьте, пожалуйста. Мисс Уиттейкер сейчас поднимется наверх.

Если это «верх», то где же «низ», подумал я, но промолчал.

Я выбрал место и пристроился возле стола, обозревая стены, на которых висели картины, писанные маслом. Воображение упорно рисовало образ феодального замка. Я покосился на Карен. Она перелистывала женский журнал.

— Вы знакомы с мисс Уиттейкер? — спросил я.

— Что, простите?.. — Она вопросительно подняла брови.

— Я говорю о Саре Уиттейкер. Вы знаете ее лично?

— Ну конечно. Я знакома почти со всеми пациентами.

— А сколько здесь пациентов?

— Клиника рассчитана на три сотни. Сейчас она укомплектована не полностью.

— Сколько же у вас сейчас пациентов?

— Двести девяносто пять, что-то около этого. У нас десять корпусов. Мисс Уиттейкер — в третьем корпусе.

— Когда вы сказали «она поднимется наверх», что вы имели в виду?

— Простите?..

— Наверх откуда?

— Наверх от… А! Просто мы так говорим. В этом здании — администрация и регистратура. Каждый, кто приходит сюда, «поднимается наверх». Не знаю почему. Здесь нет никаких холмов, никакого верха… — Она пожала плечами. — Просто выражение такое.

— А в этом здании есть пациенты?

— Нет. Это административное здание. Здесь разные службы.

— А больничные палаты в других девяти корпусах?

— Да, сэр.

— В каждом корпусе тридцать — тридцать пять пациентов?

— Приблизительно.

Появление Сары Уиттейкер с сопровождающим прервало мои дальнейшие расспросы.

Я почему-то предполагал, что увижу Сару в чем-то скучном, сером и полосатом, похожем на матрас. Образ Сары в больничном одеянии преследовал меня, хотя я уже видел больных на лужайках и отметил, что одежда многих из них ничуть не отличается от туалетов завсегдатаев вечеринок с коктейлями в Калузе.

Человек, как правило, неохотно расстается со своими представлениями. Я привык к мысли: тем, кто содержится в психиатрической лечебнице или в тюрьме, полагается носить казенную одежду. Но, возможно, обитателям «Убежища» разрешалось принарядиться в приемный день…

Сара предстала передо мной ослепительным видением в золотистом костюме из льняного полотна оттенка спелой пшеницы, шелковой блузке шафранового цвета, открытой у горла. На ногах бежевые туфли-лодочки на тонком каблуке.

Глаза Сары — глубокая зелень, как джунгли на реке Амазонке.

Ее белокурые, коротко подстриженные волосы (не здесь ли ее остригли, подумал я) обрамляли бледное, изысканного овала лицо.

На губах не было помады.

Сара оказалась довольно высокой женщиной, изящной, с узкими бедрами, лодыжками и запястьями, маленькой красивой грудью. Она выглядела хрупкой и беззащитной.

— Мистер Хоуп? — Сара протянула мне руку.

— Мисс Уиттейкер? — отозвался я, пожимая ее ладонь.

— Не хотите ли прогуляться, Сара, со своим другом? — спросила Карен.

Служитель, который привел Сару, бросил на Карен предостерегающий взгляд.

— Я уверена: все будет в порядке, — успокоила его женщина.

Но тот не сдавался, глядя на нее в упор.

— Я уверена, — мягко повторила Карен.

Мы вышли на солнечный свет.

— Добро пожаловать в «Пансионат для психов». — Сара улыбнулась.

Служитель вышел вслед за нами. Я слышал его шаги по гравию. Он держался в некотором отдалении, приглядываясь и прислушиваясь. Я не оборачивался и не смотрел на него.

— «Пансионат для психов» — так называют нашу лечебницу. Даже сами пациенты, — сказала Сара. — О! Я так счастлива, что вы здесь. Я так беспокоилась, так боялась, что вы не придете!

— Но ведь я обещал, что приду.

— Да, но над психопатами порой любят подшучивать… — Сара снова улыбнулась. — Не спуститься ли нам к озеру? Оно искусственное, но вполне приятное, особенно для людей с воображением.

— Пойдемте к озеру, — согласился я.

Стоял благоухающий солнечный весенний день. Можно что угодно говорить о западном побережье Флориды, но в апреле, когда температура поднимается выше семидесяти градусов, а солнце щедро разбрасывает вокруг свои золотые лучи, на всем земном шаре нет места лучше. Мы брели, окутанные солнцем и теплом, и только шаги служителя возвращали нас к действительности, напоминая, что мы не в раю.

— Это Джейк, — сообщила Сара. — Мой сторожевой пес. Он не отходит от меня, боится, что я перережу себе вены. Из-за этого меня сперва поместили в пятый корпус. Моя мать сказала, что я уже пыталась вскрыть себе вены. Это, конечно, вздор.

Сара вытянула руки.

— Видите какие-нибудь следы на запястьях?

— Нет.

— Конечно, нет. Их и не было никогда.