Уже в крымских кампаниях Миниха стало ясно, насколько русская армия медлительна и неповоротлива. Настоящим бичом для нее были обозы. Они буквально душили ее. У простого сержанта могло быть до 10 телег, у офицера — до 30. Генералу Густаву Бирону принадлежало 300 ломовых лошадей. Телеги нужны были также и простым солдатам, не говоря уже о раненых и больных. Конечно, старались уменьшить все эти impedimenta[25], тем не менее армия Апраксина в 1757 г. тащила за собой почти 6000 телег. Если принять во внимание сопровождавших солдат да еще тех 10–12 денщиков у каждого старшего офицера, окажется, что из строя было выведено более трети личного состава.
Другой помехой были рогатки, которыми продолжали загромождать обозы, поскольку в начале войны ни пехота, ни даже регулярная кавалерия не решались противостоять прусским эскадронам без этих заграждений. Болотов называет их «смехотворной защитой», и действительно, уже со следующего года они вышли из употребления.
Для довольствия войск существовало интендантство, во главе которого стоял генерал-провиантмейстер[26], но оно часто сталкивалось с неразрешимыми проблемами. Те страны, через которые шла армия, — Пруссия, Польша, Померания — были слишком бедны и очень быстро истощались. Доставке припасов из России препятствовали огромные расстояния, разлившиеся реки, разбитые дороги, проложенные по песчаной или глинистой местности, на которых впоследствии увязали наполеоновские ветераны. Использовались все средства: реквизиции, закупки, как прямые, так и через посредников, хотя на это чаще всего недоставало денег. Необходимость добывать продовольствие и особенно фураж для огромного количества подседельных и ломовых лошадей, устраивать и защищать магазины не раз останавливала армию и принуждала ее или топтаться на месте, или даже отступать. С такой же медлительностью производились и прочие поставки. Даже в 1758 г. большинство солдат не получили ни тулупов, ни меховых рукавиц.
Один австрийский офицер, побывавший в лагере Апраксина в конце 1757 г., вполне справедливо писал: «В русской армии совершенно не умеют использовать повозки для доставления съестных припасов, ни правильно устраивать магазины и заниматься фуражированием, ни взимать контрибуцию таким образом, чтобы не отягощать сверх меры обывателей в завоеванных странах, не говоря уже о сохранении собственных людей…»[27].
Но в самом плохом состоянии находились госпитали и перевозка раненых. Даже во французской армии жаловались на слишком малое число опытных врачей и хирургов. А насколько хуже все это было у русских! Для больных и раненых не всегда находилась даже крыша над головой, чтобы спокойно умереть. Князь Яков Шаховской в своих мемуарах рисует душераздирающие картины: вереницы носилок с больными, которых приносили в большой госпиталь, но их отправляли обратно из-за переполнения этими несчастными, коих снедали заразные лихорадки. Люди задыхались в миазмах и от нехватки воздуха, но окна все-таки не отворяли из-за боязни до смерти заморозить выздоравливающих. И все это происходило в самом центре империи, в Москве, причиной чего послужило лишь прохождение через нее двадцати тысяч новобранцев[28]. Еще хуже было в полевых условиях. Тот же австрийский офицер писал: «С ужасом взирал я на больных, кои стенали, лежа на траве без шатров и покрывал. Повсюду было превеликое множество сих несчастных, оставленных без какого-либо вспомоществования. И каковые чувства зрелище сие могло возбудить в их сотоварищах?»[29]
Я лишь вскользь упомяну о гарнизонных войсках и ландмилиции, поскольку они не принимали никакого участия в Семилетней войне, если не считать подкреплений из них для действующей армии. Сформированные указом Петра Великого (1716), гарнизонные войска состояли из 49 пехотных и драгунских полков, 4 отдельных батальонов и 4 эскадронов. Пехотные полки имели четырехбатальонный состав по 4 роты в батальоне и одну гренадерскую роту. Они были распределены по крепостям (один полк в каждой). Неукрепленные города охранялись местными войсками, формировавшимися из свободных крестьян (однодворцев), отставных солдат и некоторых дворян.
Гарнизонные войска комплектовались так же, как и вся действующая армия. Поэтому из них можно было брать для сей последней самых лучших солдат. Эти войска использовались одновременно и в качестве внутренних оборонительных сил, и для обучения новобранцев.
Но когда в 1756 г. потребовалось взять из них людей для формирования обсервационного корпуса, то, к великому удивлению, нашлось не более 7–8 тыс. хороших солдат, так как обучение в этих войсках было крайне неудовлетворительно. Из соображений экономии сюда поставляли слабых людей и недостаточные рационы. Поэтому на многие нарушения и злоупотребления оставалось лишь закрывать глаза. Солдаты женились и, чтобы жить, практиковали всевозможные ремесла, в том числе и воровство. Их мало учили и никогда не производили совместных маневров. Таким образом, эти полки превратились в конце концов в своего рода национальную гвардию, да еще не самого лучшего качества. Их нельзя было употреблять даже для сопровождения обозов. Что касается численности, достигавшей на бумаге 75 тыс. чел., то она далеко не соответствовала этой цифре. Драгунские полки и отдельные эскадроны также находились не в лучшем состоянии; Казанский, Оренбургский и Сибирский полки годились лишь для конвойной и полицейской службы. Полноценными были только Воронежский полк и Рославльский эскадрон.
Ландмилиция подразделялась на Украинскую и Закамскую. Первая несла обсервационную службу против крымских татар, вторая следила за северо-восточными народцами. Украинская ландмилиция состояла из 28 полков драгунского образца (то есть для пешего и конного строя), Закамская — из трех таких же полков и одного пехотного. Все это составляло в целом 28 тыс. чел. Но только украинские полки могли использоваться в этой войне на путях сообщения. Комплектовались они преимущественно из малороссов.
Если принять во внимание все эти обстоятельства, становится ясно, что Российская империя представляла собой внушительную оборонительную силу, но, несмотря на приведенные нами огромные цифры, не обладала столь же значительными наступательными возможностями.
В то время Россия имела выход только к одному морю[30] и поэтому располагала лишь одним флотом — Балтийским, который состоял из двух эскадр: кронштадтской и ревельской. Первая имела 14 линейных кораблей с 954 пушками, 5 фрегатов, 1 прам[31] и 2 бомбардирских галиота. Вторая — 6 линейных кораблей с 372 пушками, 2 фрегата и 42 галеры. Во время Семилетней войны русскому флоту не пришлось ни действовать совместно с союзными флотами, ни сражаться с англичанами. Он играл лишь вспомогательную роль, занимаясь перевозками провианта для армии и поддерживая некоторые действия сухопутных войск на побережье Восточной Пруссии и Померании.
В России не было ни военного, ни морского министра. Французской системе, основанной на единоначалии и ответственности в управлении каждой отраслью, Петр Великий предпочел систему коллегий, принятую в большинстве германских государств.
У нас, во Франции, она просуществовала всего лишь несколько месяцев во время Регентства, и Людовик XIV заменил ее министерствами. Впрочем, коллегиальная организация восходила еще к старинными московским учреждениям: при кремлевских царях все решалось боярской думой; во главе коллегий, созданных Петром Великим, стояли президент и вице-президент. Даже после основания министерств в эпоху Александра I рядом с главой каждого ведомства был товарищ министра.
Во время Семилетней войны все главнокомандующие русской армией — Апраксин, Фермор, Салтыков, Бутурлин — не принимали ни одного сколько-нибудь важного решения, не собрав военный совет. Кроме того, все они были сверх меры перегружены ежедневной перепиской с Военной Коллегией. И словно уже одного этого было недостаточно для затруднения их действий, великий канцлер Бестужев, стремившийся не только лично все знать, все делать и руководить дипломатией и внутренними делами, но еще и командовать армией и флотом, придумал создать так называемую Конференцию. Она состояла из генералов и гражданских сановников, находившихся в Петербурге, и претендовала на то, чтобы указывать главнокомандующему план кампании, вплоть до маршей и контрмаршей и определения дня для баталии.
