Екатерина лавировала между группировками, не примыкая ни к одной из них. Она старалась угождать обеим метрессам — и своего супруга, и тестя — с той лишь разницей, что в душе люто ненавидела Диану де Пуатье. Ата благосклонно принимала знаки внимания со стороны непритязательной маленькой итальянки, почти не замечая ее.

Несмотря на благорасположение к ней короля, Екатерина чувствовала себя одиноко в чужой стране, и это одиночество лишь в какой-то мере скрашивалось поступлением на французскую службу братьев Строцци (сыновей ее бывшей опекунши Клариче Строцци) — Пьеро, Леоне и Лоренцо, ее кузенов, с которыми она делила свои детские игры. Их приезд возвестил начало «итальянского вторжения» во Францию, которое лишь добавило Екатерине непопулярности в народе. Не приехал лишь один человек, которого она хотела бы видеть возле себя, — Ипполито. В июне 1535 года Алессандро отравил его. Однако нет худа без добра: присутствие при французском дворе элегантного кардинала Ипполито могло бы иметь катастрофические последствия для репутации Екатерины.

Желание Екатерины иметь у себя на службе со-отечественников-итальянцев вполне понятно. Видное место среди них занимал Антонио Гонди, мелкий банкир, жена которого стала фрейлиной, а впоследствии и кормилицей детей Екатерины. Среди прочих следует прежде всего отметить еще одного банкира — Бираго, а также Лодовико ди Гонзага, младшего брата герцога Мантуанского. Со временем они приняли другие имена: старший сын Гонди вошел в историю как граф де Рец, маршал Франции, Бираго — Рене де Бираг, канцлер, Гонзага — герцог де Невер. Двумя другими итальянцами, имевшими большое влияние на Екатерину, были братья Руджери — Козимо и Лоренцо. Особенно полагалась она на советы астролога Козимо. Именно он предсказал ей почти невероятное: что она, бездетная жена второго сына короля, станет королевой Франции и матерью десятерых детей.

В судьбу Екатерины в очередной раз вмешался случай, разом всё переменивший. В один из жарких августовских дней наследник престола дофин Франсуа, разгоряченный игрой в мяч, выпил стакан холодной воды и сразу же почувствовал резкие боли в груди и животе. Его уложили в постель. Болезнь, пневмония, перешедшая в плеврит, развивалась стремительно, и спустя несколько дней, 10 августа 1536 года, дофин скончался. Хотя вскрытие подтвердило естественную причину смерти, упорно распространялись слухи об отравлении принца. Началось следствие, установившее, что роковой стакан подал дофину граф Себастьяно Монтекукули, итальянец, в свое время служивший при дворе Карла V и прибывший во Францию в свите Екатерины Медичи. Его и обвинили в отравлении наследника престола. Под пытками несчастный признался во всем, что хотели услышать от него обвинители, и его приговорили к публичной казни четвертованием. Приговор был незамедлительно приведен в исполнение.

Однако дело на этом не закончилось. Теперь начали судачить о целях устранения дофина. Кому это было выгодно? Версия о Карле V как заказчике преступления сразу же была отвергнута ввиду своей полной несостоятельности. Тогда взоры клеветников обратились на Екатерину. Говорили, что именно она, желая расчистить для своего супруга путь к трону и со временем самой стать королевой Франции, организовала убийство наследника престола. Кроме того, лишь она, уроженка страны, славившейся своими отравителями, могла действовать столь изощренно. Публику не убеждали выводы патологоанатомического исследования об отсутствии в организме погибшего смертоносного вещества. Молва утверждала, что следов яда не обнаружили не потому, что его там не было, а потому, что он бесследно испарился. И сотворить такое могла только итальянка Екатерина при помощи своих магов и колдунов. Так было положено начало обычаю возлагать на Екатерину Медичи ответственность за любое преступление, кем бы и в каком бы уголке Французского королевства оно ни совершилось.

Хотя в этом обвинении, точно так же как и в обвинении графа Монтекукули, всё, с начала до конца, было ложью, над головой Екатерины нависла реальная угроза, и кто знает, как обернулось бы дело, если бы не вмешательство Франциска I. На сей раз герцогиня Орлеанская пожала, как никогда ранее, обильные плоды своего смирения и безграничной покорности королю, снискавшие ей благоволение монарха. Франциск I явил ей свою монаршую милость, открыто взяв ее под свою защиту, и клеветники разом умолкли, не рискуя навлечь на себя гнев короля. Однако в народе продолжало жить мнение, что вина за безвременную кончину восемнадцатилетнего дофина Франсуа лежит на Екатерине Медичи — мнение, и по сей день охотно разделяемое многими историками и беллетристами.

Итак, клевета смолкла, и в судьбе герцога и герцогини Орлеанских наступила важная перемена. Отныне Генрих стал наследником престола, дофином, а Екатерина — дофиной. Казалось, сбывается пророчество Руджери о том, что Екатерине Медичи быть королевой Франции. Однако новоявленная дофина не могла не понимать: дело может обернуться так, что в урочный час Генрих станет королем Франции, тогда как сама она не будет королевой — по той простой причине, что к моменту восшествия его на престол не будет его супругой.

Бесплодие Екатерины, словно дамоклов меч, висело над ее головой. Теперь, когда она стала дофиной, ее неспособность произвести на свет наследника престола оборачивалась для нее ощутимой угрозой: расторжение брака, прежде маячившее где-то далеко на горизонте в качестве досадной возможности, становилось реальной перспективой. Будущая королева не может быть бездетной. Родить наследника — дело государственной важности.

Впрочем, поначалу при дворе циркулировали слухи, что вина за бездетность супружеской четы лежит на Генрихе. Брантом, это ходячее собрание анекдотов, слухов и сплетен, утверждал, что у дофина был некий дефект полового органа (какое-то «искривление»), который, не мешая ему вступать в интимную связь, не позволял оплодотворить супругу и этот дефект будто бы можно было устранить путем хирургического вмешательства. Нам неизвестно доподлинно, что за дефект имел место и была ли сделана операция, однако в 1538 году у принца появилась внебрачная дочь от особы столь незнатного происхождения, что от нее поспешили избавиться, отправив ее в монастырь замаливать грехи — то ли свои собственные, то ли дофина Генриха, который, как говорили, ее не то соблазнил, не то изнасиловал. Иначе сложилась судьба новорожденной: Диана де Пуатье взяла ее под свою опеку и нарекла собственным именем. Позднее Генрих узаконил этот плод греховной связи, дав девочке гордое имя Дианы Французской и выдав ее замуж за герцога Эркюля Фарнезе. В мутном потоке сплетен фигурировала и такая: говорили, что матерью ребенка была сама Диана де Пуатье.

После появления у ее супруга внебрачного ребенка положение Екатерины стало еще более невыносимым. Теперь всю ответственность за отсутствие наследника возлагали на нее. При дворе уже открыто говорили о необходимости расторжения брака Генриха и о женитьбе его на старшей дочери императора Карла V. Хотя врачи уверяли Екатерину в том, что она лишена органических пороков, сама она всерьез опасалась, что ей не суждено испытать радостей материнства.

В этот критический для Екатерины момент помощь к ней пришла, как говорится, откуда не ждали. Диана де Пуатье, осознав, что новая супруга дофина может оказаться не столь покладистой, как маленькая итальянка, или, того хуже, завладеет сердцем ее возлюбленного, стала заступаться за Екатерину. Но что еще удивительнее, и герцогиня д’Этамп, видимо, желая сохранить сложившийся при дворе status quo, а может быть, и питая иллюзорные надежды на поддержку, когда уже не будет Франциска I и Генрих станет королем, со стороны нынешней супруги дофина, такой любезной и услужливой (как легко принять личину за истинное лицо!), выступила в ее защиту.