В период междуцарствия Екатерина заключила перемирие с протестантами, что давало новому королю возможность определить свою собственную политику. 13 февраля 1575 года в Реймсе состоялась необычайно пышная коронация Генриха III, на которую не пожалели средств. Когда возложили корону на голову нового короля, измученного пятичасовой церемонией коронации, он лишь сказал: «Она причиняет мне боль». Всё его трагическое правление оправдало пророческий смысл этих слов. На следующий день Генрих III венчался с Луизой Воде-мон, герцогиней Лотарингской. Хотя это была весьма достойная принцесса, наделенная чистым и добрым сердцем, до последнего дня обожавшая своего супруга, Екатерина пыталась было отговаривать сына от женитьбы на ней, считая ее недостаточно знатной и богатой, чтобы стать королевой Франции (она была представительницей младшей ветви Лотарингского дома). Кроме того, королева-мать резонно опасалась, как бы Гизы, старавшиеся после Варфоломеевской ночи держаться в тени, вновь не обрели влияние, когда их очередная родственница станет королевой — как в приснопамятные времена Марии Стюарт... Без Гизов, полагала она, ей легче будет находить общий язык с «политиками» и гугенотами. Однако Генрих и слышать не хотел ни о какой другой принцессе. Секрет его неожиданной привязанности к Луизе был прост: она поразительно походила на Марию Клевскую, что сразу же бросилось ему в глаза, когда он впервые увидел ее более полутора лет назад, на пути в Польшу. В лице Луизы для него словно воскресла Мария. Разумеется, Екатерина не могла перечить своему любимчику и уступила ему без борьбы, хотя у нее на примете были и более выгодные в политическом отношении варианты династического брака.

Гораздо больше огорчения доставляло ей отношение Генриха III к сестре Марго и брату Алансону: он откровенно ненавидел их, и они платили ему тем же. Генрих знал, что пока он находился в Польше, Марго и Алансон плели против него нити заговора, дабы помешать ему возвратиться во Францию и занять королевский трон, который королева-мать берегла для него. По возвращении он решил отомстить сестрице, сообщая ей о любовных похождениях ее супруга. Откуда ему было знать, что Генрих Наваррский и Марго давно уже не жили как муж и жена, оставаясь при этом добрыми приятелями и беспрепятственно предаваясь свободной любви! Тем самым он лишь давал им повод на пару посмеяться над собой. Брата же Алансона, и прежде нелюбимого, он смертельно возненавидел после того, как тот задумал нападение на королевский кортеж, двигавшийся из Лиона в Париж по Бургундии, кишевшей вооруженными протестантами. Целью этой безумной авантюры был захват короля, а затем и королевского престола Франции. Алансон считал гугенотов орудием для реализации своих планов, но в действительности был лишь игрушкой в их руках. Авантюра провалилась, а ненависть короля к ничтожному брату осталась и в дальнейшем все более возрастала. Каких усилий стоило Екатерине сдерживать сыновей, чтобы они не перерезали друг другу горло!

Спустя две недели после бракосочетания Генриха III Екатерина была сражена страшной вестью: ее дочь Клод, герцогиня Лотарингская, умерла в возрасте двадцати шести лет. С горя королева даже слегла, терзаемая жестокой лихорадкой. А тем временем ее любимый сын Генрих, на которого не произвели ни малейшего впечатления ни безвременная кончина сестры, ни глубина скорби, переживаемой матерью, бессовестно предавался развлечениям в компании своих приятелей, пресловутых миньонов, едва поспевая с бала на охоту и с охоты на бал. Зная об этом, Екатерина одинаково оплакивала и смерть дочери, и бесстыдное поведение своего дорогого сына, который явно ускользал из-под ее влияния. Пренебрегая советами матери, он внимал только своим драгоценным миньонам, безвольно двигаясь навстречу собственной погибели. «Он скатывается», — говорили в Париже, единодушно осуждая поведение этого непопулярного короля.

И все же не было таких огорчений, которые могли бы заставить Екатерину забыть о политике. В апреле 1575 года от губернатора Лангедока герцога Дамвиля прибыла делегация, предварительно побывавшая в Базеле у Конде и получившая от него инструкции. К своим традиционным требованиям мятежники прибавили еще одно: незамедлительно созвать сессию Генеральных штатов. От депутатов этого собрания можно было ожидать чего угодно, поэтому Екатерина, верная себе, решила тянуть время. Не отвергая с ходу предъявленные ей требования, она выразила пожелание, чтобы эмиссары Дамвиля дополнительно обсудили их со своими вожаками и пасторами, дабы внести некоторые уточнения, и для этого возвратились в Лангедок. Путь туда был не близкий, а Дамвиль тяжело болел, поэтому Екатерина питала надежду, что после кончины герцога можно будет начать переговоры с чистого листа. Всё та же тактика: тянуть переговоры, выигрывая время. Однако Дамвиль и не думал умирать, и его делегация вновь прибыла в Париж, как никогда полная решимости поставить короля и его мать на колени.

Плохие новости для Екатерины. Она, возможно, и на этот раз придумала бы что-нибудь, продолжая затягивать переговоры, если бы не открылось, что авангард армии Конде и Дамвиля, знаменем которого был брат короля, окопался прямо в Лувре. Мозговым центром заговорщиков была королева Марго, любовными чарами привлекавшая на службу себе нужных ей людей. Едва успела скатиться голова с плеч Ла Моля, как она обольстила Бюсси д’Амбуаза, имевшего репутацию опасного бретера и собравшего вокруг себя целый отряд подобных себе. Этой «гвардии» королевы Марго противостояли королевские миньоны. Генрих III буквально натравливал их на ненавистного ему Алансона (во избежание путаницы будем и дальше называть так младшего брата короля, Месье, хотя после смерти Карла IX он унаследовал от Генриха титул герцога Анжуйского), заставляя публично потешаться над ним и не приветствовать его, как полагается. Герцог Алансон и Генрих Наваррский после провала заговора находились под постоянным надзором Екатерины. Они тяготились своим положением пленников при королевском дворе и мечтали о побеге. Королева Марго взялась помочь им в этом. Побег Генриха Наваррского неоднократно срывался, что невольно порождало сомнение в его желании упорхнуть из «золотой клетки» Валуа. Зато побег Алансона удался с первой попытки. 15 сентября 1575 года Марго устроила ему якобы любовное свидание в доме с двумя входами. Пока приставленные к нему люди королевы-матери караулили его у главного входа, он покинул дом через другой выход и уехал в специально подготовленном для него экипаже в город Дрё, где был в полной безопасности.

После побега Месье последовало бурное выяснение отношений короля с матерью. Генрих III обвинил ее в попустительстве, ибо она, не вняв его совету держать Алансона под жестким контролем, обходилась с ним слишком мягко. Опять Екатерина стала жертвой собственных миротворческих устремлений: мечтая о примирении сыновей, она давала как можно больше свободы Месье в надежде, что тот проникнется признательностью к старшему брату и помирится с ним. Она проиграла и была уязвлена в своих лучших чувствах.

Бегство Алансона повлекло за собой два важных последствия. Первое касалось лично Екатерины: Генрих III лишил ее права первой вскрывать и читать депеши. Хотя она и сохранила свое место в королевском совете, однако ее голос утратил былую весомость. Ее мнение выслушивали, но далеко не всегда прислушивались к нему. Можно было лишь догадываться о том, какие чувства переполняли ее, ибо маска невозмутимости скрывала всё, что бушевало в глубине ее души. Второе, более тяжелое последствие касалось уже королевства в целом: Алансон возглавил войну против брата и матери. Мятежников не смущало, что они вручают руководство, по крайней мере формальное, полному ничтожеству, поскольку это ничтожество было братом короля и ближайшим наследником короны. Сам факт его присутствия придавал мятежу видимость законности.

Положение становилось угрожающим, учитывая, что Конде подготовил вторжение германских наемников в Шампань и Бургундию. Вновь надо было принимать срочные меры. Первое время после побега вероломного сына Екатерина была столь зла на него, что собиралась устроить погоню за ним, арестовать его и заточить в тюрьму. Однако подобный образ действий был не в ее правилах. К тому же материнское сердце отходчиво, и она решила воздействовать на беглеца уговорами. Отправившись по его стопам, она после десяти дней изнурительной езды по плохим дорогам застала его в Шамборе. Не теряя попусту время на препирательства, Екатерина согласилась удовлетворить не только требования сына, но и пожелания его друзей-«политиков» и даже гугенотов, согласившись предоставить в их распоряжение крепости и дать им денег, а вдобавок ко всему освободить содержавшихся в Бастилии маршалов-заговорщиков Монморанси и Коссе. Месье мог ликовать и похваляться, что мать и король уступили ему.