И все же казнь не состоялась, поскольку 5 декабря умер Франциск II, которому едва исполнилось 18 лет. Король скончался в страшных муках, причиняемых ему нарывом, образовавшимся в ухе и поразившим мозг. Дабы локализовать очаг заражения, Амбруаз Паре предлагал провести неслыханную в те времена операцию по трепанации черепа, однако Екатерина воспротивилась этому, дав тем самым повод для грязных пересудов: она будто бы хотела, обрекая сына на смерть, избавиться от Марии Стюарт и Гизов. Верить этой клевете могли только люди, плохо знавшие Екатерину Медичи: никогда она не желала смерти своим детям.

После Франциска II осталась молодая вдова. Екатерина полагала, что двух вдовствующих королев при французском троне будет слишком много, и Мария, проведя, как полагается, 40 дней траура при дворе, отправилась в Лотарингию, намереваясь пожить там в ожидании лучших времен. Однако ее попытка возвратиться ко французскому двору оказалась безуспешной, поскольку Екатерина предписала ей незамедлительно отправляться в Шотландию, раздираемую междоусобной борьбой и подвергающуюся атакам со стороны англичан. И Мария, доверив своим лотарингским родственникам управление ее владениями во Франции, отплыла к шотландским берегам. Дальнейшей ее участью займется Елизавета Английская.

Безвременная кончина Франциска II повлекла за собой перемены в судьбе многих персонажей нашей книги. Могущество Гизов до сих пор держалось исключительно на том влиянии, которое оказывала их племянница Мария на своего венценосного супруга, и теперь они в одночасье оказались такими же сеньорами, как и многие другие. На первый план выходили Бурбоны, как принцы крови имевшие право на регентство при малолетнем короле — втором сыне Екатерины Медичи Карле IX. Перед Екатериной стояла почти неразрешимая задача: как сблизиться с Бурбонами, не оттолкнув от себя Гизов, порывать с которыми она не хотела ввиду их чрезвычайной популярности среди католиков, особенно в Париже.

Прежде всего, надо было обработать Антуана Бурбона, который, будучи старшим среди принцев крови, по древнему закону династии Капетингов должен был стать регентом. Екатерине предстояло убедить его отказаться от этого права в ее пользу. Для этого она освободила Конде и пообещала в дальнейшем полностью реабилитировать его. В знак благодарности Антуан передал ей королевскую печать — символический жест, означавший отказ от законных прав на регентство. Чтобы не допустить откровенного нарушения законов королевства, Екатерина официально называла себя не регентшей, а «правительницей Франции». Урегулировав таким способом проблему терминологии и заручившись согласием Антуана, она пообещала ему должность генерального наместника королевства, делающую его третьим лицом в государстве. Всё это совершалось, разумеется, келейно, при участии наиболее приближенных советников королевы-матери, а поднаторевшие в подобных делах легисты, покопавшись в древних хартиях, подтвердили законность предоставления Екатерине абсолютной власти. Они сделали это тем охотнее, что легкомысленный Антуан Бурбон не внушал им ни малейшего доверия.

Генеральные штаты, сессия которых торжественно открылась в Орлеане 14 декабря 1560 года, не были проинформированы об этой сделке. Когда же Гизы узнали о соглашении, заключенном Екатериной с Антуаном Бурбоном, и обещании назначить его генеральным наместником королевства, они не стали замышлять заговор, а просто удалились от дел, не отказываясь при этом от своих должностей и пристально следя за развитием событий. Старина Монморанси решил, что пробил его час возвращаться к власти вместе с племянниками Шатийонами. Часть дворянства поддержала его, тогда как другая, не менее значительная часть заявила о своей солидарности с Гизами. В воздухе запахло гражданской войной.

Генеральные штаты, наблюдая за ожесточенными схватками конкурирующих группировок, не могли принять какого-либо решения, ибо никто не хотел уступать. Мишель Лопиталь в своих изумительных речах призывал к терпимости, но духовенство и слышать не хотело об этом. Гугеноты всё больше и больше смелели. Дабы пополнить совершенно опустевшую казну, Екатерина просила о субсидиях, но духовенство первым решительно отказывалось раскошеливаться. Ничуть не больше удалось ей получить от дворянства и третьего сословия, которое не только не намерено было терпеть усиление фискального гнета, но и не постеснялось посоветовать королеве сократить чрезмерно расточительные расходы двора. Вместе с тем был одобрен ряд давно назревших реформ, в частности церковных: предполагалось улучшение подготовки духовенства и укрепление дисциплины в его рядах. Зло, на которое давно указывали поборники Реформации, стало настолько очевидным, что и сами католики более не могли закрывать на него глаза.

Екатерина была разочарована отказом ассамблеи выделить необходимые субсидии. Но настоящим ударом для нее послужило известие о том, что депутаты, узнав о ее сделке с Бурбонами, потребовали, чтобы во исполнение старинного закона Антуан как старший из принцев крови стал регентом. Екатерина подозревала, что Антуан сам же и инспирировал это требование, хотя тот и открещивался от подобного обвинения. Тогда она потребовала, чтобы Бурбон подписал официальный отказ от права на регентство. Как ей удалось добиться своего, узнаем чуть позже, а пока отметим, что она сумела получить аналогичную подпись и от Конде, сдержав свое обещание реабилитировать его: Парижский парламент 13 июня 1561 года отменил ранее вынесенный ему приговор.

Среди множества сюрпризов, полученных Екатериной от Генеральных штатов, оказался и такой: под занавес своих заседаний ассамблея обязала ее, чтобы она потребовала возвратить в королевскую казну всё, что было неправомерно выплачено в годы правления ее супруга Генриха II коннетаблю Монморанси, Гизам, маршалу д’Альбону де Сен-Андре и Диане де Пуатье. Трудно представить себе лучший способ побудить к сплочению людей, которые в иных обстоятельствах не имели бы ничего общего друг с другом, и коннетабль с герцогом Гизом и маршалом д’Альбоном составили своего рода триумвират. Под предлогом борьбы против протестантской ереси эти убежденные католики сговорились оказывать давление на Екатерину и ее новых союзников. Триумвиры, поклявшись не на жизнь, а на смерть бороться против Реформации, нашли себе союзника в лице испанского короля Филиппа II, который давно уже упрекал французский двор в благоволении главарям гугенотов. Екатерине, когда она узнала об этом альянсе, стало не по себе. Она поняла, что в своем стремлении примирить непримиримых зашла слишком далеко. Спасая Конде, прислушиваясь к мнению Колиньи и назначая канцлером Мишеля Лопиталя, ратовавшего за терпимость, она своим потворством протестантам приводила в ярость Филиппа II, призывавшего католиков Франции к вооруженному сопротивлению.

Кто-нибудь другой (а тем более другая) на месте Екатерины запаниковал бы, но она не растерялась, продемонстрировав высший класс политического лавирования и действуя по принципу: «Ищи друзей себе среди врагов своих», то есть перетягивая на свою сторону отдельных представителей стана противника. В этом смысле незаменимым для нее человеком стал Антуан Бурбон, являвшийся не только принцем крови, но и, по крайней мере формально (фактическими вождями были люди духом покрепче его), шефом гугенотов. Она быстро нащупала его слабое место, прибегнув к услугам своего ставшего знаменитым «летучего эскадрона», формировавшегося из уроженок провинциального дворянства, отличавшихся красотой и, по мере возможности, умом. Они служили Екатерине ударным отрядом при решении многих политических задач. Королева, сама чуравшаяся распутства, будто бы пристально следила за их моральным обликом, пресекая их любовные (надо полагать, не санкционированные ею) похождения и сурово карая заточением в монастыре тех из них, у кого начинал расти живот. Одну из таких мамзелей Екатерина и подослала со специальной миссией к Антуану Бурбону.

Это была Луиза де ла Беродьер де Руэ, которую при дворе называли красоткой Руэ. Как и предполагалось, Антуан недолго противился натиску красотки, капитулировав перед ее чарами и совершенно утратив агрессивность в отношении королевы-матери. Ни о чем не подозревавшему кавалеру обольстительница сообщила по секрету, что если королева узнает об их отношениях, то сошлет ее в какой-нибудь отдаленный монастырь. Антуан, разумеется, заверил возлюбленную, что готов на все, лишь бы задобрить королеву-мать. Этого-то и надо было Екатерине: именно тогда она и потребовала от него подписать отказ от права на регентство. Антуан подписал, довольствуясь пожалованной ему должностью генерального наместника королевства и пребывая в полной уверенности, что спас красотку Руэ. Он словно бы не замечал, с каким презрением смотрели на него единоверцы-гугеноты. Сам Кальвин пытался было возвратить его на истинный путь, но тщетно. Сладкий голос его богини, действовавшей по инструкции королевы-матери, пользовался большим успехом, нежели послания из Женевы.