А ведущий — душа его заблудшая — в ответ невозмутимо опять ему мозги компостирует: «Летим над линией фронта в Карельской зоне. Какие будут приказания?»

Тут меня уже начало трясти. Вы что, Гарику не верите?! Напоминаю оператору бойцу Ивановой: «Фиксируй в журнале все мои доклады — азимут, расстояние, квадрат, время…» С трудом сдерживаясь, передаю Литовкину: не я вас обманываю, а ваши горе-летуны!

Это было последней каплей в переполненном море. Началась буря: полет прекратился, летчиков вернули на аэродром и привели к «Редуту» на разбор. Я выбежал навстречу разгоряченный. И вот здесь-то ведущий, сразу видно, салажонок необстрелянный, мне нагло говорит:

— Вы что, сержант, тень на плетень наводите?! Мы шли строго по маршруту, а вы нас компрометируете…

Однако мне пора к Литовкину бежать. Поглядим еще, кто извиняться будет!

КП авиаполка — небольшой двухэтажный домик с выпирающим посередине полуовальным застекленным балконом, очень похожим на терраску. Я решительно поднялся по лестнице и тихонько открыл дверь.

Литовкин и лейтенант — тот самый ведущий, из-за которого весь сыр-бор разгорелся, — сидели за длинным столом, заваленным картами, и о чем-то толковали. Правее них, на возвышении, восседал за пультом капитан-летчик в фуражке и с красной повязкой руководителя полетов. Перед ним аэродром — как на ладони. Позади стола штурмана стоял планшет размером с большую карту, с разграфленным на сектора воздушным районом. Возле него крутились два солдата и наша планшетистка-оператор Некрасова. По тому, как с ней перешептывались бойцы, а она игриво мурлыкала в ответ, подрисовывая что-то на планшете и весело тряся кудряшками, было ясно: акклиматизировалась единственная представительница расчета РУС-2 здесь — лучше не бывает.

Я кашлянул и громко доложил о прибытии. Руководитель полетов даже не шевельнулся, чуть скосил глаза. Планшетисты тоже не обратили на меня внимания. Только Некрасова сразу посерьезнела и усерднее заскрипела мелком по прозрачной пленке. Обернулись на мой голос Литовкин и лейтенант… Мать честная! — Литовкин — Герой Советского Союза! А у лейтенанта, которого я посчитал за юнца желторотого, ордена Ленина и Красного Знамени. Мгновенно пронеслось в голове: «Может, и вправду, Гарик, ты маху дал? Вдруг «Редут» не так настроен, а ты глотку дерешь?!»

— Давай сюда, сержант, — позвал меня Литовкин, а я почувствовал, что ноги к полу приросли, не сдвинуться. — Смелее, сержант, не тяни время.

Я подошел, присел на предложенный стул, боясь глубоко вздохнуть.

— Вникай… О маршруте полета я никому не скажу. Только сам буду знать, куда полечу, — хитровато улыбнулся Литовкин. — Но мой полет подробно описан здесь. Пакет опечатан, можешь проверить. Он останется у лейтенанта, лица заинтересованного, это гарантия, что раньше срока пакет тебе в руки не попадет. Взлетаю в четырнадцать тридцать пять. Вылет боевой. Следи за мной своей шарманкой и записывай, как положено, в журнал донесения. После посадки сверяем наши записи. Идет?

— Вопрос, товарищ майор. А если появится цель противника?

— Связываешься с капэ и осуществляешь наведение. За штурмана — он, — Литовкин кивнул на лейтенанта и многозначительно добавил — Вник?

Что тут непонятного. Мчусь к «Редуту». Вместе с техником установки тщательно проверяем аппаратуру, ориентировку антенны. Ажур. Невольно задумался: «Почему же лейтенант всех за нос водит? Ошибся, а признать не хочет…»

«Редут» включил за десять минут до вылета Литовкина. Рядом сидит ефрейтор Иванова (пожалуй, единственная среди радисток, кто на щеголей-летунов и их комплименты внимания не обращает), напомнил ей:

— Пиши в журнале разборчиво. Экспертиза предстоит.

— Знаю, — недовольно усмехнулась она. — За последнее время столько бумаги исписала, что каллиграфический почерк выработался.

Строчит она и по своей охоте с утра до вечера, если не занята службой. Запросы шлет, разыскивает какого-то старшего лейтенанта-пехотинца, тяжело раненного при прорыве блокады. Но пока без толку. Переживает, бедняга. Вот это я понимаю, серьезное отношение к мужчине!

Истребитель взлетает. Сначала доносится снаружи натужный гул его мотора. А через несколько минут с левой стороны экрана выплескивает отраженный от него импульс. Полетели… Ага, курс на восток, к Ладожскому озеру. Пометим…

Литовкин вдруг резко разворачивает свою машину и меняет направление движения. Пеленгую: пошел к линии фронта, на юг. Высота? Две тысячи (плюс-минус пятьсот) метров… Пересек линию фронта. Разведывательный полет? Теперь смотри в оба, Гарик. Как бы гансы откуда-нибудь не вынырнули. Снова разворот. Отсчитываю градусы… Мама родная! Почти на встречном курсе запульсировала цель. Быстро определяю: «Хейнкель-126», летит вдоль линии фронта. Нажимаю кнопку вызова дежурного штурмана командного пункта. Слышу в трубке голос лейтенанта. Докладываю ему:

— Наведение. По курсу… Квадрат семнадцать — четырнадцать. Цель. Один самолет «рама». Высота четыре с половиной.

До Литовкина информация прошла без задержки: я вижу, отметка от его самолета отклонилась по шкале — тот набирает высоту. «Рама» вильнула, пересекла линию фронта и углубилась на нашу территорию. Даю поправку на курс. Литовкин четко выполняет маневр; отраженные от самолетов импульсы сближаются. Но это у меня, на экране. Сойдутся ли самолеты в небе? Волнуюсь. Еще раз уточняю курс, расстояние между истребителем и «рамой», высоту… Встреча! «Рама», круто развернувшись, опять летит за линию фронта. Литовкин ее преследует. Неожиданно импульс от «рамы» исчезает. Посадка или падение? Уточняю квадрат: на карте в этом месте условий для посадки нет — лес, болото…

Со своим командиром стоим у фургона «Редута». Я нервно курю. В руках у меня журнал донесений. Со стороны КП полка к нам идут Литовкин с группой пилотов, оживленно переговариваясь. Чуть сзади от них — понурый лейтенант. Мне почему-то стало его жалко. Впрочем, одернул я себя, еще неизвестно, чья взяла.

Протянул Литовкину журнал. Он взял его, обернувшись, сказал лейтенанту:

— Отдай ему конверт.

Я только глянул на листок с записанным маршрутом полета — ажур! Худо лейтенанту, на нем лица нет. Говорю Литовкину:

— «Рама» вроде плюхнулась? Поздравляю!

Он захлопнул журнал:

— Все точно. Твоя победа, сержант!

— Нет. «Шарманки», — съязвил я.

— Будет обижаться. Завтра на «Редут» всех летчиков приведу. Согласен, командир? — обратился Литовкин к моему старшему лейтенанту. — Сержант с ними занятие проведет…

— Хорошо, приводите летчиков, — довольно ответил начальник установки.

Интересный был тот день. Со всех эскадрилий собрались пилоты у «Редута». Я рассказывал, показывал, заводил их группами в фургон. Потом в воздух поднялся самолет, а мы следили за ним по экрану осциллографа. Точность проводки удивила летчиков. Правда, тот самый лейтенант несколько раз вздыхал и жаловался пилотам: «Ну и жизнь пошла, братцы. В небе теперь от контроля не скроешься. Никакой самостоятельности!»

Литовкин в конце занятий не выдержал:

— Не то говоришь, дружок. Забыл, что ли, про уговор?

Лейтенант покраснел и, не мямля, громко извинился передо мной. Что тут скажешь, молодец!

Из итогов боевых действий Ленинградской армии ПВО:

«23 марта 1943 года установка «Редут» обнаружила на удалении сто пятьдесят километров девять бомбардировщиков противника. По командам с земли они были перехвачены Героем Советского Союза капитаном Сергеем Литавриным, старшим лейтенантом Григорием Богомазовым и младшим лейтенантом Василием Макухой. Расстроив боевой порядок противника и обратив его в бегство, летчики сбили по одному Ю-88…

В мае 1943 года было семь случаев наведения истребителей по данным установок «Редут», из них пять закончились перехватом противника. В результате пять самолетов врага сбиты. За июнь 1943 года благодаря наведению «Редутами» летчики истребительного авиакорпуса сбили десять Ю-88…»