Зато Бондаренко огорчился не на шутку, когда в батальон пришел приказ об откомандировании в Москву начальника телевизионного центра и радиомастерской Горелова. Того ждала исследовательская работа по оснащению телевизионной техникой авиации.
…Некоторое время спустя «редутчики» записали в исторический формуляр радиобатальона: Указом Президиума Верховного Совета СССР инженер Горелов за внедрение телевизионных систем в войсках Красной Армии был награжден орденом Ленина.
Глава XIV
Из боевого приказа… ШТАРМ ПВО от 7.12.42 г. Ленинград:
«…В связи с планируемой наступательной операцией и возможным скоплением авиации в воздухе ввожу новые значения сигналов для средств разведки «Редут»:
«33» — цель, уходящая от пункта, потеряна и больше не наблюдается (посадка, падение и т. п.);
«44» — цель, приходящая к пункту, потеряна, но может появиться («мертвая зона» и т. п.), требуется усиление бдительности;
«77» — цель опознана как свой самолет, наблюдение за ней прекращается, огонь не ведется;
«66» — цель продолжает находиться в том же квадрате, в котором она указана по предыдущему донесению (кружится);
«22» приказ «Редуту» прекратить наблюдение за целью, так как ее уже ведет другой «Редут»…
Начальник Службы ВНОС и СВЯЗИ полковник Соловьев».
Светлана Полынина
Басков переулок, главный пост
«Каким-то ветром шаловливым мне снова в сердце занесло желанье быть опять счастливым и юным старости назло…»
В углу листа, на котором выведены эти строки, размашисто написано: «Телефонистке-оператору Светлане Полыниной». Надо же, послание в стихах лежало на моем рабочем столе, у пульта. Что это, признание в любви? «…А сердце, полное желанья любви, надежд и грез, забыло дни своих страданий, тоски мучительной и слез…» А это уже больше походит на исповедь о пережитом. Но задушевные мысли доверяют только близким и верным друзьям. Кто же меня таким своим другом считает? Писал, вероятно, человек немолодой, коль снова хочет стать «юным старости назло». Интересно, интересно…
Я смотрю на себя в зеркальце. С небольшого пятигранного осколка на меня взирает знакомое лицо, точно такое, как на… фотографии, которую я порвала в темном бараке, когда работала на ириновских «болотах». Так же вьются локоны (быстро же они отросли!), ямочки появились на щеках… Только взгляд у меня теперь другой: не осталось и следа от былой беспечности. Не кокетливая девочка-пианистка, а боец… Хотя какой из меня пока боец — горе луковое…
Я вздыхаю, подношу ближе к глазам зеркало, и «фотография» расплывается. Ловлю себя на мысли, что хочется сейчас растоптать зеркальце, но — оно не виновато. Я осторожно устанавливаю осколок на прежнее место. Настроение отвратительное. Что же будет теперь с беглянками? Бондаренко и Ермолин сказали, что их отдадут под суд военного трибунала. Пока девушки сидят на гауптвахте. А все из-за меня, я первая кашу заварила, а затем сама — в кусты. Дрянь!
После сдачи экзаменов нас, новоиспеченных телефонисток-операторов, построили. Приехал в батальон полковник Соловьев, чтобы отобрать несколько человек для дежурств на главном посту. Но мы все хотели попасть на «дозоры». Как говорила Иванова, оттуда легче будет дать деру в пехоту, передовая рядом.
Только Соловьева увидели — разом всем захотелось понравиться полковнику. Той же Ивановой, к примеру, но ее на «дозор» определили. А я попала в команду Соловьева. Сердце от радости готово было выпрыгнуть.
Почему так? Полковник солидный, в возрасте, женат. Казалось бы, молодые больше должны меня интересовать. А тут все наоборот. Неотразимое впечатление производит этот Соловьев.
А вдруг это он написал мне стихи?! Нужна я ему больно. Не тот он человек, чтобы стихи сочинять. Он даже на Любавину — ноль внимания. А она среди нас самая видная, с него глаз не сводит…
Мы на главном посту заменили парней, они теперь постоянно находятся в расчетах «Редутов». Дежурим через сутки по двенадцать часов. После смены возвращаемся с Баскова переулка в штаб батальона на Каменный остров. Отсыпаемся, занимаемся, под командованием лейтенанта Юрьева выполняем хозработы. С нетерпением ждем, когда нам снова идти на пост.
Нет, на дежурстве совсем непросто. К моему пульту пять «Редутов» подсоединено. Помню первый налет в мою смену. Все пять лампочек разом замигали. С каким «Редутом» выходить на связь? Растерялась. Трубку телефонную прижала к уху и застрочила карандашом на бланке донесение. Неудобно. Трубка выскальзывает, не цифры, а каракули какие-то вывожу. А другие лампочки на пульте вот-вот перегорят. Готово, записала донесение! Положила его на стол оперативному дежурному и подключилась к следующему «Редуту». В трубке, слышу, орут благим матом: «Вы что, уснули? Почему молчали до сих пор? Сколько вызывать можно?!»
Ответила кодом: «00», мол, прекратите болтовню, да еще открытым текстом! Урезонился абонент на том конце провода. Снова схватила карандаш, чтобы цифры успеть записать. А оперативный дежурный в это время команду дает:
— Полынина, запросите «семерку» по цели 248. Что они там медлят?!
В общем, пришлось мне тогда покрутиться.
Теперь вроде бы освоилась, но когда в небе полным-полно самолетов, — тяжело. И всегда волнуюсь: лишь бы не перепутать донесения. Что из этого выйдет, я себе представляю. Комбат однажды, во время сдачи дежурства, меня ошарашил:
— Вы, Полынина, прошляпили «юнкерс». Что будем делать?!
Дар речи потеряла, стою истуканом. А комбат усмехается и говорит:
— Слишком вы, Полынина, легковерны. Я пошутил. А вы всегда должны быть уверены в своей работе!
Потом я случайно услышала разговор начальника главного поста с комбатом. Капитан доказывал Бондаренко: дескать, нехорошо, товарищ подполковник, вы поступаете, разве можно так пугать человека! А Бондаренко ему в ответ, мол, надо закаливать характер бойца. Она теперь и промаха не допустит, и за себя, в случае чего, постоит.
Так я и не решила, кто в этом споре был прав. Комбат наш чересчур строг, порой даже груб, но я все-таки уважаю его. Мне с ним спокойно. А начальник поста — добрый, мягкий человек. Постой, постой! Уж не он ли мне подсунул стихотворное послание? Обещал и портрет мой написать, как выдастся свободная минута. Если честно признаться, то не очень мне хочется ему позировать. А вот полковника Соловьева он нарисовал — просто загляденье…
Эх, не о том я думаю. Как перед девчонками теперь буду оправдываться?..
Ну, хорошо, идею я подала. С нами ведь на главном посту «Редуты» не только цифрами изъясняются. К примеру, есть такой Микитченко, старший оператор, надоел мне: чуть затишье — он уже трезвонит: «Девушка, девушка, как поживаете? Вы любите мечтать? А может, напишете мне письмо? Мне никто никогда еще не писал…» Короче, фигли-мигли разводит. Девчонки, которые на «семерке» служат, говорят, что ничего в нем особенного: маленький шкет, одессит, на них он — ноль внимания. Зубоскалить любит, прозвал нас мадоннами эфира.
В свободную минуту, если начальства рядом нет, иногда и я с подружками болтаю. Раскидала нас судьба. Они на «Редутах» сидят у телефонов. Как же не обменяться новостями! С «пятеркой» свяжешься — там Маша Савченко. Пока расскажет о своей методике приручения начальника установки — умрешь со смеху. Недавно она на него и на инженера Осинина жалобу отправила комбату. Мол, начальник «Редута» чересчур опекает, а инженер батальона, наоборот, придирается, дополнительные зачеты по матчасти заставляет только ее одну сдавать. Значит, неравнодушен.
«Дурочка, — говорю ей, — о ком писать, об Осинине? Он вообще сухарь». Я сразу его узнала, вспомнила, как загоняла инженера в бомбоубежище.
Но чаще всего я с Ивановой болтаю.
— Ты знаешь, — говорит она мне, — мимо нас все время пехотинцы движутся, в сторону Марьино и Невской Дубровки. Что-то серьезное готовится.
