Зазвонил телефон. Подскочил Ульчев, снял трубку.

— Алло?.. Это из Наркомата электропромышленности. Товарища Горелова ждет заместитель наркома. Машина к гостинице послана. Передайте ему, пожалуйста.

— Кто звонил? — спросил Горелов.

— Вас, товарищ инженер, спрашивали, — промямлил Ульчев. — Машина вот-вот прибудет.

— Ладно, я поехал, а ты, Володя, отсюда ни на шаг, жди…

Лишь только Горелов появился на пороге кабинета, Купрявичюс довольно воскликнул:

— Ну, дружище, в рубашке ты родился! Хватит вам десять колб и двадцать комплектов запчастей к ним?

— Это вдвое больше, чем мне приказано привезти, — растерянно ответил Горелов.

— Совсем ты, Эдик, лукавить не умеешь, — засмеялся Купрявичюс. — Вообще-то задал ты мне задачку. Пришлось выходить на больших руководителей. Хорошо еще, что о положении ваших «Редутов» и твоем вояже знают и поддерживают вас. Что ж ты сразу не сказал об этом?

— Я и сам не знал. Инженер нашего батальона Осинин на что-то такое намекал, но если бы я тебя, Ромас, не встретил, то не знал бы, к кому обратиться.

— Есть такой генерал Лобастов. Слышал? Нет? Он из вашего наркомата и курирует все, что связано с техникой радиообнаружения. Когда я свою станцию для зенитчиков разработал, он был председателем приемной комиссии. Толковый мужик. — Купрявичюс оживился, видно что-то вспомнив. — Недавно он меня по старой памяти пригласил на демонстрацию «Редута» нашим союзникам, англичанам. Приезжала делегация. Интересно было наблюдать, как они ходили вокруг установки, диву давались. Все никак не могли понять, почему на «Редуте» одна антенна и для приема, и для передачи сигнала. А если бы англичане еще узнали, Эдуард, о твоем телевизионном центре приема и передачи радиоимпульсов?.. Вот это был бы фурор!

Ты же сам не видел мой «телевизор»! — искренне удивился Горелов.

— Зато много слышал о нем. Ты что думаешь, если я стал замнаркома, то, значит, бросил свои исследования? Не интересуюсь новыми разработками? А я ведь по-прежнему по совместительству руковожу конструкторским бюро. Время такое: приходится растягивать сутки на тридцать часов. А знаешь, почему мы тебе даем такое количество генераторных ламп? — спросил он. — Хотим поддержать тех, кто на заводе «Светлана».

Там бригаду возглавляют Полевой и Рязанов, я их знаю.

— Очень хорошо! Вот и передашь им часть колб, — пояснил Купрявичюс. — , Они будут вашему же радиобатальону текущий ремонт производить. И кроме того, они хотят создать генераторную лампу для «Редута» с другим катодом, из дешевого и менее дефицитного материала. Вот скажи, при какой температуре приходится вам в аппаратной установки работать, особенно летом?

— До пятидесяти градусов, а то и больше доходит. Как в парилке, — ответил Горелов.

— А они предполагают, что колба с так называемым оксидным катодом будет меньше нагреваться…

— Мощность излучения уменьшится, соответственно сократится и расстояние, на котором можно обнаружить цели, — усомнился Горелов.

— Надо сделать так, чтобы мощность увеличилась или хотя бы осталась прежней! — Купрявичюс взял Горелова за локоть. — Очень прошу тебя, Эдуард, помоги Полевому и Рязанову. Был бы жив Альгис, я бы, конечно, к нему обратился бы. Но теперь…

— Я ведь телевизионщик. У меня своих забот хватает. — Сейчас нам везде успевать надо.

— Хорошо, Ромас. Что в моих силах, сделаю. Спасибо тебе огромное!

Провожать Горелова Купрявичюс вышел на улицу. Было сыро, ветрено, и он поеживался в костюме. Горелов забеспокоился, как бы Ромас не простудился.

— Скажи, Эдуард, — спросил Купрявичюс, — а хотелось бы тебе остаться здесь и не возвращаться в Ленинград?

Горелов опешил:

— Должность хочешь предложить?

— А что? Работы, необходимой стране и фронту, сейчас и здесь невпроворот.

— Нет, Ромас Из Ленинграда я никуда — до победы, — покачал головой Горелов. — Слишком много меня с ним связывает. Мне еще с фрицами посчитаться надо и за семью, и за брата твоего. И разве я могу бросить радиомастерскую?!

— Другое услышать я и не предполагал, — грустно улыбнулся Купрявичюс. — Но хочу предупредить, твоей идеей о передаче телевизионного сигнала непосредственно на самолет очень заинтересовались. Хочешь не хочешь, а придется тебе все-таки перебираться в НИИ. Когда? Не знаю. А блокаду пробьем. Ленинград немцам не по зубам, под Сталинградом завязли…

Внимание привлек высокий лейтенант, который, чеканя шаг, приближался к ним.

— Это еще что за парад? — удивился Купрявичюс.

— Я же ему приказал в гостинице меня ждать! — Горелов пояснил: — Лейтенант отвечает за доставку груза.

— Узнаю, его я и попросил из цеха.

Ульчев щелкнул каблуками и отрубил во весь голос:

— Разрешите обратиться, товарищ заместитель народного комиссара?!

Купрявичюс кивнул:

— Только потише, пожалуйста, слух у меня неплохой.

— Извините меня, больше этого никогда не повторится, честное слово! — выпалил Ульчев. — Меня надо наказывать, а не товарища Горелова…

— Погодите, погодите, кого наказывать, за что? — недоуменно развел руками Купрявичюс. И тут только понял, о чем ведет речь лейтенант. — Успокойтесь, я не сержусь, — сказал он Ульчеву и, обращаясь уже к Горелову, добавил: — Кстати, после его беседы наши девушки на вахту встали и не ушли с завода, пока для нужд Ленинграда две нормы не выполнили. Их продукцию вы и заберете…

Они летели на видавшем виды темно-зеленом «Дугласе». Ульчев страдал от болтанки. Он прижимался лбом к иллюминатору, будто хотел выдавить стекло, и что-то бормотал.

Наконец самолет сел в Тихвине, чтобы заправиться и выждать удобный момент для перелета опасного участка, на котором можно было напороться на фашистские истребители. Ульчев, спрыгнув на землю, заявил Горелову:

— Все, баста! Рожденный ползать, летать не может. Вы летите, товарищ инженер, а я как-нибудь до Кобоны доберусь, а там — через Ладогу.

— Не глупи! Ты отвечаешь за доставку колб!..

Когда из-за облаков выскочил «мессер» и атаковал их самолет, Ульчев первым бросился на помощь к стрелку. Горелов же не на шутку испугался: пули могли прошить обшивку «Дугласа» и повредить лампы. Инженер распластался на полу, прикрывая коробки с колбами своим телом. К счастью, летчики оказались опытными — они перевели «Дуглас» в пике и повели самолет над самой землей. «Мессер» потерял «Дуглас» на фоне темного леса.

На смольнинском аэродроме их встретили Бондаренко и Осинин, которые приехали на полуторке, захватив двух бойцов. Солдаты перенесли драгоценный груз из самолета, аккуратно сложив его в кузове.

— А ты говорил «ава-антю-юра», мол, не дадут ламп, — смеясь, сказал комбат Горелову.

— Случай помог, товарищ подполковник. '

— Вся наша жизнь, дорогой мой, в основном из случаев и состоит. Надо только, чтобы они на нас работали. Мы ведь именно на этот случай и рассчитывали…

— У меня, товарищ подполковник, в Москве тоже случай был, — оживился Ульчев, — думал: или пан — или пропал. Полчаса работницам втолковывал, мол, надо, девчата, две нормы выдать на гора — это для нашего батальона, значит. А они же вокруг меня собрались, не работают, слушают. Тут как тут — начальство, ну, думаю, влип… Зато потом, — вот, товарищ воентехник не даст соврать, сам заместитель наркома благодарность вынес, сказал: «Перевыполнили план девчата, забирай их продукцию!»

Давно так громко и заразительно не смеялся Горелов. Прыснули и Бондаренко с Осининым. Ульчев смутился, а Горелов, вытирая выступившие слезы, попросил комбата:

— Товарищ подполковник, переведите этого фантазера к нам, в радиомастерскую. Он ведь выдумщик!

— Фантазеры и среди начальников расчетов незаменимые люди. Лейтенанта «шестерка» уже заждалась, — серьезно, в обычной своей манере ответил Бондаренко…

Вскоре в действующем цехе завода «Светлана» наладили ремонт генераторных радиоламп.

А Горелов испытал новую колбу Полевого и Рязанова, в которой вместо ценного вольфрамового катода был установлен оксидный катод. Результаты превзошли все ожидания. «Лампа пригодна для надежной эксплуатации. Дальность обнаружения целей не уменьшилась, температура накаливания снижена вдвое…» — сделал заключение Горелов.