Осинина и Калашникова принимали в члены партии. Дела рассматривались в алфавитном порядке, и старшине предложили первому подняться, чтобы ответить на вопросы. Осинин позавидовал старшему оператору: Николай был спокоен. А он, Сергей, волновался.

«Надо взять себя в руки», — подумал он. Начал припоминать встречи с Калашниковым. Толковый парень, любознательный. Задумал написать «Золотую книгу» и сдержал слово. Привез ее Калашников с собой на партсобрание, ходит она сейчас по рядам, вызывая одобрительный шумок в учебном классе радистов, в котором собрались коммунисты. Молодец Николай! Он и рекорд в батальоне поставил по дальности обнаружения целей — двести семьдесят километров! А какие головоломки Калашников разгадывал — уму непостижимо! Взять последний случай, после которого старшину наградили орденом Отечественной войны.

Это произошло 21 марта. Со всех наблюдавших за воздухом «Редутов» поступил на главный пост сигнал: «Вижу цель!» Начали сыпаться донесения. Но на главном посту не могли определить, сколько же летит самолетов и откуда они движутся. Данные с установок вроде бы имели отношение к одной и той же цели, но сведения о курсе были противоречивыми.

Первым разобрался Калашников. Передал: десять «юнкерсов» подкрадываются к городу с различных направлений, но на одной и той же высоте и одинаковом удалении от Ленинграда. Придумали фокус гитлеровцы, видно, понадеялись, что такой маневр введет в заблуждение нашу противовоздушную оборону. Не тут-то было! Осведомленные о замысле фашистов, зенитные батареи открыли на пути бомбардировщиков мощный заградительный огонь. Стервятники, сбросив бомбы, в основном вне черты города, кинулись наутек. Но их уже ждали наши истребители…

Кто-то тихонько тронул сзади Осинина. Он обернулся: дошла до него очередь посмотреть «Золотую книгу». Сергей взял ее, хотя не раз читал записи Калашникова. Открыл последнюю страницу — на чем старший оператор остановился? Подзаголовок гласил: «Смотрите на Дно!» И далее: «Весь апрель и май немцы производили ночные налеты на Ленинград и район Синявино. Дежурный главного поста майор Шилин смену, заступающую в 20.00, встречал словами: «Смотрите поглубже на Дно!» Почти ежедневно, как только стрелки часов показывали 21.30, старший оператор засекал появившуюся в том районе цель…» Тут же была нарисована схема маршрутов бомбардировщиков противника из района Дно. «Потрепали тогда фашисты нервы, — подумал Осинин, закрывая тетрадь и передавая ее соседу, — только не вышло из их затеи ничего».

Одна ночь, с 12 на 13 апреля, особо запала в памяти. С девяти вечера и до половины третьего утра шли на город вражеские бомбардировщики с юга, юго-запада и юго-востока. В батальоне никто не спал. Даже те, кто не нес боевое дежурство, находились рядом с постами, готовые в любой момент подстраховать, прийти на помощь. Сорок одну одиночную цель обнаружили в ту ночь «Редуты» и своевременно выдали по каждой точные координаты. К Ленинграду сумел прорваться лишь один самолет, который смог сбросить бомбы на окраине города, не причинив серьезного вреда.

Но фашисты — педанты. Уж если заладили налет, пусть и с треском провалившийся, обязательно будут его повторять по той же схеме. Весной не проходило дня и ночи, чтобы «Редуты» не засекали от двадцати до сорока «ворон», посылая срочные донесения летчикам и зенитчикам, которые уверенно увеличивали счет своим победам.

Осинин вспомнил свою недавнюю встречу с тезкой-летчиком майором Сергеем Литовкиным, с которым они согласовывали вопросы взаимодействия. Когда Осинин приехал на аэродром, Литовкин только что вернулся из полета. Разгоряченный, шел он по полю вместе со своими пилотами. «Непобедимая шестерка», — охарактеризовал эту группу стоявший рядом командир полка. А Литовкин подошел к Осинину и с ходу ему сказал:

— Ну, спасибо, инженер, твоим «редутчикам»! Сейчас такую карусель мы с их помощью устроили фрицам — надолго запомнят.

Они полетели на перехват бомбардировщиков в район Колпино — Красный Бор. Но вскоре «Редут» их перенацелил: «Юго-западнее Волховстроя сорок «ворон» под прикрытием до двадцати «мессеров» и «вульфов».

Шестерка Литовкина отважно ринулась на врага. После первой атаки строй бомбардировщиков был рассеян. Литовкин со своим ведомым сбили по одному ХЕ-111. Остальные стали беспорядочно сбрасывать бомбы в лес и уходить на запад. Преследуя их, наша группа метким огнем вгоняла в землю бомбардировщик за бомбардировщиком. Не помогли стервятникам прикрывавшие их «мессеры» и «вульфы». Каждый из группы наших летчиков сбил по самолету. А Литовкин — бомбардировщик и МЕ-109.

— Первая атака — всегда наша! — твердо сказал он Осинину. — И за «Редутами» в этом — не последнее слово.

Осинин тогда посмотрел на майора, штурмана полка, Героя Советского Союза, которому всего двадцать лет от роду, и подумал: «Вот какой боевой почерк у аса. Атаковать первым и баста!»

Сейчас Сергею подумалось: «А что я достиг в свои двадцать три года? О каких своих достижениях я могу твердо сказать вот здесь на партийном собрании? А говорить придется, очень скоро…» — и он снова разволновался.

…Калашникова в члены ВКП(б) приняли единогласно. Председательствующий на собрании Ермолин поздравил старшего оператора…

— Инженер-капитан Осинин, — объявил Ермолин, — кандидатский стаж у Сергея Алексеевича истек.

Пока Ермолин знакомил коммунистов с документами, Осинин опять разволновался. Подумал: «Когда вступал в кандидаты, дрейфил меньше, хотя обстановка была куда тяжелее. А сейчас и техника безотказно работает, и напридумывали сколько для нее новшеств, и победы ежедневные по донесениям «Редутов», и с едой более-менее наладилось, а нервишки стали тряпичными. Почему так?..»

Осинин вспомнил, что в начале войны в батальоне было только девять коммунистов. Теперь их — больше сотни! И он вступал в кандидаты с верой, что станет сильнее и тверже, сможет больше сделать. Так оно и вышло. Но отчего же возникло это беспокойство?..

— Есть предложение послушать товарища Осинина, — донесся до Сергея, словно издалека, голос Ермолина.

Осинин поднялся, быстро прошел к столу президиума. Успокоился. Да и что ему бояться, сыну бедного тверского крестьянина. Разве могли его родители мечтать о том, что он выучится на инженера?..

Ему задавали вопросы. Осинин отвечал. Ведь «Редут» стал «дальнобойней», чувствительней к целям, менее «пробиваем» помехами. Сейчас можно измерять и высоту полетов…

— Все это хорошо. Мы знаем об успехах. А недостатки?.. Есть они у вас? — спросил подполковник Бондаренко, который сидел за первым столом и легонько постукивал пальцем по шляпке ключа-макета для обучения радистов, будто отбивал азбуку Морзе.

Осинин пожал плечами:

— Есть, наверное. И недостатки, и ошибки. Взять хотя бы первоначальные расчеты…

— Я имею в виду недостатки в личном плане, — опять прервал его комбат, — в характере, в поведении, в отношениях к товарищам, подчиненным, к слабому полу, наконец. Под вашим началом сейчас много женщин-бойцов.

— Я их обучаю, устраиваю контрольные проверки по знанию техники, — начал было развивать мысль Осинин, но, встретившись с Бондаренко взглядом, осекся. Глухо проронил: — Бываю, порой, сух, не общителен… что еще…

В его голове теснились мысли: «О каких недостатках спрашивает Бондаренко? И при чем тут женщины?.. Ах да, на партсобрании вопросы можно задавать любые, а отвечать на них надо как на духу. Но не рассказывать же здесь о том, как в первый раз влюбился! Когда босым, в залатанных штанцах отмахивал по семь кэмэ до райцентровской школы, а моя пассия — учительница математики, узнав о моих сокровенных вздыханиях и вволю насмеявшись, заявила: мол, кто же с такими незнайками будет дело иметь — учиться тебе, дружок, надо, и много учиться. Так и учился, никого не замечал, пока не встретил Нину».

Вспомнив Казакову, Сергея вдруг осенило: «А может, комбат из-за Нины затеял сейчас этот разговор о моем отношении к женщинам? Но ведь из-за него у нас прекратились встречи, переписка, а Нина избегает меня!.. Не буду ничего говорить, сорвусь еще ненароком, а ему только на руку». И Осинин понуро опустил взгляд.