Шокарев вошел в баню. Свечи в округлых бокалах мерцали на стенах сквозь чудесный туман, как немыслимые бра какого-нибудь арабского халифа. Панаиот следил за ними внимательно, и как только одна из них гасла или начинала коптить, он тут же заменял ее новой.
Шокарев подошел к своим.
— Володька! Мы здесь!
На плечах Артура уже прыгал банщик — неимоверно тощий перс, похожий на скелет беркута. Брезгливый Видакас-младший не допускал к себе перса — это единственное, чего он в бане не терпел. Вообще же баня была для него лучшим развлечением. Вот он уселся на мраморной лавке против Саши — Двадцать Тысяч, и они принялись аккуратно плескать друг в друга холодной водой, точно играли в теннис. И только один Леська с намыленной головой задумчиво сидел над своей шайкой. Он думал о Гринбахе, которого все жалели и о котором все забыли.
Вскоре банщик ушел, а разморенный Артур остался лежать на теплом мраморе. Его охватило лирическое настроение, и он стал читать Блока:
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
Голос в банном пару звучал глухо, но стихи были прекрасны, и гимназисты зачарованно слушали, хоть и знали их наизусть:
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
— Ах, если бы встретить такую женщину! — вздохнул Канаки.
— Таких не встретишь, — прогудел ломающимся баском Юка. — Такие только в стихах.
— А ты откуда знаешь? Кого ты в жизни видел?
— Не видел, а знаю.
— Ну и дурак.
— Есть такие женщины, — сказал Артур. — Не может быть, чтоб их не было. А если их нет, тогда и жить не стоит.
— Но как же все-таки быть с Гринбахом? — спросил Леська, ни к кому не обращаясь.
5
Ослепительно-белая с золотом яхта крымского правителя, стоя в Киленбухте, наблюдала за линией гичек, выстроившихся у противоположного берега. Матрос на мачте держит наготове флажки и ждет команды. Слева у трапа в кожаном кресле восседает председатель директории Крыма Джефер Сейдамет. Вокруг стоят члены правительства, адмиралы Черноморского флота, воинские начальники крымских городов и директора гимназий: евпаторийской, севастопольской, ялтинской, феодосийской, керченской.
Джефер Сейдамет обмахивался платком и нехорошо дышал: несмотря на октябрь, аллах послал зной.
На гичках с огромным нетерпением ожидали сигнала. Бредихин у руля евпаторийской лодки нервно оглядывал своих ребят. Загребными сидели Артур Видакас и Улисс Канаки. Обычно вместо Канаки сидел Бредихин.
Гринбаха не было: он сказался больным, да его, собственно, и не приглашали. Отставили и Сашу Листикова, как хиляка. Но он не растерялся и, приехав в Севастополь на собственные деньги, явился к директору и вручил ему коллекцию сердоликов для Сейдамета. Директор гимназии на борту яхты энергично проталкивался к правителю Крыма.
— Действительный статский советник, директор евпаторийской гимназии Самко!
— Очень приятно.
— Ваше высокопревосходительство! Гимназист седьмого «а» класса Листиков Александр просит передать вам в качестве дара эту коллекцию сердоликов, собранную им в течение последних лет.
— Вот прекрасный поступок ученика! — умиленно сказал Сейдамет.
— Бесспорно, ваше высокопревосходительство!
— Как его фамилия? Э... Цветков?
— Листиков, ваше высокопревосходительство.
— Листиков? Прекрасно.
Раздалась команда: «На воду!»
Матрос просигналил флажками, все повернулись к линии гичек, и Сейдамет забыл о Листикове с его коллекцией. Но благодаря этой коллекции директор остался стоять подле Сейдамета. Так их и сфотографировали. Рядом.
Прогремела новая команда: «Полный вперед!» Матрос опять просигналил — и гички двинулись к яхте. Сначала они шли вровень, как бы соблюдая цепь. Но вот одна стала резко отставать. Самко в тревоге поднял бинокль: «Слава богу, не моя»... Это на керченской лодке обломилось весло: слишком глубоко взяли. Через минуту на другой лодке — ялтинской — гребца «засосало» веслом, и, пока он выкарабкивался, она потеряла в темпе. Остальные три неслись дальше нос к носу. Слышен был уже счет рулевых: «Раз! Раз! Раз!»
Вдруг одна гичка как бы прыгнула вперед.
— Навались! — раздался клич Бредихина.
Теперь впереди всех шла евпаторийская команда. Гребцы напрягались так, что чуть не валились плечами на колени сидящих сзади. Лодка быстро опережала остальные лодки.
— Ваше высокопревосходительство! — прерывисто сказал Самко, утирая платком слезы. Это... это наша... евпаторийская...
— Браво! — похвалил Сейдамет. — Вы образцовый директор. Этот ваш юноша Цветков, и теперь ваша лодка...
А лодка уже настолько приблизилась к яхте, что можно было прочитать надпись на ее носу: «Евпаторийская гимназия». Зеркальный блеск воды вдребезги разбивался о ее белый борт. Она летела совершенно ослепительная и как бы упоенная своей победой. Вот уже отчетливо обрисовалось напряженное Леськино лицо.
— Раз! Раз! Раз! Еще навались! Еще навались! — кричал он истошным хрипом.
— Ваше превосходительство... Гимназист Бредихин, наше высоко... седьмой класс «а».
— Тоже седьмой? Образцово!
— Молодец рулевой! — привычным зыком, точно командуя, загремел один из адмиралов. — Обратите внимание на тактику: сначала он сдерживал своих гребцов, и они шли на одной линии с другими, а потом дал им полную слабину!
— Которая оказалась силой! — сострил Сейдамет.
Окружающие угодливо засмеялись.
— Совершенно справедливо! Именно!
— Удивительно метко сказано.
— Вы слышали? Сила оказалась это... как ее... слабостью!
— Блеск!
— И какая вера в своих ребят! — восхищался адмирал. — Как ясно он представлял себе их превосходство. А ведь это был риск. Бо-ольшой риск! Отличный будет моряк.
— Отличный! — всхлипывал Самко, едва не рыдая. — Отличный. И учится хорошо: одна четверка по вниманию, остальные все пятерки.
— А почему по вниманию плох? Рассеян?
— Очень рассеян, ваше высокопревосходительство. Все о чем-то своем думает.
— Надо бы натянуть! — произнес с укоризной адмирал. — Ведь он сейчас проявил внимание очень высокого класса.
— Натянем! — восторженно засмеялся старик. — Это я вам обещаю.
Когда гичка находилась уже рядом с яхтой, Бредихин скомандовал: «Суши весла под рангоут!»
Весла вмиг поднялись, как винтовки «на караул», и птица-лебедь, приподняв крылья, легко и бесшумно понеслась к трапу, над которым сидел правитель Крыма со всей своей свитой.
Здесь был финиш. Лодке оставался один миг до полной победы... И вдруг Леська рванул руль от себя, обогнул яхту и стремительно подошел к ней со стороны, обращенной к берегу. Лодка словно ушла от соревнования.
Корабль ахнул! Директор гимназии, действительный статский советник, бросился к противоположному борту:
— Зарезал! Без ножа зарезал! Болван! Тупица! Это ты нарочно!
Между тем к правителю Крыма подходила гичка с надписью «Севастопольская гимназия».
Назад плыли уже под командой Видакаса. Леську же по распоряжению директора не только сняли с кормы, но отсадили на самую дальнюю банку. Никто не произнес ни слова.
На середине пути Артур скомандовал:
— Суши весла!
Гребцы приподняли лопасти над водой, и гичка шла по инерции.
— Зачем ты это сделал? — спросил Артур таким тихим голосом, каким разговаривают с больными.
