В свою очередь и Игорь хотел этой встречи. Его крутой братан уже прослышал про процветающую фирму «Гермес», не имеющую «крыши», основанную на деньги Фонда инвалидов-афганцев. От этой фирмы можно было немало поиметь. Вот он и приказал братишке прощупать почву.
– Братана моего помнишь? – переспросил Игорь, не расслышав тихо произнесенного ответа. – Братана, Коляку…
– Ну помню, помню, что с того? – деланно равнодушным голосом произнес Михаил и отхлебнул наваристого супа из акульего плавника, который вовсе ему не нравился, несмотря на полезность.
– Потрепала судьба братана, – криво усмехнулся Игорь. – Попал по подставе ни за что ни про что в зону… Оттрубил три года, вышел, потоптался на воле с месяц, и опять… Тоже на три… Мать так переживала, – вздохнул он, пытаясь вложить в голос жалость к старушке-матери. Не получилось. Бойкую бабенку Маньку знали все в округе, когда они жили на Ленинградском проспекте. Она торговала в соседнем магазине водкой и была такой матерщинницей, что от её жаргона вяли уши даже у бывалых алкашей, до того уж грязен был её язык. Обсчитывала она так нагло, что долго на этом хлебном месте не продержалась. А как раз грянул горбачевский указ, и утраченное ей место стало не просто хлебным, а золотым. Манька была близка к апоплексическому удару от распиравшей её злобы и досады. Работала уборщицей в подъезде, по знакомству доставала дефицитную водку и материла площадными словами всех проходивших мимо нее, когда она, выставив толстенную задницу, драила тряпкой подъездный пол. Потом села на годик за драку в общественном месте, начистив харю какой-то сделавшей ей замечание пожилой врачихе.
– Да, мать переживала, – вздохнул Игорь. – Сам знаешь, всю жизнь работала, а чего добилась? Так и живет в коммуналке той самой.
– Ну а братан-то что? – совсем уже равнодушным голосом спросил Михаил, боясь и переиграть и недоиграть.
– Коляка-то? – ощерился Игорь. – Раскрутился братан, на бээмвухе гоняет, нас, прохожих, грязью обдает.
– Да ну? – попытался имитировать изумление Михаил.
– Вот те и ну! А ты говоришь, я тебе не пригожусь… Еще не вечер, Мишаня, какие наши годы! Покатаемся и мы на «мерседесах-бенцах»…
– Ты бы мне хоть часть долга отдал, – нудным голосом произнес Михаил. – Я сам по твоей милости в долги влез, – солгал он и налил обоим в рюмки водки. – Хоть вешайся, – надрывным голосом крикнул он и залпом выпил водку.
Игорь нахмурился, округлил водянистые коровьи глазенки и произнес:
– С братаном моим не желаешь повидаться?
– А зачем? Тоже у меня хочет занять? Или отобрать? Так нечего же, Игоряха, ну совсем нечего. Шел на работу в фирму, думал раскручусь, куда там? А ведь стал помощником Кондратьева… Сколько я пользы принес фирме, один Бог знает… Таких клиентов находил… И все это за триста баксов в месяц… Разве же это деньги? Разве мы так жили, Игоряха? Вспомни покойного батю, вот был человек, какими бабками ворочал. Так все мать пропила-проела со своим ебарем… Он «Волгу» разбил, – солгал, чтобы подчеркнуть подлость Эдика Михаил, потому что не Эдик разбил «Волгу», а он разбил о столб свою «девятку». – На ремонт денег нет, квартиры скоро и этой лишится и дачи тоже, помяни мое слово. Тоже в коммуналку переедет… Она в коммуналку, а твоя мать в нашу бывшую квартиру на Ленинградском, – чуть не рыдал Михаил.
– Хера ей Коляка квартиру купит, – усмехнулся Игорь. – Он денежки зря тратить не станет, умный… Сам-то уже прибарахлился, в Крылатском трешку приобрел… А я вот, как и ты, вынужден снимать хату, чтобы с мамашей не жить… Нервная она стала, все от переживаний… Ханку глушит литрами да матюгается, спасу от неё нет…
– Пошли по домам, Игоряха, – предложил Михаил. – Чего воду в ступе толочь? Никто никому не поможет, это я точно знаю… Век мне в нищете прозябать. Ну хоть баксов пятьсот бы отдал, вспомни, как я тебе помогал всегда, ещё в школе, дружище, – захныкал он, чувствуя, что клюет.
Но он заблуждался, ничего не клевало, их взаимные материальные интересы были диаметрально противоположны. И тем не менее, общие интересы были, хоть и Игорь, и Михаил об этом ещё не догадывались…
– Только бы братан сюда не заявился, – вдруг заерзал на стуле Игорь. – Любит он здесь оттягиваться. А я не хочу его сегодня видеть, знаю, злой он, потасовка у них вчера была. Он мужика одного замочил, – переходя на яростный шепот произнес Игорь, наклоняясь к уху собутыльника. – Я случайно узнал, ко мне ночью нагрянули, шептались все на кухне. Он боится, чтобы не замели…
– Правда? – побледнел Михаил, уже жалея о своем плане. Больно уж опасны были люди, с которыми он хотел связаться.
– Ах ты, мать твою! – махнул рукой с короткими толстыми пальцами Игорь. – Так и знал… Вот он, Коляка, собственной персоной!
… Миша оглянулся на выход и увидел входящую в зал грозную компанию. Их было четверо, и все они были очень похожи друг на друга. Но Николая Глотова он узнал сразу, несмотря на то, что прошло столько лет.
Николай был старше Игоря лет на шесть, и теперь ему было под тридцать. Они с братом были очень похожи, те же белесые круглые глаза, коротко стриженые светлые волосы, крепкие шеи. Но Коляка был явно покруче, помощнее… Одет он был в черную короткую кожаную куртку, шею украшала толстенная золотая цепь. На толстом пальце он крутил ключи от машины. Компашка, не обращая ни на кого внимания, прошествовала к свободному столику. Засуетился метрдотель, предлагая им самый удобный столик.
– Там, – указал пальцем на столик у стены Коляка голосом, не терпящим никаких возражений.
Приказание было выполнено. Мгновенно накрывался столик. Братаны расселись, заложили ноги за ноги и мрачно курили, порой обмениваясь короткими репликами.
Потом они так же мрачно принялись жрать и пить, а разговор Михаила со школьным приятелем как-то затих, затух… Видя грозную четверку, он уже пожалел о своем плане, хмель с него мгновенно сошел. Впрочем, он и не был сильно пьян, только прикидывался. А теперь понял, что встречу эту организовал сам Игорь. А, ладно, была, не была!
Его уже давно глодала навязчивая мысль. Темпы, которыми раскручивался «Гермес» и его собственные доходы явно дисгармонировали. А ему хотелось денег, больших денег. Он хотел жить так, как жил при покойном отце, но желательно – гораздо богаче. Почему эти недоумки Кондратьев и Никифоров, поддерживаемые Фондом афганцев-инвалидов, ворочали крупными деньгами, а ему доставались жалкие крохи? Михаил считал такой расклад несправедливым. И не желал слушать слов Кондратьева о том, что главное для них – это рассчитаться с кредитом, а потом уже работать на самих себя. Он не хотел ждать, он не умел ждать, ему нужно было все сегодня, сейчас, немедленно. Когда он видел знакомых, выходящих из иномарок, когда он узнавал, что кто-то покупал квартиру, строил дачу, ездил на дорогой курорт, его охватывало чувство черной зависти и бешеной досады. Почему они? Почему не он? Он, который поил, кормил, снабжал продуктами и шмотками всех знакомых, он, который отъедался в детстве черной икрой и осетриной, который понятия не имел, что такое детский садик и городской транспорт, он работает в поте лица на малое предприятие, а сам имеет только на жрачку… Но он бы потерпел, если бы не одно обстоятельство… А об этом обстоятельстве он узнал совсем недавно, в январе… И оно не давало ему спать, думать, дышать… Ненависть к коммерческому директору Кондратьеву, неприступному, спокойному седому человеку, раздирала его до костей. Не меньше, чем Кондратьева, он ненавидел его одноногого приятеля Сергея Фролова, у которого, как он знал, Кондратьев жил несколько месяцев, пока недавно не снял квартиру. Фролов жил неподалеку от Михаила, в Ясенево. Этот невозмутимый весельчак, любимец публики, муж красавицы, с которой он несколько раз видел его, раздражал его до умопомрачения. Недавно у Сергея появилась «Ауди», на которой его возил шофер. Сам же Михаил недавно в пьяном виде врезался в столб, машина стояла на ремонте, а сам он ездил то на метро, то на такси. К тому же одноногий явно недолюбливал его, постоянно отпускал какие-то шутки в его адрес, глядел с нескрываемым презрением и, наверняка, что-то нашептывал про него Кондратьеву. Но Кондратьев долго терпел. В последнее же время их отношения явно ухудшились, и Алексей стал намекать ему, что если он не прекратит пьянствовать и прогуливать работу, его былые заслуги будут списаны, и он будет вынужден просто уволить его. Этот мужлан, этот дуболом так разговаривает с ним, причем при Аллочке, к которой он пытался безуспешно подклеиться. Недавно он сделал ему строгий выговор, и он вынужден был слушать все это, терпеть и не иметь возможности возразить. Потому что по сути дела Кондратьев был прав. По сути прав… А плевать на эту суть… Кто такой этот Кондратьев? Что он понимает в торговле? Кто такие этот Никифоров, Фролов этот? Если бы не Михаил с его хваткой и оборотистостью, с его образованием, вся эта фирма давно бы погорела…
