– Здравствуйте, Алексей Николаевич, – улыбался Кондратьеву невзрачный человечек неопределенного возраста в помятом, засыпанном перхотью, сером костюмчике и старомодных войлочных ботинках. – Я из Западносибирского торгового треста. Моя фамилия Пирогов. Илья Николаевич Пирогов. Слышали, наверное обо мне от Бориса Викторовича? Мы с ним большие друзья и партнеры по пульке. Приехал за получением новой партии продуктов. Знаете, Алексей Николаевич, у нас в Западной Сибири ваши продукты идут просто нарасхват. Сами понимаете, что такое баночная ветчина и тушенка для нефтяников. Какая для нас удача, что мы на вас вышли, вернее вы на нас, – поправился он.

– Здравствуйте, – улыбнулся и Кондратьев. Дмитриев и впрямь говорил ему в приватной беседе, в которой принимал участие и Лычкин, о своем приятеле и сослуживце Пирогове. Они спорили с Михаилом о тонкостях преферанса, а Алексей, слушал, ровным счетом ничего не понимая. – Вы точны до предела. Сказали, приедете двенадцатого февраля, и как штык…

– Да в нашем деле, Алексей Николаевич, неточность – главный враг. Понимаете, в прежние времена никто не выполнял обязательств друг перед другом, потому что все было общее, то есть, ничье. Теперь же появились хозяева. И люди, работая на себя, на свое благосостояние, тем самым приносят большую пользу людям. Вот, например, мы с вами кормим, и неплохо кормим людей, находящихся на боевом посту, работающих в экстремальных условиях. Как же можно подводить их и наносить материальный ущерб себе? Это все равно, извините, что плевать против ветра…

– А почему не приехал Борис Викторович? – поинтересовался Кондратьев.

– Борис Викторович перед самым вылетом немного приболел. Разве он вам не говорил тогда, в декабре, что у него нелады с печенью? Да вы сами могли бы обратить внимание, какие у него желтые глаза… Я очень беспокоюсь за его здоровье, ему бы на курорт, а он все работает, работает… – Пирогов обеими пятернями взлохматил свои торчащие в разные стороны жиденькие волосики, а затем подавил себе ладонями виски. – Я и сам-то неважнецки себя чувствую, виски вот что-то ломит, видимо, к перемене погоды, – добавил он. – Февраль – очень опасное время для не совсем здоровых людей…

– Да, да, что-то припоминаю, – сказал Кондратьев. – Точно, жаловался он на печень…

– А разве вам не звонил Добродеев? Не предупредил, что мы приедем в назначенный день и вместо Дмитриева приеду я, Пирогов?

– Нет, не звонил. Да и ладно, давайте документы и приступим к делу.

Пирогов вытащил из кейса доверенность на имя Пирогова Ильи Николаевича и копию платежки, заверенной Сибнефтебанком. Кондратьев стал внимательно изучать документы.

– Сто двадцать пять тысяч перевели, – не верил своим глазам Кондратьев, читая копию платежки.

– Как договаривались, так и перевели, – гордо заявил Пирогов. – У нас серьезная компания, крупными делами ворочаем, по-сибирски, с размахом…

– Тогда поехали на склад, – весело произнес Кондратьев. – Транспорта-то хватит все вывезти? Много будет товара…

– Обижаете, господин директор, – улыбался Пирогов. – У нас все предусмотрено и рассчитано до мелочей…

… Через два часа фуры с продуктами покинули территорию склада. В первой машине сидел рядом с хмурым водителем радостный Пирогов в нахлобученной на глаза норковой ушанке и махал рукой стоявшему около склада Кондратьеву.

– Спасибо вам, Алексей Николаевич! – крикнул он. – Удачи вам в вашем благородном труде на благо Отечества!

– Вам спасибо! – отвечал Кондратьев. – Приезжайте еще!

– Непременно, непременно приедем! – ещё радостнее улыбался Пирогов. И только когда машина отъехала на некоторое расстояние, он расхохотался. Его просто распирало от хохота. Мрачный водила, который ровным счетом ничего не понимал, глядел на него с изумлением.

– Припадок у меня, – объяснил лже-Пирогов. – Понимаешь ты, водила, припадок смеха. Болезнь такая есть, не помню только, как по научному. А ты давай, знай, на газ жми, да баранку крути… – Он скинул с себя фуражку и яростно взлохматил волосы, сыпля перхотью и на свое серое драповое пальто и на мрачного водителя.

Недалеко от кольцевой дороги на Рязанском проспекте фуры ждал в условленном месте Лычкин. Лже-Пирогов уступил ему свое место в головной машине.

– Садись, банкуй! – пригласил его в кабину грузовика лже-Пирогов. – Удачи тебе. Наши ребята во всех машинах, так что, не бойся. Наше дело правое! Будь здоров!

Пересел на поджидавший его БМВ и поехал к Живоглоту.

– Ну, ты и артист, Комар, – хвалил его Живоглот. – Как же этот козел купился… И проверить не удосужился. Такими бабками крутит, а проверить не удосужился.

– Ходил по лезвию ножа, Живоглот, – гордо улыбался Комар. – Хоть Пирогов и работает в компании, но доверенности-то на получение товара ему никто не давал. Так что если бы меня раскололи, они бы меня там же на части разорвали… Жизнью рисковал…

– Так и получишь скоро свой гонорар за хорошо сыгранную роль.

– Артисты больше получают, но не рискуют ничем…

– Больше твоего не получают… Десять штук зеленых получишь, Комарище, за один бенефис.

– Я имею в виду западных актеров, – продолжал возражать Комар. – А мой гонорар считаю незаслуженно малым…

– Да ну, тебя не переспоришь. Одно слово – артист, – отмахнулся от него Живоглот. – А от Гнедого и иной гонорар можно получить, если сильно возбухать, сам знаешь…

А незадолго до Комара у Живоглота побывал и Большой.

– Как? – мрачно спросил его Живоглот.

– Как в аптеке, – ещё мрачнее отвечал Большой. – Принял в лучшем виде, обработал морально и физически. Следы господина Дмитриева уничтожены. Можешь считать, что его и на свете-то никогда не было…

Да, такие дела Большой обычно делал безукоризненно. Дмитриева, подъехавшего на такси к складским воротам, поджидали неподалеку от склада в укромном, заранее выбранном месте.

– Вот он, – шепнул Большому Лычкин.

– Понял. Теперь исчезни.

Дмитриев, невысокий, очень вежливый человек суетливо шагал по направлению к складу. И только он завернул за угол, его схватили и быстро запихнули в машину, сунув в нос тряпку с хлороформом. Живоглот вытащил у него из кармана документы, проверил содержимое кейса, нашел там печать, доверенность, копию платежного поручения. Пересел в другую машину и поехал в условленное место, где его ждал Комар. А недолгим будущим Дмитриева предстояло заниматься Большому, тем более, что он любил подобные забавы и мог бы ими заниматься даже без вознаграждения. Более того, сам бы готов платить за острые ощущения.

– Останови здесь, – скомандовал Большой шоферу. Они ехали по глухой лесной дороге. Не приходящего в сознание Дмитриева вытащили из машины и потащили на маленькую заснеженную лесную опушку. Большой шел сзади и тащил в руке канистру с бензином.

– Швыряй его тут! – распорядился он.

Дмитриева бросили на середине опушки. Большой с разгоревшимися глазами плеснул на него бензин из канистры.

– Стрельнул бы, что ли…, – пробормотал подручный.

– Зачем, мудила? – недоумевал Большой. – Шум производить, пулю тратить… И так интересней же…

Когда он чиркнул спичкой, Дмитриев очнулся от нестерпимой боли. Загорелся он мигом, словно факел. Страшный душераздирающий крик раздался в лесу. И только тогда водитель вытащил ПМ с глушителем и разрядил в горящего человека обойму.

– А зря, – посетовал Большой.

– Шум производить, ещё говорит, – проворчал водитель. – Пошел ты…

Большой хотел было порвать компаньона на части за такое оскорбление, но решил повременить с расплатой. Теперь им надо было быстро уничтожить следы преступления.

Втроем, молча, мрачно дождались, пока то, что ещё недавно было отцом трех детей Борисом Викторовичем Дмитриевым сгорело дотла, раскопали яму и произвели свои страшные похороны. А затем так же молча поехали в Москву.

О подробностях убийства Живоглоту рассказал позднее водитель машины. Живоглот только повел плечами.