В этот же период в одну из своих рабочих ночей дядя Алекс сидел в лаборатории, обдумывая одну из очередных своих задач, и при этом рассеянно катал между пальцами кусок смешанной со смолою спрессованной сажи, которую он употреблял для телефона. Мысли изобретателя витали далеко, а в это время его пальцы механически превратили маленький кусочек сажи со смолою в тонкую нить. Когда Вингерфельдт случайно на нее взглянул, у него возникла мысль попытать эту нить в лампе.

 У Нерста дрожали руки от продолжительной работы. Они настолько онемели, что Альберт их совсем не чувствовал. Несколько секунд встряхивая их, он оглядывался по сторонам. Найдя всё таким же, как и было, он окончательно успокоился и вновь принялся за работу.

 Авас и Бари колдовали над несчастной дуговой лампой, надеясь, что когда-нибудь всё это закончится. И причём в недалёком будущем. И тогда пойдёт всё и сразу: богатство и слава. Как бы хотелось поверить в эту незабвенную мечту всего человечества, что когда-либо существовала! Но вот опять взрыв и все мечты накрываются медным тазом. Опять…

 - Не унывать! – ходит Вингерфельдт и громко хлопает в ладоши. – Работать! Работать! Никаких перерывов!

 Бариджальд в отчаянии листает книги, вдруг пропустил что-то архиважное. Этот испуг отражается на его лице, на котором медленно угасает энтузиазм. Но раз надо работать – значит надо. И против закона сего уж точно не попрёшь.

 - Номер десять тысяч девятьсот. Снова конский волос. Снова не годится, - констатирует Авас Бекинг, вытирая со лба пот. Ему печально…

 И не только ему. Нерст с грустной улыбкой спешит подметить:

 - Может, нам нужен волос другой лошади?

 Лёгкая улыбка мелькает на лицах всех трёх стоящих тут людей, не считая Вингерфельдта, ибо его одного волоса не лишали во благо всеобщей работы. Так-то, дядя Алекс! Глаза Бариджальда уже опять болят от того, что он и так слишком много прочитал за день, и попытки хоть на минуту прикрыть глаза ни к чему не приведут. Рядом взрываются лампы, летят осколки, стучит ручка Аваса… Романтика, одно слово!

 Стеклодув спит в прихожей дома Вингерфельдта над грудой коробок со своими изделиями, среди которых и те самые, нужные Алексу лампы. Так уж получилось, что Вингерфельдт во всём виноват – он заставил всех просто валиться с ног от усталости из-за этой своей несчастной идеи. Правда, в данный момент, он сам еле на ногах держится.

 Облокотившись о шкаф с книгами, который то и дело в пользовании несчастного Бариджальда, посмевшего заикнуться о своём прошлом благополучии в лице профессора математики, он хмуро глядит вперёд. Авас продолжает что-то царапать на своей бумаге, вернее, опять же не своей, а просто в записной книжке Нерста.

 - Теперь номер одиннадцать тысяч…

 Голос уже отчаявшегося, обречённого человека. Нерст поворачивает выключатель, и свершается чудо.

 Уставшие, еле уже соображающие и передвигающие ноги, люди стоят перед столом и не понимают, что происходит. Какое-то мгновение Вингерфельдт ожидал вновь услышать взрыва, и приготовился отскочить в сторону, чтобы его не задело осколками, но этого не произошло…

 Он с удивлением и помолодевшим лицом оглядывается назад и просто не верит своим глазам. Перед ним стоит лампа. Им изобретённая лампа накаливания! Бариджальд выглядывает из-за книги, удручённое лицо Нерста удивительно ярко освещается этим новым светом, а Авас даже выронил ручку в этот замечательный момент для истории. Первым не выдерживает Альберт, хватая ручку в полёте, и мгновенно что-то принимается писать в своей записной книжке, с которой никогда не расставался. Сделав это, просто ожидает поворота судьбы.

 Стеклодув пробуждается от сна, ибо ему в глаза что-то ярко светит и мешает. Проснувшись, он тоже некоторое время вынужден протирать себе глаза, не веря тому, что видит.

 С разных концов помещения все начинают стекаться к центру его с изумлёнными глазами. Они подходят осторожно, словно бы боятся кого-то напугать (только вот кого?), и берут лампу накаливания в кольцо. Она горит! Она светит! У Вингерфельдта начинает кружиться голова от подобного успеха его и всей его команды. Нет, он не верит своему счастью.

 - Что это? – шёпотом спрашивает дядя Алекс.

 - Нить, обыкновенная нить! Её нам предложили Феликс и твоя племянница, помнишь?

 - Нить… - задумчиво произносит Вингерфельдт, всё ещё не веря ни своим глазам, ни тем более, самому себе. – А ведь благодаря тому, что они достали нам партию ламп накаливания Лодыгина, мы смогли придти к этому простому открытию.

 - Как красиво! – не выдерживает Бариджальд.

 - Главное – не гаснет! – начинает рассыпаться в похвалах Альберт Нерст.

 - Мне кажется, у тебя всё получилось, Алекс! – восклицает Авас.

 - Нет! – пригрозил пальцем Вингерфельдт, словно нашкодившим детям. – Это у нас всё получилось!

 Они организовали небольшой полукруг, полужив друг другу руки на плечи. Глаза Вингерфельдта продолжали сиять загадочностью. И радостью…

 Нерст констатирует в своей записной книжке: « Вингерфельдт включил лампочку в электрическую цепь. В лампочке вспыхнул свет. Изобретатель увеличил силу тока, ожидая, что хрупкая нить не выдержит накаливания. Свет стал еще ярче. Алекс продолжал повышать силу тока, пока не достиг температуры плавления алмаза. Лампочка, наконец, оказалась побежденной и погасла».

 Тем не менее, то, что хотел Алекс, наконец свершилось! Он важно посмотрел на своих работников, хитро прищурился и хлопнул в ладоши, как дитя.

 - Сегодня двадцать первое октября, но у нас по-прежнему много работы!

 В газетах со всего мира можно было прочесть следующее: «Триумф великого изобретателя в области электрического освещения». В статье кратко рассказывалось об успехах других великих изобретателей в этой области, затем описывались деяния и успехи Вингерфельдта. А под конец – такой гвоздь программы, как этот: «первая публичная демонстрация долго ожидаемого электрического света Вингерфельдта… должна состояться под Новый год в доме известного изобретателя, причем сам дом будет освещен этим новым светом… Ученые и весь цивилизованный мир с нетерпением ожидают результатов этого вечера».

 Множество поездов с важными общественными деятелями было отправлено в этот вечер в Прагу, вернее, её пригород. Всем хотелось воочию посмотреть на «странный свет лампочек, подвешенных на проводах и проведённых между деревьями».

 Последний день уходящего года выдался самым беспокойным. Суетился не только сам инициатор всех этих событий, но и великие магнаты. Было отчего тревожиться Моргану и не спать Читтеру, которые самолично приехали сюда, в Прагу.

 Последний день декабря выдался без большого количества снега. Единственное, что омрачало эту зиму – это зверский холод, который несмотря ни на что продолжал держать в оцепенении всю Европу. Пейзаж с крыльца дома Вингерфельдта выглядел весьма и весьма печальным и унылым: голые деревья, кое-где валялся снег, да висели самые различные провода. Для чего они предназначались – покажет время.

 Перед домом столпилось множество людей от мелкого до большого калибра. В основном это были журналисты да агенты тех самых великих промышленников, да и они сами, что предпочли немного затеряться в гуще толпы, которые не могли спокойно провести всю эту ночь – ставки сделаны, и теперь все выжидали заветного результата.

 Толпа заполнили здания лаборатории. Дядя Алекс и его помощники давали объяснения. Внешне сам герой этого дня ничем не отличался от своих товарищей, он был одет в рабочий костюм. Многие, ждавшие встречи с ним, рассчитывали увидеть маститого, важного, чисто одетого господина и были поражены, узнав, что один из молодых приветливых механиков, дававших объяснения, и есть тот самый великий человек.

 По этому поводу Читтер отпустил один веский сарказм и назвал Вингерфельдта «говорящей собачкой». Название это мотивировалось именно тем, что все поехали на него смотреть, словно бы Алекс был божеством или диковинным зверем.