Скрипнув стулом, Жубер поднялся.

— Колонистам роздано пока пятьсот винтовок. Будем раздавать ещё. Создаются новые ударные отряды из французской молодёжи. Недавно приходил Беркен, просил ещё сотню винтовок.

— Двести выдайте! — сказал Ришелье. — Я знаю этого старика. Вот истинный француз, истинный патриот! В конце концов нашу победу обеспечат именно такие патриоты, как Беркен!..

— Простите, ваше превосходительство… — в комнату шагнул капитан Жозеф и нерешительно продолжил: — В приёмной ждёт полковник Франсуа. Был задержан на пути следования к ставке генерала Рамадье.

Ришелье в сердцах ударил кулаком по столу и вскочил на ноги.

— Старая лиса! Наверное, учуял что-то! Иначе зачем ему понадобился Рамадье! Пусть войдёт!.. И ты возвращайся вместе с ним.

Капитан Жозеф козырнул.

Не прошло и минуты, как в дверях появился полковник Франсуа. Увидев в кабинете Ришелье такое неожиданное сборище, он на мгновение остановился, словно собираясь повернуть назад. Но сзади, держа правую руку в кармане, стоял капитан Жозеф. И Франсуа решительно шагнул в комнату, быстро пробежал запоминающим взглядом по лицам офицеров. Ришелье пошёл ему навстречу.

— С чем пожаловали, дорогой полковник?

— Пришёл за разъяснениями относительно нововведений, мой генерал, — ответил Франсуа.

— Каких именно?

— В отношении загородных пропусков. Пропуск требуют даже у меня.

— Очень хорошо делают, что требуют! Вам это не нравится, полковник?

«Так, — подумал Франсуа, — западня, всё ясно. Что ж, банк на столе, сыграем в открытую…»

— Скажите, генерал, это общее положение с пропусками? Или оно касается только моей особы?

— Вас касается! — загремел Ришелье, наливаясь желчью. — Есть ещё вопросы?.. И не прикидывайтесь простачком! Вы предатель и трус! Вас судить надо!..

— По какому праву, разрешите узнать?

— По праву чести! Такие, как вы, довели Францию до гибели!.. Арестовать его! Обезоружить! И адъютанта его задержите!

Майор Жубер и капитан Жозеф проворно, будто только и ждали этого приказа, обезоружили полковника. Генерал приблизился вплотную.

— Вы всегда ратовали за переговоры, полковник. Завтра утром мы начнём «переговоры». Спокойной ночи!

Горящие яростью глаза Ришелье заставляли ждать самого худшего. Но он был не из пугливых, этот старый зубр Франсуа. В его богатой событиями жизни встречалось всякое, он умел не терять самообладания.

— У арабов есть умная пословица, — сказал он спокойно, словно ничего не произошло: — «Не в каждой шкуре льва — львиное сердце». Не рановато ли вы храбритесь, генерал?

У Ришелье набухли на лбу жилы, заходили желваки. Однако он сдержался и, махнув рукой, приказал:

— Уведите арестованного, комендант!

Первый шаг был сделан.

Шарль пребывал в превосходном настроении. Всё шло отлично, дело близилось к концу. Он просто гордился своим кузеном. Кажется, недалёк час, когда его портрет займёт в гостиной почётное место рядом с прадедом Жюлем. Улыбаясь своим мыслям, Шарль грузно вылез из машины и переваливаясь стал подниматься по лестнице.

Генерала он застал за странным занятием: тот внимательно рассматривал свежие, пахнущие типографской краской плакаты. Один плакат чем-то не понравился генералу. Он пристально всмотрелся в жирные красные буквы, как бы пытаясь разглядеть что-то скрытое за ними. «Долой пятую республику!» — кричала кровавая надпись. Генерал подчеркнул лозунг и сверху надписал: «Долой тоталитарный режим!». Полюбовался написанным и отложил в сторону. Следующий плакат возглашал: «Да здравствует французский Алжир!» Этим генерал остался вполне доволен.

Увидев Шарля, генерал сгрёб плакаты в ящик стола и поднялся ему навстречу. Они обнялись.

— Чем это ты занимаешься? — удивился Шарль. — Сочиняешь?

— Не столько сочиняю, сколько проверяю. Знаешь правило: доверяй, но проверяй.

— Ну-ну, проверяй, проверяй… Только скажи, пожалуйста, неужели все генералы такие же отшельники, как ты? Или есть среди вашего брата и те, которым не чужды простые житейские радости?

— Есть, — ответил генерал, — всякие есть среди нас, — и позвал Шарля в столовую.

Но тот плюхнулся на утробно охнувший диван.

— Иди-ка сюда, Фернан. Решим один пустяковый вопрос, а потом уж со спокойной совестью предадимся чревоугодию.

Шарль рассказал о визите Абдылхафида. После печально закончившейся встречи Фатьмы-ханум с генералом Абдылхафид, поддавшись уговорам жены и Лилы, попросил Шарля вмешаться и спасти доктора. И вот теперь Шарль настоятельно советовал кузену отпустить Решида, но, конечно, изгнать из Алжира.

— Пусть катится на все четыре стороны. Что в нём такого, в этом докторе? Один крепости не возьмёт.

— Почему? — сердито возразил генерал — его злило вмешательство Шарля. — Ты плохо знаешь его, это очень опасный человек, поверь мне.

— А чёрт с ним! Мало ли на свете таких, как он? Пусть одним станет больше — капля моря не переполнит… И потом, я уже дал слово Абдылхафиду, что его освободят.

— Пусть будет по-твоему, — помедлив, не слишком охотно согласился генерал — ему не хотелось ссориться с Шарлем.

Шарль довольно хлопнул двоюродного брата по плечу.

— Вот и хорошо! А теперь можно и поужинать!

Майор Жубер сидел в кабинете начальника тюрьмы. Рядом с ним поместился одноглазый верзила-лейтенант. Махмуд стоял в почтительной позе и подробно пересказывал обо всём происшедшем в камере Решида.

Комендант уже успел ознакомиться с магнитофонной лентой их разговора, однако Махмуда слушал с вниманием, время от времени одобрительно кивая головой. Махмуд несколько преувеличивал, рассказывая, как они до рассвета открывали друг перед другом душу, но Жубер не уличал его — пусть старается показать больше, чем сделал, в общем-то Махмуд оказался молодцом — довольно ловко оплёл простака-доктора своей «бунтарской» историей.

Затрещал телефон: часовой у ворот сообщил, что пришла какая-то женщина, ей якобы обещано свидание с заключённым Ахмедом Решидом.

Жубер встал.

— Вернёшься в камеру, — сказал он Махмуду, — продолжай рассказывать о брате, это позволит тебе узнать кое-что о Халеде. Постарайся выведать, какие у доктора связи с ним и вообще с ФНО. Можешь разглагольствовать о коммунистах и хвалить их, воздержись пока упоминать имя Бенджамена — до него ещё дойдёт очередь. Понятно?

— Понятно, ваше превосходительство! — оскалился Махмуд.

Свидание Решида и Малике разрешил генерал и даже велел им не мешать. Хотя Ришелье и пообещал Шарлю освободить доктора, он не собирался делать это немедленно: пусть посидит, пусть испытает все прелести заключения. «Надо ещё проверить, захочет ли он покинуть Алжир, и уж кому-кому, а Малике доктор скажет правду».

Появление Малике настолько ошеломило доктора, что он какое-то мгновение сидел на топчане, не веря своим глазам. Только когда девушка, уронив сумку, крикнула «Ахмед!», он дрогнувшим голосом прошептал:

— Малике?.. Ты?..

Прижавшись к нему, девушка рыдала так, что не могла сказать ни слова. Решид старался успокоить её и не находил слов. Куда-то исчезли все те нежные и пылкие слова, которые он повторял в мыслях несчётное количество раз.

— Не плачь, милая, — повторял он, — не плачь… И без того людские слёзы льются рекой… Ты хоть не плачь.

— Ахмед! Уедем из этого проклятого города! Уедем отсюда!

— Куда уедем? — доктор протянул скованные руки. — Чтобы уйти, надо сперва разбить их.

— Генерал разрешил! И мать согласна, и отец! Уедем, Ахмед!

Доктор ласково, с нежностью смотрел на девушку, обнять её он не мог — мешали наручники.

— Не будем обольщаться, родная. Не зря говорят, что доброта осла — в его копыте. Можно ли верить слову генерала? И даже пусть так, пусть он сегодня хочет показаться великодушным. Но завтра объявится кто-то другой, трижды свирепее, чем Ришелье. Кто тогда выручать нас станет? Нет, моя Малике, от беды бегством не спасёшься. Да и куда бежать? Мы в своём доме, на своей земле. Пусть убирается тот, кто пришёл сюда незваным!.. Идёт борьба за честь, за достоинство. Можно ли в такой момент уйти? Как тогда назвать себя алжирцем, как смотреть людям в глаза?