Ироническая усмешка тронула тонкие губы полковника Франсуа:

— Политика, мой генерал, тоже оружие — острое и испытанное.

«Вот такие, как ты, болтуны и губят Францию», — зло подумал Ришелье и, круто меняя тему разговора, спросил:

— Что вам известно о докторе Решиде?

Франсуа пожал плечами: ничего не известно, он не видел доктора уже несколько дней. И тут же вспомнил последнюю встречу с доктором в больнице, но говорить о ней не стал.

С какой-то непонятной заинтересованностью генерал переспросил:

— Несколько дней не виделись, говорите?

От Франсуа не ускользнуло откровенное подозрение, мелькнувшее в глазах генерала, он сухо отрубил:

— Да!

— Так-так… — задумчиво протянул генерал. Он обрадовался, что смог уличить полковника во лжи: донесение о встрече Франсуа с доктором лежало у него в досье, однако с разоблачением спешить не стал и в ответ на грубость полковника вежливо спросил:

— Где же он сейчас?

— Не знаю… дома или в больнице. Если надо, можно его найти.

— Да… Пожалуйста. Он очень нужен…

Полковник с недоумением посмотрел на генерала: не успел приехать, как ему понадобился доктор…

Малике свернулась калачиком на софе, в углу полутёмной гостиной. Путешествие утомило девушку, и чувствовала она себя усталой и разбитой, как после болезни. Мучила неизвестность: что с Ахмедом. Вернувшись домой, Малике сразу же позвонила в больницу — доктора там не было, поехала к матери и опять ничего утешительного не узнала. Джамиле-ханум была печальна, не договаривала чего-то. Потом сказала, что не знает, где сын. Вместо того, чтобы утешить мать, Малике сама впала в отчаяние.

Уже совсем стемнело, когда пришла Фатьма-ханум и увела дочь ужинать. Малике выпила только стакан чаю и ушла, сославшись на головную боль. Абдылхафид заметил, что дочке почаще следует бывать на свежем воздухе — уж больно она слабенькая. Но Фатьму-ханум провести было не так-то просто, она сразу сообразила, что дочь страдает не от головной боли, и ещё днём пыталась вызвать её на откровенность. Чуть скрипнув дверью, Фатьма-ханум вошла в гостиную. Легко ступая, подошла к софе, тихо и нежно позвала:

— Малике!.. Что сидишь в темноте, доченька? Свет зажечь?

— Не надо, мама, — попросила Малике, — не зажигай.

— Почему?

В ответ послышался печальный вздох.

Фатьма-ханум присела на край софы, взяла в свои ладони горячую дочкину руку, ласково погладила её.

— Да у тебя, кажется, температура? Может, врача вызвать?

— Ах, не надо, мама! — с досадой сказала Малике. — Нет у меня никакой температуры…

Фатьма-ханум подвинулась поближе к дочери, погладила хрупкое плечо.

— Днём куда ездила, доченька? К Ахмеду?

От необходимости отвечать Малике избавила Рафига. Она прибежала сказать, что прибыли гости: Бен Махмуд и Лила. Фатьма-ханум с неохотой поднялась и в сердцах сказала:

— О, аллах, какой шайтан принёс их на ночь глядя!

Приказав Рафиге зажечь свет, она пошла предупредить Абдылхафида. Хозяин и гости вошли в гостиную почти одновременно. Бен Махмуд, едва переступив порог, сразу же стал извиняться:

— Простите, пожалуйста!.. Знаем, что пришли не ко времени, но есть интересная новость. Важная новость! Решили сообщить вам, хотя и поздний час…

— Для вас наши двери всегда открыты, — с улыбкой ответил Абдылхафид.

Когда гости уселись, Бен Махмуд достал из кармана сложенный вчетверо носовой платок, протёр очки, аккуратно сложил платок по прежним изгибам.

— Ну, прежде всего, о вашем озорнике. Оказывается, он задел какую-то девушку, француженку. Два ополченца вступились за неё. Мустафа полез в драку, кинулся, на патрульных, обругал их. Вот и запрятали его в тюрьму, чтобы малость поостыл.

Абдылхафид рассерженно засопел.

— Хорошо сделали, что запрятали!

За Мустафу вступилась Фатьма-ханум:

— Выдумки всё это! Мустафа никогда не тронет девушку!

— Да ещё француженку, — добавила Малике.

Толстое лицо Абдылхафида стало медленно багроветь. Он желчно произнёс:

— Когда понадобятся защитники, вас обеих позовут! А пока пусть посидит, поразмыслит о своём поведении.

Чтобы разрядить обстановку, Бен Махмуд торопливо сказал:

— Всё это ерунда, выеденного яйца не стоит. Если надо, я завтра же могу добиться, чтобы Мустафу выпустили. А вот есть другая удивительная новость: доктор Решид исчез! Да-да, меня только что вызывал полковник! Он и к вам, оказывается, звонил, чтобы справиться о докторе.

Глаза Абдылхафида изумлённо округлились.

— Что-о? К нам звонил полковник?

— Да-да, звонил.

— А какого чёрта делать у нас доктору?!

— Этого я не знаю.

Абдылхафид подозрительно глянул на дочь. Малике, поражённая страшной для неё вестью, сидела едва дыша.

Бен Махмуд, довольный произведённым эффектом, продолжал:

— Да-а, вот такие у нас дела… По словам коменданта, доктор вчера под вечер поехал куда-то на север на санитарной машине. С тех пор его не видели.

— Может, в село какое заехал? — предположил Абдылхафид.

— В какое село? Под городом — только Орлеан, а там его нет.

Абдылхафид молчал, насупясь. Исчезновение доктора Решида мало его беспокоило. Скорее наоборот. «Дай бог, чтобы он навсегда сгинул с наших глаз», — пожелал в душе Абдылхафид и покосился на дочь. А у Фатьмы-ханум были такие испуганные глаза, словно она стояла на краю пропасти.

Малике стремительно вскочила с софы и, пряча в ладонях лицо, выбежала из гостиной. Лила проводила её долгим взглядом.

Выдержав приличествующую моменту паузу и закурив, Бен Махмуд, как ни в чём не бывало, деловито осведомился:

— Можно переходить к новой теме?

Лила взяла Фатьму-ханум за руку:

— Теперь у них разговор долго не кончится. Пойдём лучше отсюда, у нас тоже найдётся чем заняться.

Фатьма-ханум внимательно и с удивлением посмотрела на неё. Лицо Лилы было спокойно, и говорила она своим обычным насмешливым тоном, но глаза были тревожными. «Неужели из-за Малике?» — подумала Фатьма-ханум.

Когда женщины вышли, Бен Махмуд жадно затянулся папиросой и, понизив голос, произнёс:

— Знаете, что ещё говорил полковник? Париж скоро начнёт переговоры с повстанцами. Это будут переговоры о перемирии!.. Мятежники будто бы потребовали встречи на нейтральной территории, и Париж согласился. Что вы скажете на это?

Абдылхафид вдруг вспылил:

— Это вас спросить надо! А я уже давно сказал всё, что думал. Помяните моё слово! Переговоры это только ширма, а там Париж потихоньку заключит с повстанцами сделку, прекратит огонь. Куда побежишь тогда? К кому обратишься? У кого станешь искать защиты?

— Защиту, положим, найти не так уж сложно, — бодрясь, возразил Бен Махмуд. — Только, если правду говорить, и от нас самих многое зависит. Полковник прямо намекнул: если, мол, хотите стать во главе народа, то час для этого наступил. Будете твёрдо держаться правильной линии — сможете вместе с нами принять участие в переговорах с повстанцами в Швейцарии.

— Виляет полковник, дураков ищет! — Абдылхафид презрительно оттопырил мясистую губу. — Народ!.. Что можно объяснить стаду скота? Ну, допустим, приняли мы участие в переговорах, какая нам от этого выгода? Кресло министра предложат? А завтра нас с этого кресла коленом под зад! Нельзя спать спокойно, когда под головой у тебя граната вместо подушки. Тут одно из двух: либо мы, либо — они. Неужели у Парижа порох кончился? Столько войск, столько оружия, а не могут загнать в стойло жалкое стадо животных! Пусть дадут эту силу в моё распоряжение — за несколько дней всех овец в кошары загоню! Ха!..

Бен Махмуд слушал с раскрытым от изумления ртом. Никогда прежде ему не случалось видеть осторожного Абдылхафида в таком состоянии. То всё юлой вертелся, стараясь угодить полковнику, а тут вдруг такая вспышка! Совсем потерял самообладание!..

Абдылхафид же, словно подстёгнутый, разошёлся ещё пуще.

— Если надо заигрывать с мятежниками, я к этому делу и близко не подойду! И никаких бумаг подписывать не стану! Пусть дураков ищут!