Наталья тоже думала о нем в этот тихий душный вечер. Больше того, она ждала его, хотя смешно, конечно, чтобы он приехал к ней так запросто, после нескольких, вообще-то случайных встреч. Она даже готова была поверить наивной женской примете, что сильные чувства начинаются с неприязни. В самом деле, как сухо, почти враждебно отнеслась она к Витковскому тогда, на берегу протоки... Наталья подошла к открытому окну. Неужели где-то опять горит нераспаханная степь, — воздух был чуть горьковатым от примеси дымка. Наверное, далеко за Тоболом, в тургайской стороне. Не так весной, как осенью неожиданны эти степные пожары. То и дело перепадают частые дожди, травы никнут, дороги раскисают, и в каждом отпечатке конского копыта стынут по утрам подковные отливки. Но стоит на денек-другой выглянуть солнцу, как приподымется, отряхнется ковыль, и вот он уже сухой, как порох: брось только спичку — и вспыхнут пламенем трескучие метелки. Земля сырая, а травы полыхают жарче, чем весной. Отшумит такой пожар на исходе бабьего лета, и не успеет степь покрыться свежей зеленью, как нагрянут заморозки.

Так и поздняя любовь: займется нежданно-негаданно, на четвертом, а то и на пятом десятке лет, высветит всю жизнь, день за днем, обдаст жаром молодости, разольет по телу тревожный звон — и тебе уже не в тягость твои годы...

Когда белый луч скользнул по окну, Наталья погасила лампу, всмотрелась в темный пролет улицы. Красная точка удалялась в направлении стройки. Только отошла к двери, как снова этот режущий свет «вездехода», и снова побежал, теперь на запад, беспокойный огонек стоп-сигнала.

«Запутался, что ли, кто?» — подумала Наталья, зная, что строители и целинники ездят напрямую, по грейдеру. Она легла в постель, закуталась простыней, полежала минут десять и, выругав себя, приняла снотворное.

А Витковский, обогнав тяжелые грузовики, остановился на развилке проселочных дорог и пропускал машину за машиной, как, бывало, на фронте перед наступлением. Незнакомый шофер притормозил, стал жаловаться.

— Часами простаиваем на Ключевой, у весов затор, ссыпать зерно некуда!

— Я им покажу... — Витковский крепко выругался и повернул на юг, в сторону Казахстана.

В пути ему не попалось навстречу ни одного порожнего автомобиля. И он все время прибавлял скорость, разгневанный до последней степени.

Бросив «газик» у конторы хлебоприемного пункта, он обошел длинную череду машин — их скопилось больше сотни. Водители спали в кабинках или резались в домино и карты на дощатой эстакаде, ярко освещенной фонарями. Он поднялся на эстакаду, прошел в будку-лабораторию (на него никто не обратил ни малейшего внимания).

— В чем дело? — спросил он плотную рослую девушку, сладко дремлющую за столиком. — Почему не берете пробы?

— Успеется, все равно принимать некуда.

— Где заведующий пунктом?

— Оставьте меня в покое, товарищ.

— Что?!

Девушка спокойно взглянула на него, нехотя поднялась из-за стола.

— Сейчас же, сию минуту приступайте к работе. И пошлите за вашим завом-разгильдяем! — Пригнувшись, он вышел из лаборатории и, проходя мимо шоферов, увлеченных своей игрой, бросил на ходу: — А ну, живо по машинам.

— Какой начальник выискался, — лениво огрызнулся один из них.

Тогда он остановился, крикнул:

— Живо!

— Ты не больно командуй, мы тебе не подданные...

Но шоферы уже вставали, загородив собой того, кто огрызался.

— Вы что, в игорный дом приехали?! Нам дорога каждая минута, а вы козелком забавляетесь!

— Так не принимают же.

— Загораем с вечера.

— Поневоле и запьешь от скуки.

— Шарашкина контора!.. Мы, что ли, виноваты?

К нему, расталкивая водителей, уже пробирался заведующий хлебоприемным пунктом, тучный мужчина средних лет, с которым он не раз встречался на бюро райкома.

— Здравствуйте, товарищ Витковский, — учтиво поклонился заготовитель.

— В чем дело? Почему у вас опять затор?

— Все склады забиты доверху. Не успеваем отправлять по этой «Дуровской железной дороге». К нам на Ключевскую хлынул поток зерна, а от нас вытекает слабый ручеек.

— У вас есть бетонные площадки, есть брезенты!

— Осталась одна свободная площадка на всякий случай.

— Перестраховщики!

— Я отвечаю за сохранность каждого зернышка. Я не допущу, чтобы хлеб, погиб, как в пятьдесят шестом.

— Знаю я, как вы отвечаете за каждое зернышко. В бакалейной лавке наказывают за обвес в сто граммов, а вы здесь обвешиваете на сотни тонн. Разжирели на дармовых харчах!

— В таком случае я снимаю с себя ответственность.

— Вы давно ни за что не отвечаете. Ну, живо!

— Я буду жаловаться! Я позвоню в райком!.. — не унимался тучный заготовитель, сопровождаемый толпой шоферов, которые с ядреными шутками-прибаутками расходились по своим местам.

Головная машина тронулась, и все пришло в движение. Грузовики лишь на минуту приостанавливались у лаборатории, пока там брали пробу, и двигались дальше, к весам. Витковский стоял на дощатой эстакаде, словно принимал этот своеобразный ночной парад. Ветер развевал его крылатую плащ-накидку.

Было уже далеко за полночь, когда он, убедившись, что пробка на Ключевой наконец-то ликвидирована, отправился на ток седьмой бригады.

Накрапывало. Обложной тихий дождь усиливался постепенно, исподволь. Резиновые щеточки «дворников» мерно скользили по ветровому стеклу, едва успевая смахивать мельчайший бисер сентября. Дорога потемнела, а неубранная кукуруза засверкала в лучах фар свежим глянцем листьев. Осень. Неспокойно было и на душе у Витковского... Э-э, Павел! А не устал ли ты мотаться по целине, спорить с бывшим секретарем райкома, наводить порядок на элеваторах? Возможно, не по силам тебе эта работенка? Тогда возвращайся в Ригу, к своим ребятам, да и живи на даче: по утрам почитывай газеты в садике, раз в месяц ходи за пенсией в Госбанк, раз в год наведывайся к врачам, чтобы измерить давление крови. Хуже всего жить на проценты былых заслуг, — так и герой может незаметно заделаться рантье.

Машину начало забрасывать: дорога совсем раскисла. Поразительно, как это степные накатанные дороги, сплошь покрытые, словно бетоном, великолепной коркой чернозема, за какой-нибудь час осеннего дождя превращаются в сплошное месиво — ни проехать, ни пройти. «Опять встанет весь автопарк», — огорчился Витковский, увидев впереди застрявшие грузовики.

— Что же вы, ребята, сплоховали? — выйдя из машины, спросил он водителей.

— Здесь гиблое место, товарищ директор.

— То есть?

— Солонцы. Лучше повернуть обратно, пока не поздно.

— Нет, нет. Надо пробиваться к Ключевой.

— Тогда попробуем еще разок.

Головной «МАЗ» попятился, чтобы взять разбег. Под колеса набросали кукурузных стеблей, расчистили колеи дороги.

— Только дружнее, ребятки! Не надеяться друг на друга. Ну, взяли! — И Витковский сильно уперся плечом в заднюю стенку кузова.

Мотор взревел, колеса забуксовали, швыряя во все стороны комья грязи. Еще одно усилие — «МАЗ» сбычился, как никелированный зубр на его капоте, и двинулся вперед, выбираясь из трясины.

— Следующая!

Но следующую выручить не удалось. Вода закипала в радиаторе, парок поднимался над спинами шоферов.

— Без трактора не обойтись, — вынужден был отступить и Витковский.

В это время со стороны Сухой речки лихо подкатил «газик»-вездеход Алексея Братчикова.

— Выручай, сосед, — поздоровавшись с ним, сказал Витковский.

— Вижу, вижу, что надо помогать. Сейчас пошлю за трактором, здесь рядом.

Они закурили, отошли в сторонку.

— Как поживаете, Павел Фомич? Давненько не виделись.

— Проклятые дожди замучили. А на весь совхоз одно зернохранилище. Как они собирались вести хозяйство, черт их знает! Миллион пудов вывез, начал вывозить второй миллион, — и вот тебе, пожалуйста, осенний мелкий дождичек.

— Как там Захар Александрович?

— Что ж, массово-разъяснительная работа не зависит от погоды. Громкие читки только и проводить в ненастье — полный сбор!