Они просовывают головы в окно и всматриваются.

— Ходит… — шепчет Зиле. — Вдоль всего здания, а потом вниз. Проклятый пожар. Светло как днем… Подождем, пока он спустится вниз. Потом надо быстро вылезать и бежать налево. Овраг там подходит к самой стене. Внизу у парка сразу начинается ельник. Только бы взобраться на пригорок, а оттуда в лес… Значит, мне первому?

Сниедзе хочет ответить, но не может. Голос не повинуется ему. Он только кивает головой.

Зиле уже собирается лезть, но вдруг отшатывается, прикрывает доской отверстие.

Снаружи отчетливо раздаются шаги и громкий говор.

— Смена, караула, — шепчет Зиле. — Ежели новый тоже будет спускаться вниз, значит, все хорошо. А коли будет торчать за окнами, тогда мы пропали так или иначе. Завтра заметят выломанную решетку, и не отопрешься. Уж, наверное, кто-нибудь скажет, что сам видел: найдется такой.

— Я говорил… Я знал, что так будет… — бормочет Сниедзе. Глаза его полны слез. — Ты…

— Не будь бабой. Жизнь-то у нас одна. И ни черта она теперь не стоит.

Юному пареньку куда труднее примириться с таким взглядом на жизнь, чем взрослому, опытному человеку. Слезы душат его. Он кулаками стискивает щеки, чтобы не дать волю рыданьям.

Зиле прильнул к окошку.

Слышно, как караульный топчется на месте, харкает и сплевывает. Возится с винтовкой — очевидно, проверяя, все ли в порядке. Потом, напевая что-то под нос, начинает шагать. Доходит до холма и обратно. Во второй раз он чуть спускается с холма и идет обратно. А в следующий раз звук шагов затихает. Он сошел вниз.

Понаблюдав еще немного, Зиле оборачивается и кладет руку Сниедзе на плечо.

— Ну, я пошел. А ты приходи. Да? Я тебя внизу за елками подожду… — Он вынимает что-то из кармана. Сниедзе видит: раскрытый нож. — Живым я в руки не дамся. Будь что будет… Запомни — идти налево.

Еще миг — и фигура Зиле мелькает в щели между рамой и решеткой. Вот голова его уже поднялась над оконной нишей, и он исчезает за углом.

Сниедзе, замирая, прислушивается.

Ясно слышны удаляющиеся шаги Зиле и приближение часового. В ушах у Сниедзе гул и звон. Ему мерещится какой-то шум за окном. Или это неистовое биение собственного сердца? Вот-вот что-то случится. Раздастся крик. Прогремит выстрел… И так безумно жаль, что он не уйдет. Нестерпимо хочется свободы. Острыми зубами вонзается он в свою руку. Часовой опять проходит мимо окна и удаляется. Слышно, как снег скрипит у него под ногами. Сниедзе даже не дожидается, пока затихнут шаги. С судорожной поспешностью продирается он сквозь щель в окне. Нога где-то зацепилась. Загремело что-то. Но он уже не в состоянии ни наблюдать, ни остерегаться. Чудится ему, что за спиной в подвале поднялся шум, спящие вскочили на ноги и кричат, перебивая друг друга. Сам он уже не соображает, что делает. Словно горячей волной выбрасывает его вверх. Высунув наружу голову, он только пережидает, пока часовой скроется за пригорком.

Пригнувшись, Сниедзе пробегает с десяток шагов до оврага. Вокруг шелестят кусты, и беглецу кажется, что кто-то гонится за ним по пятам. Внизу, наткнувшись на ели, он чуть не валит Зиле с ног.

— Тише, тише! — машет тот рукой. — Чего скачешь, как дурной. Все кусты переломал.

Оба прислушиваются.

Тишина. Ни звука наверху. Глухо шумят на ветру деревья.

Они идут вдоль парка. Чтобы попасть к опушке леса, надо пересечь большак. От пожаров светло, как днем.

— Живыми им нас уже не взять… — сквозь зубы цедит Зиле. Нож, будто невесть какое оружие, все еще зажат у него в руке. — Добраться бы до леса, а там пусть хоть с собаками гонятся. Я знаю в лесу такие уголки, тропки да трясины, где сам черт нас не найдет.

Сниедзе хочется бежать — лететь как птица, как ветер. Они шагают торопливо, иногда бегут, но Сниедзе все кажется, что они топчутся на месте, что на каждый шаг уходит минут пять.

Очутившись на большаке, беглецы, как затравленные звери, озираются по сторонам. Нигде ни живой души. На сердце становится легче, и они чувствуют себя смелей.

Теперь до кустов еще шагов двести по открытому месту. Хорошо, что склон бросает тень. Зиле понимает: яркое зарево пожара вздымается высоко над лесом и поэтому из имения нелегко заметить их здесь, внизу.

Полпути уже пройдено. Навстречу веет лесной прохладой. Становится совсем хорошо, покойно.

Сниедзе готов поделиться с Зиле своим чувством радости, но так и остается с раскрытым ртом. Со стороны имения один за другим доносятся два раскатистых выстрела.

На мгновение они припадают к земле. Но тут же вскакивают и пускаются бегом. Зиле впереди, Сниедзе за ним. Согнувшись, тяжело дыша, ни о чем не думая, не оглядываясь. Они видят только лес впереди и эту узкую полоску поля, которая на глазах у них становится все уже и уже.

Наконец-то замелькали вокруг голый кустарник и запорошенные снегом ели. Снегу намело здесь много, местами он выше колен. Они устали — и от бега в гору, и от волнения, но теперь не время отдыхать. Бежать, бежать, чего б это ни стоило.

Кажется, кусты недостаточно заслоняют их и головы все еще видны среди редкой поросли елок и ольхи. Приходится пригибаться, и это утомляет больше, чем бег.

Зиле вдруг останавливается и круто оборачивается. Позади шелестит кустарник. Ни имения, ни парка, ни берега Даугавы — ничего уже давно не видно. Они стоят на темной опушке елового бора. Алеет небо, и внизу от этого еще темнее. Лес шумит глухо и успокаивающе.

— Ну, теперь пусть гонятся хоть до утра!.. — кричит Зиле во весь голос. — Следов наших и целая свора не отыщет. Сейчас, пожалуй, часов десять. Если идти всего по пять верст в час, и то завтра к шести пройдем сорок… — Он хватает руку Сниедзе и трясет ее. — Вот, брат, выиграли мы с тобой жизнь…

Уверенно раздвигает он заснеженные ветки. Сниедзе идет за ним следом.

В густом лесу снег лежит тонким слоем. Ноги бесшумно скользят по мху. Идти легко и приятно.

…В подвале замка лежащий близ окна Витол просыпается от какого-то шума. Целый день его мучили тягостные думы, а чуть он заснул, начались кошмары. Бормоча спросонья, он ворочается на ледяном полу. Ужасно холодно. Он пробует укрыться с головой коротким пальто. Сверху как будто и теплее, но бока мерзнут. Спать невозможно. То и дело приходится ворочаться с боку на бок.

Из окна дует, что ли? Витол смотрит туда. Кажется, там что-то не в порядке. Тут он вспоминает странный шум — во сне это было или наяву? Витол вскакивает и бежит к окну.

Сквозь распахнутые створки дует в лицо резкий ветер. Все понятно… Он начинает лихорадочно припоминать то, что слышал и видел днем, торопливо подходит к противоположной стене, наклоняется и шарит… Так и есть. Зиле и Сниедзе удрали.

В первое мгновение он готов поддаться соблазну. Но тут же подавляет его. Другие намерения берут верх. Он знает, что ему делать.

Витол стучит в окованную железом дверь. Спящие просыпаются, вскакивают. Больные начинают громче стонать. Снаружи доносится грозный голос часового.

— Отворите! — кричит Витол изо всех сил. — Двое арестованных сбежали.

Раздаются два выстрела. Слышен топот ног, грохот прикладов и звон шпор. Двери распахиваются. Драгуны вваливаются в подвал. Проклятья, ругань, угрозы…

Витола вызывают в канцелярию.

Это начало его карьеры. В подвал он уже больше не возвращается.

Погода пасмурная, ветреная. Иссиня-черный, грузный небосвод опоясывает землю крепостным валом.

Земля, кажется, свыкается постепенно с навалившейся на нее тяжестью. Дороги оживляются. Жизнь и человека не так-то легко задушить. Даже трава пробивается из-под камня бледными ростками — вот-вот зазеленеет.

Едут порожняком, едут нагруженные, шагают с котомками за плечами и палками в руках. Уже слышатся громкие разговоры и даже смех.

Последней в волости сожгли усадьбу сбежавшего Зиле. И все! Где-то вдали еще, чуть ли не каждую ночь, вздымаются зарева. Однако никого это уже не пугает и не огорчает, как первое время. Ко всему привыкает человек. Какое ему дело до чужих горестей. Он думает только о себе и своем дворе.