Роман «Северный ветер» начинается в конце ноября 1905 года. Действие из Риги вскоре переносится в деревню, в Скриверскую волость Рижского уезда — на родину братьев Робежниеков, героев романа, да и самого автора.

На правом берегу Даугавы, в районе Лиелварде — Скривери — Кокнесе в ноябре — декабре 1905 года вспыхнули вооруженные восстания крестьян. Этот район в 1905 году был одним из самых революционных в Латвии. Вооруженные восстания крестьян произошли также в упоминаемых в романе населенных пунктах — в Вецкалснаве, Цесвайне, Вецпибелге соседнего Цесисского уезда. В романе, особенно в его начале, отражены многие достоверные наблюдения самого автора, который в те дни жил в Скривери.

Большую часть «Северного ветра» занимает потрясающая, мастерски написанная, исторически достоверная, реалистическая картина народных бедствий во время разгула карательных экспедиций, появившихся в Латвии уже в декабре 1905 года.

Контрреволюционная расправа особенно ужасающие размеры в Латвии приняла в 1906 году. Людей расстреливали, вешали, пороли, забивали насмерть. Не было ни одного уезда, в котором не насчитывались бы сотни убитых, десятки сожженных хуторов. Нередко крестьянина перед расстрелом привязывали к дереву, чтобы он видел, как сжигают его жилище. Особенно беспощадно расправлялись с батраками.

Обычно во главе карательных экспедиций стояли местные немецкие бароны, которые были даже бесчеловечнее царских драгун и являлись подстрекателями самых зверских насилий. Бароны лично истязали и расстреливали крестьян.

Начальник одной карательной экспедиции позже свидетельствовал: «Никакого суда, никакого выяснения виновности не производилось; это считалось лишним для карательной экспедиции. Все виды умерщвления были здесь в ходу: людей расстреливали, вешали, секли розгами, забивали палками, гоняли сквозь строй, розги гуляли по спинам детей и стариков, женщин и мужчин».

Под натиском вооруженной реакции силы революции вынуждены были отступить. Но отступали они с боями. Наиболее отважные скрывались в лесах и вели партизанскую войну. В течение всего 1906 года партизаны Латвии, известные под именем «лесных братьев», расправлялись с помещиками и их приспешниками, сжигали имения, нападали даже на полицейские и драгунские части. Одновременно с этим в городах Латвии продолжались стачки, формировались боевые отряды вооруженных рабочих.

Все эти драматические события конца 1905 и начала 1906 года нашли художественное отражение в романе А. Упита. В последних главах изображена партизанская борьба и участие в ней героев романа: Мартыня Робежниека, Толстяка, Зиле и других. Подобно Зарену и Лиепиню, погибли многие стойкие борцы, отдавшие свою жизнь за дело народа. Они — подлинные народные герои.

Заканчивается роман событиями весны 1906 года, когда репрессии реакции против социал-демократической партии несколько ослабили движение латышских партизан.

В романе отображены не только сильные, но и слабые стороны революционной ситуации в Латвии, показаны не только мощная революционная устремленность масс, но и сравнительно слабая их организованность, стихийность движения и нередкое отсутствие четкого партийного руководства.

К «Робежниекам» Упит возвращается и в тридцатые годы. В 1934 году появляется пролог к трилогии — роман «Тени былого». Здесь показано, как еще в детские годы формируются характеры главных героев — Мартыня и Яна Робежниеков.

Постепенно трилогия выросла в цикл или серию романов о Робежниеках. В 1932 году появляется роман «Возвращение Яна Робежниека», в 1933 — «Смерть Яна Робежниека». В них автор рисует героев уже на фоне буржуазной Латвии конца двадцатых — начала тридцатых годов. Эти романы разоблачают всю гниль буржуазной демократии, ее классовые основы, ее лжедемократизм. Романы «Возвращение Яна Робежниека» и «Смерть Яна Робежниека» перекликаются с такими выдающимися реалистическими произведениями в литературах народов Прибалтики, как «Земля-кормилица» Петраса Цвирки и «Новый нечистый из самого пекла» Антона Таммсааре, появившимися в то же время. И в этих романах реалистически правдиво раскрыто, как кулаки, во власти которых находится весь аппарат буржуазно-демократического государства, подавляют бедняков и середняков.

Широко задуманная упитовская серия романов о Робежниеках осталась неоконченной — фашизм, поработивший Латвию в 1934–1940 годах, не дал писателю возможности продолжить ее. Автор предполагал в последующих романах показать революционное движение тридцатых годов в новых условиях борьбы, под руководством Коммунистической партии.

Если бы Упиту удалось целиком осуществить свой художественный замысел, он довел бы действие «Робежниеков» до победы советской власти в Латвии и создал бы грандиозную эпопею борьбы трудящегося крестьянства за землю как источник счастья, за землю как всенародную собственность, за советский строй как самый демократичный строй в мире. По замыслу серия романов А. Упита созвучна с трилогией выдающегося украинского современного писателя Михайлы Стельмаха — «Хлеб и соль», «Кровь людская — не водица» и «Большая родня».

В советское время А. Упит не вернулся к «Робежниекам». Он написал величественные эпопеи «Земля зеленая» и «Просвет в тучах», тоже показывающие, как латышский народ шел к революции 1905 года.

4 декабря 1967 года народы СССР отпраздновали 90-летие со дня рождения великого мастера художественного слова — Андрея Мартыновича Упита. Это был праздник Героя Социалистического Труда.

Карл Краулинь

Падают редкие, мелкие снежинки. Падают весь день, но не могут покрыть улицы и крыши пеленой поздней осени. Наверху, на карнизах и водосточных трубах, еще держится иней. А внизу — мостовая, тротуары и ступеньки подъездов — все темное, мокрое. Тысячи ног приминают слякоть дочерна.

Порой резкие порывы северного ветра врываются в переулки и, крутя, несут мокрые хлопья снега, но они, рассыпаясь, тают под ногами пешеходов на темных, покрытых грязью тротуарах. Разозленный неудачей, ветер сечет лица прохожих сухой, жгучей стужей. Треплет легкую одежду и наспех наброшенные платки женщин, нещадно обжигает лица мужчин.

К вечеру дует уже из-за каждого угла. Гремят жестяные вывески. На чугунных столбах надсадно поскрипывают фонари. Свистит, завывает во всех углах и щелях.

Но толпы на улицах не редеют. К вечеру черный людской поток становится гуще, стремительней, возбужденней. На перекрестках то и дело вскипает бурливый прибой и, будто гонимый тем же ветром, вместе со снежным вихрем разливается по улицам. Волной катится по главной улице навстречу мириадам мелких снежинок людской поток. Вздымаясь, он все растет и ширится на глазах, словно вот-вот обрушится на фасад богатого особняка. Наверху в окне шевелится шелковая занавеска, и чья-то рука, унизанная кольцами, нервным движением придерживает бахрому, а испуганный взгляд исподтишка наблюдает. На площади, где встречный ветер резче, поток разветвляется, дробится, чтобы затем слиться снова. Впереди, за серой церковью, над единственным рядом деревянных домишек, возвышается песчаный холм, дочерна облепленный людьми. В сумерках сквозь снежное облако уже не различить отдельных очертаний, не видать, как вновь нахлынувшая волна широким потоком растекается по пригоркам, лощинам и склонам. Тому, кто очутился в самой гуще, не приходится выбирать — направо или налево. Остается идти по течению. Не успеешь послушать оратора, который разъясняет, чего добиваются трудящиеся в этой революции, как волна несет тебя дальше. А там — другой оратор говорит об основных экономических причинах движения и призывает к борьбе, которая не должна прекратиться даже тогда, когда цели сегодняшнего дня будут достигнуты. Далеко-далеко — насколько хватает глаз — все запрудила плотная толпа. Любой бугорок — трибуна, где один за другим сменяются охрипшие, но неутомимые ораторы.[1]