— Ужас?

— Ужас. Надо было мне, конечно, дома быть.

— Ну конечно! Ты же его всю жизнь одеваешь!

— И не только.

— А мужики этого не ценят.

— Ага. Тебе твой что-нибудь на День влюбленных подарил?

— Не-а. Цветы.

— А ты ему?

— Аромат Presence Cool от Mont Blank. А что ему еще дарить?

— Хороший?

— Ничего, он любит такие.

— А. Ну что делать будешь?

— Через час эпиляция, а потом пообедать можно.

— Давай.

— Ну, созвонимся.

— Ага. Пока.

— Целую.

Петька открыл ресторан. Триста человек гостей, восемьдесят человек прессы.

Нельзя не пойти. Обидится.

А потом, нам сейчас любая реклама, кроме некролога, — то, что надо.

Я заехал за Дашей.

Все девушки утверждают, что они очень разные.

Даша опаздывала уже минут на двадцать. Как и все остальные. Всегда.

Даша вышла в джинсах. И в ужасном пальто. Скажут, что я девок уже на улице подбираю. Зачем я ее взял? Идиот!

Она села в машину надутая и злая. Отвернулась к окну.

Мне захотелось к Сане, в Doll's. Ладно.

В конце концов, давно бы уже мог купить ей одежду.

— Забыл тебя предупредить: это официальное мероприятие. Так что мы сейчас заедем в магазин и попросим поменять твои джинсы на что-нибудь более подходящее.

Я думал, она не выйдет, пока я не открою ей дверцу. Вот, думаю, нахваталась.

Оказывается, она не хочет выходить вообще. Ей не нужна одежда. Не нужно ничего.

Может, разводит? Цену набивает?

Нет, упиралась изо всех сил. Ей, наверное, мама запрещала брать подарки у малознакомых мужчин.

Охрана еле сдерживается, чтобы не хохотать. Такого они еще не видели.

Она испуганно озиралась по сторонам. С надеждой смотрела на меня.

Костюм на манекене вроде ничего. Я представил, что бы выбрала Лада.

Пусть померяет костюм, а там посмотрим. Она вышла из примерочной. Босиком. У нее отличная фигура. Да она просто красотка!

Интересно, она в чулках или в колготках?

Понятно, при каких обстоятельствах сочиняются сказки про гадких утят. И про их чудесные превращения.

Велел дать ей каблуки.

Она кинулась мне на шею.

Если бы до сих пор я не знал, зачем нужны деньги, то сейчас я бы понял.

Журналисты набросились на нас с фотокамерами.

Чего не сделаешь ради бесплатного пиара? Даже будешь идиотски улыбаться в объективы.

Даша держалась отлично. Она хорошо смотрелась рядом со мной.

Светских хроникеров интересовало, кто она такая.

Я отвечал:

— Не завидуйте.

Мне были приятны взгляды, которые на нее бросали все без исключения мужики.

Конечно, без вопросов о жене вечер не обошелся.

Они сами вынуждают нас врать. Даже лучшие из них.

Им обязательно надо расширять завоеванное пространство. Параллельно поучая нас и воспитывая. И они сами не замечают, как из воспитательниц превращаются в дрессировщиц.

Я отвез Дашу домой.

Она не сразу вышла из машины.

Я решал: поцеловать ее или нет?

Лучше не начинать. А то еще на чай напрошусь!

Оставь аспирантку в покое.

Охранник открыл ей дверцу, я передал ее сумку.

Сумка была доверху набита скотчем и обрывками веревок. И еще чем-то. Не понял. Это нужно, чтобы сумка форму держала?

Надеюсь, это не из ее лифчика?

Утром пришлось лететь в командировку.

В один из двухсот штабов партии.

Городок на севере России. Двести пятьдесят человек населения.

Встретился со штабом. Приехал туда прямо с самолета, чтобы не терять время.

Торжественно раздали партбилеты.

Пафосно, с речами и аплодисментами, приняли в партию мэра города. Недорого. За три миллиона.

Сразу же вступили в партию все его замы. А потом замы замов, конечно, тоже.

Все проходило очень бодро, на высоком идеологическом уровне.

Поехали на глиняный завод. Стратегическое место. Хотя, конечно, об этом давно уже никто не вспоминал.

Теперь он был стратегическим только для нас. Основная часть жителей — рабочие этого завода.

С оптимистичными лозунгами и красной скатертью мы вручали значки и удостоверения.

Я снова выступил с речью.

Только броневика не хватало.

Хорошо поработали агитаторы: заявлений о приеме в партию было больше, чем заготовленных партбилетов. Торжественная часть закончилась.

Дальше полетели на вертолете. На охоту. Решили завернуть в какой-то мелкий населенный пункт для агитации.

Всем выдали тулупы. Со мной были начальник штаба, мэр и два его помощника.

С вертолета пересели на вездеход.

Ветер усиливался.

Мэр сказал, что может начаться пурга.

Я решил не возвращаться.

Раз уж прилетел — время терять не хотелось.

А надо было вернуться. И спокойно переждать пургу на заимке.

Упрямый баран.

Почему-то каждый раз, когда я прилетаю на Север, обязательно начинается пурга.

Возможно, она просто никогда не заканчивается.

Навигатор не работал, села батарея. Как назло.

Снег забился в нос, глаза и уши. Вокруг ничего не было видно, а скрипучий вой ветра заглушал голоса.

Мы двигались наобум.

Было такое ощущение, что это никогда не кончится. Отличное средство забыть обо всех проблемах — промерзнуть до костей.

Мы заблудились.

Пурга могла продолжаться несколько суток.

Нам оставалось минут тридцать пути.

В разгар агитации пурга утихла.

Вездеход остановился на берегу озера.

Следующая часть нашей программы — охота.

Пятистенка, в которой накрыт отличный стол.

Нигде не бывает такого аппетита, как здесь.

Традиционно стол оплачивали местные коммерсанты, которым обещали знакомство с заезжим московским гостем. И обрисовали возможные перспективы этого знакомства.

Все они пришли на поклон, и я долго выслушивал их предложения. По очереди. И пил водку.

Это длилось почти до утра.

Привезли девок. Крепких, коренастых, хохочущих.

На охоту отправились только через день. Потому что запах перегара распугал бы всех зверей.

Сели на снегоходы, потом встали на лыжи. Потом долго шли пешком, чтобы не спугнуть медведя. Медведя-шатуна.

Это была моя вторая охота. Мороз не чувствовался, воздух был наполнен предвкушением. И мы все дышали этим воздухом.

Медведя гнали ягдтерьеры, потому что температура была около минус сорока. После тридцати у лаек промерзают соски, и тогда работают злющие ягдтерьеры.

Я стоял по пояс в снегу, когда начался загон.

Медведь вышел прямо на меня. Впервые в жизни я понял правильно смысл выражения «один на один». Ничто вокруг не существовало.

Я дергал предохранитель на своем карабине, а медведь приближался ко мне, глядя куда-то в землю.

Очень четко я осознал, что от мороза на предохранителе замерзла смазка.

Медведю до меня оставалось метров восемьдесят.

Я нащупал в кармане нож, достал, дрожащими руками сбил льдинку с предохранителя.

Когда до медведя оставалось тридцать метров, я выстрелил в него разрывной пулей. Попал в глаз.

Медведи как люди — падают вперед. Затылка не было. Черно-красные мозги медленно впитывались в снег.

Пот оседал инеем на моей трехдневной щетине.

Тридцать километров на лыжах я пробежал молча, даже ни о чем не думая.

Мне протянули стакан водки, и я выпил его залпом, жадно, как рассол с похмелья.

— Я убил медведя, — сказал я.

Меня отвели спать.

Я проспал сутки.

Пахло едой.

Из лап застреленного мной медведя приготовили пельмени. Они ароматно дымились в огромной деревянной плошке посередине стола.

Я попросил баранины.

Вертолет доставил меня в аэропорт.

Лады нет дома. А я думал, она ждет меня на завтрак.

Она уехала. Домработница сказала:

— Учительница ваша с ней. Вместе они.