— Умно придумано, но исполнялось без меры, — сожалеючи, заметил Прокопий, делая привычным жестом крестное знамение, в душе благословляя этот ход конем в борьбе с Советской властью. — Дураки нам не помогут в этой тяжбе с сатаною.

Они оба с минуту помолчали, думая каждый о своем. Отец Николай подошел к окну и, прислушиваясь к отдаленному говору колоколов, еще плотнее задернул штору. Потом тихо спросил:

— Не пора ли убрать Бородина? Слишком он выпустил свои коготки. Того и гляди нагрянет в дом вашего преосвященства с обыском...

— У гидры на месте одной отрубленной головы вырастают две...

— Я лично мог бы выполнить такое ваше повеление, если вы разрешите мне потом уйти с Демидовым, — настоятельно внушал епископу эту главную для него мысль отец Николай.

— Есть более почетная миссия, — глухо отозвался епископ. — На днях в город прибывает сам Дзержинский... Но и в этом случае я не стал бы рисковать вашей головой.

Отец Николай резко повернулся и подошел к столу.

— Дзержинский произведет в наших рядах опустошение!.. Как вы можете спокойно говорить о его приезде?

— Мне он не кажется таким страшным, — глядя в перекошенное от испуга лицо отца Николая, заявил епископ. — При всей многозначительности вашей персоны, большевистский нарком не поехал бы ради вас в Херсон из столицы...

— Он мог поехать и ради вас, — нервно отпарировал отец. Николай. — Ведь вместе с вами десятки церквей и монастырей. Все это не так уж мало даже для чрезвычайного комиссара.

— Если решил плыть против течения, не опускай весел своих, — наставительно изрек епископ, согрев отца Николая неожиданной улыбкой.

Прокопий приподнял угол скатерти и ловким движением руки выдвинул узенький ящик. Через несколько секунд перед отцом Николаем лежал продолговатый листок, на котором четким почерком было написано:

Далее следовали подписи волостных и сельских руководителей.

— Такой ход доставил бы честь любому политическому стратегу! — с восторгом заметил отец Николай. — Но... могут догадаться, что церкви, как и монастыри, ленинским законом отделены от государства.

— Бог не выдаст — свинья не съест, — настраиваясь на иронию, заметил Прокопий. — Эта бумага подписана не Ефросиньей-черницей, а волостным представителем власти. К тому же большевики хотят спасти массы от религии. Им должна понравиться идея белозерского Совета: из монастыря сделать коммуну. В артелях и коммунах Ленин видит будущее России.

— Значит, сами идем навстречу большевикам?.. — Отец Николай даже сделал нетерпеливый жест рукой.

— Кто хочет победить, тот должен сам идти на сближение с врагом, — непререкаемым тоном полководца закончил епископ Прокопий.

Любочка подъезжала к Благовещенскому монастырю в сумерки. Здесь у нее должна сегодня состояться встреча с отцом. «Отец! Какое это теплое, сердечное слово! От него веет мужской заботой, скуповатой на слова, но бесконечно щедрой душевной родительской лаской...»

Так думала Любочка об отце в прошлом, когда лелеяла мечту о встрече с ним.

Горько расставаться с сокровенными мечтами в молодости. Еще горше сознавать, что родился от такого человека. «У меня есть близкие люди, лучше отца... Китик, Рогов, Сергей Петрович, Потемкин — та сила, которая защитила меня в непогоду, не дала завянуть в душе лучшим чувствам, светлым надеждам», — утешала себя Любочка.

В ушах ее звучали полные грусти и сдержанного негодования слова Сергея Петровича: «Ваш отец погряз в шпионских делах... Личная карьера затуманила ему рассудок... В молодости он разбил жизнь вашей матери, сейчас хотел искалечить вашу жизнь в румынских кабаках и тайных бандитских притонах... Мы давно интересуемся им. Если бы не вражеский радиопередатчик, который нам никак не удается выловить и который несомненно связан с Демидовым-Недвигайловым, я сегодня же санкционировал бы арест вашего отца...»

Разрешая Любочке свидание с отцом — уже разоблаченным шпионом — в Благовещенском монастыре, Бородин строго напутствовал девушку:

— Будьте осторожны... Держите чувства на тормозах... Помните: Демидов готов на любую пакость, вплоть до убийства... Если удастся узнать насчет радиопередатчика, сразу бегите к Грицюку. Будет задерживать — не бойтесь. В беде вас не оставим.

Резвый жеребец, запряженный в двуколку, почуяв близость монастырских конюшен, заржал и потянул в сторону дороги. Но Любочка, бойко стегнув гнедого по ребристым бокам, дернула вожжи влево. Ей предстояло окольным путем обогнуть монастырский сад и хоть на минутку подъехать к дальнему бревенчатому строению: там размещался сиротский приют, руководимый Грицюком.

Вот и колония. Она проехала мимо монастыря как-будто незаметно. По просьбе Любочки ребята разыскали ей запыленного, в грязном, заляпанном известью комбинезоне, директора приюта. Прочитав записку от Сергея Петровича, Грицюк одобрительно качнул головой.

Он спросил Любочку о Марийке, и стал собирать ребят.

Любочку встретила у крыльца сама игуменья, владычица Виктория. Привычным жестом она изогнула запястье левой руки для поцелуя, но девушка сделала вид, что не заметила этого и скромно поклонилась старшему по возрасту человеку, чье имя верующие всей округи произносили с благоговением.

— Храни тебя господь, моя красавица! — пропела игуменья, обнимая девушку за плечи. Даже через ситцевую кофточку Любочка почувствовала цепкость рук матушки Виктории.

Они прошли по темному коридору вглубь дома, свернули налево, потом поднялись по короткой скрипучей лесенке в мансарду. Отсюда игуменья позвонила в колокольчик. На ее зов явилось полусогнутое бессловесное существо, которое только и умело, что кланяться.

Существо это по молчаливому знаку игуменьи взяло девушку за руку и провело в тесную боковушку, увешанную позолоченными изображениями святых и персидскими коврами. Справа от окна, выходящего, как успела заметить Любочка, во двор, горела лампадка, чуть-чуть разжижающая вечную темноту в келье. Сгорбленная провожатая что-то поворошила в лампадке, и в комнате стало светлее.

— Сотвори молитву, отроковица, — проскрипела сорочьим голосом горбунья, — ты в святых покоях владычицы. — И, не дожидаясь ответа Любочки, будто показывая, как надо благодарить за столь высокую честь — побывать в покоях Виктории — черница опустилась на колени.

— Бабушка, откройте, пожалуйста, форточку. Мне душно.

Любочка в самом деле почувствовала тошноту. Шамкая губами и вздыхая, черница поднялась с пола и выполнила просьбу гостьи. Потом она удалилась.

В покоях было жутковато: абсолютно тихо, по стенам и углам в различных позах бесчисленное множество святых. Но страх быстро покинул Любочку. Девушка словно чувствовала на себе пристальные безбоязненные взгляды друзей-моряков, которые проводили ее на первое очень важное задание. Среди этих людей где-то находится сейчас и самый дорогой для нее человек — Сергей Петрович, ради которого она пошла бы на любое испытание.

Любочка пережила те мгновения, когда из сердца навсегда ушел самый близкий по крови человек. Поэтому ее даже не взволновало появление Демидова.

Владимир Николаевич пришел вместе с игуменьей. Он сухо поздоровался с дочерью, извлек из-под кровати полукруглый кожаный саквояж и стал рыться в нем, перебрасываясь с Викторией короткими фразами, по которым нетрудно было догадаться, что вопрос об отъезде Любочки уже решен. Подготовка к побегу велась, очевидно, давно. О Любочке они говорили в третьем лице, как будто она совсем не присутствовала здесь.